Мхитар Спарапет

Все будничные заботы, раздоры, вражда, все отошло на задний план перед лицом страшной беды.

Вардапет Григор и Ованес Хундибекян направились к хану. К ним присоединились священнослужители города, богатейшие купцы, старшины ремесленных общин.

В крепости тоже было беспокойно. У казарм большими и малыми группами толпились персидские воины: чистили оружие, смазывали его жиром, чинили колчаны.

Персияне, как обычно, приветливо встретили армян.

Наиб сказал, что хан ждал их и скоро выйдет в приемную.

Армяне попросили провести их пока к вардапету Овасапу.

Словно бы обернувшийся статуей, Овасап ответил на приветствие горожан едва заметным движением губ.

Паронтэр Ованес упрекнул его:

— Ты слышал весть о бедствии и проехал мимо, не сообщил нам ни о чем, святой отец!..

— Всякий бережет свою голову! — зло буркнул вардапет.

— То-то и оно! — разгорячился паронтэр. — Выходит, в Эчмиадзине только так и думают! Ну, что же, ступайте, падите к ногам турка, примите магометанство! Спасайте свои головы!

— Будет нужда, и сам пойдешь, — процедил вардапет.

Скоро вышел Мирали хан. Он призвал армян к спокойствию. Поклялся на коране, что не оставит их в беде.

— Не бойтесь турок! — сказал хан посланцам армян. — Шах Тахмаз и ваш католикос с большим войском приближаются к берегам Аракса. Они будут в Ереване еще до того, как турки дойдут до Апарана. Возвращайтесь к себе и будьте готовы к приему шаха и католикоса.

Делать было нечего. Посланцы армян возвратились в город. Надо готовить народ, собирать ополченцев в отряды. Ясно, что им придется защищать свой город.

Мовсес решил вернуться в Вагаршапат за Арусяк. В душе у него все перевернулось после того, что он видел и слышал в Ереване. Все построено на лжи. Мирали хан обманул вардапета Овасапа, а Овасап в свою очередь обманул наивных ереванцев, что вот, мол, придет шах и защитит их. «Как только верят этим обманщикам? — мысленно удивлялся Мовсес. — И что это за мир, что за страна!»

Он не зашел в монастырь. Там все было ему ненавистно и отвратительно. К тому же не мешает поостеречься злых козней вардапета Овасапа.

Мовсес послал к монаху Вагану знакомого юношу с просьбой переслать ему медный крест и Нарек. Тот скоро вернулся, исполнив поручение.

Нарек Мовсес спрятал на груди, а крест долго держал в руках и думал: «Столько сотен и тысяч людей целовали эту холодную медь, с верой, что крест спасет их тело и душу. Прости меня, господи, но как же они заблуждались, как бесконечно заблуждались и заблуждаются доныне! Приди в себя, мой несчастный армянский народ, все-то тебя обманывают!»

Мовсес вспомнил, как верующие целовали руки и полы одежды вардапета Овасапа, а тот при этом с волчьей жадностью смотрел на молодых женщин и нещадно бил плетьми монастырских служек. Как-то даже облил крепостного, который пытался бежать из монастыря, кипятком.

В душе Мовсеса изо дня в день копилась неодолимая ненависть к монастырю, к тупоумной монастырской братии, ко всему, что освящалось веками. Страшные мысли будоражили его душу, потрясали все существо. А сейчас ярость инока дошла до предела. Особенно когда он вспоминал, как вардапет Овасап, со слов Арусяк, обещал ей три золотых, если она согласится остаться на ночь в его келье…

Вот и лачуга Арусяк. Ее нет дома. Пшатовые деревья утратили былое благоухание.

Нужно ждать. Арусяк непременно придет.

И она пришла. Мрак уже ложился на Араратскую долину. Мовсес вошел вслед за ней и обнял любимую, поцеловал ее в завитки на затылке.

— Я думала, ты уже не придешь, душа моя. Овасап еще не вернулся. Приедет — несдобровать мне, — сказала Арусяк и с тревогой посмотрела на Мовсеса. — Господи, как же мне тошно оставаться в монастыре. Не могу больше. Эконом сказал, что этой ночью будет большая стирка. Я не послушалась его, ушла. Как увидела тебя тогда скачущим вслед за вардапетом, голову потеряла, думала, уехал и никогда больше не увижу!..

Во дворе нежно шелестели пшатовые деревья. Свет звезд падал на ветки, освещенные листья словно свечки мерцали во мраке. Ночь была на исходе.

— Бежим! — сказал монах. — Я приехал за тобой!

— Прольется кровь, Мовсес. Беги один. Овасап не простит тебя. Не хочу, чтобы кровь твоя пала на меня! Так и быть, оставь меня в пасти волка, беги один…

— Мы должны быть вместе! И здесь, и на том свете.

Мовсес обнял ее. Арусяк прижалась к нему. Он поднял ее на руки, вышел из лачуги и перепрыгнул через канаву.

— Я боюсь, Мовсес. Страх перед дэвом Овасапом преследует меня. Надо торопиться, чтобы он не настиг нас. О господи, и почему человек не имеет крыльев? Почему?

— Имел когда-то! Человек имел крылья, но бог обрезал их.

Мрак поглотил влюбленных. Все вокруг было пустынно.

Зловещая тишина затаилась, словно дьявол в западне…

До Севана Тэр-Аветис и Горги ехали безлюдными горными тропами. Торопились добраться до места засветло. С седловины Гегамского хребта вдруг открылся вид на озеро. Тэр-Аветис облегченно вздохнул и спешился.

— А есть у нас счастье, Горги! — сказал он. — Лошади-то оказались стоящие. Слезай, промнемся немного. Круто здесь очень. Верхом не одолеешь.

Горги не шевельнулся. Он как завороженный смотрел на волшебные переливы севанских вод.

Солнце вынырнуло между двух вершин и окрасило облака. Засверкали они так, словно опаленные лиловатым пламенем, рвущимся из тонира.

Озеро каждый миг менялось в цвете. И путники не уставали любоваться им.

Когда солнце уже было в зените, Тэр-Аветис и Горги ступили на берег Севана. Тысяцкий тут же разделся до пояса.

— Полей-ка мне, Горги, на спину. Такой водой и Христос не крестился!

Горги пригоршнями стал обливать его крепкую, как обломок скалы, спину, а тысяцкий только отфыркивался с наслаждением.

Задали корм коням — благо еще от персов в хурджине остался, — а затем, устроившись на камнях, перекусили и сами, хлебом да сыром.

Дальше путь их лежал на восток, мимо безлюдных храмов и деревень. Временами Тэр-Аветис подгонял коня к какому-нибудь придорожному хачкару и, остановившись, долго внимательно вчитывался в письмена.