МИ (Цикл)
Шрифт:
— Оживить мертвеца? Только Владетель обладает такой силой.
Броган перегнулся через стол.
— Вы хотите сказать, что сам Владетель вернул ее к жизни?
Старуха снова усмехнулась.
— Нет, мой господин. Вы слишком сильно хотите получить то, к чему стремитесь. От этого вы невнимательны и слышите лишь то, что хотите услышать. Вы спросили, как можно оживить мертвеца. Владетель на это способен. По крайней мере я так полагаю. Поскольку он правит миром мертвых, вполне естественно считать...
— Она жива или нет?!
Старуха моргнула.
— Откуда мне это знать, господин
Броган скрипнул зубами.
— Вы только что говорили: если люди видели, как ей отрубили голову, это не означает, что она мертва.
— О, мы снова вернулись к этому? Ну, с помощью магии можно добиться такого эффекта, но я же не говорю, что так было на самом деле. Я сказала лишь, что это возможно. Потом вы начали спрашивать об оживлении мертвецов. А ведь это совсем разные вещи, мой господин.
— Что значит — разные? Каким образом можно осуществить такой большой обман?
Старуха поправила на плечах одеяло.
— Чары кажущейся смерти, мой господин.
Броган взглянул Лунетту. Она не сводила глаз со старухи и непрерывно чесала руки.
— Чары кажущейся смерти, вот как. А поточнее?
— Ну, я никогда не видела, как это делается, так что точно сказать не могу — но могу рассказать вам, что мне говорили об этом, если вас интересуют сведения из вторых рук.
— Рассказывайте, — выдавил сквозь стиснутые зубы Броган.
— Видеть смерть или принимать ее — это происходит на уровне духа. Когда мы видим тело, которое покинула душа — или дух, если угодно, — то говорим, что человек умер. Чары кажущейся смерти заставляют людей поверить, что они видели тело, из которого отлетела душа, но не только. Заклинание заставляет их верить в это на уровне их собственного духа.
Старуха покачала головой, будто считала подобную вещь поразительной и возмутительной одновременно.
— Однако это очень опасно. Духи должны хранить душу человека, пока плетется волшебный кокон. И если что-то пойдет не так, она останется беспомощной в подземном мире. Очень неприятная смерть. Но если все пройдет гладко и духи вернут то, что сохранили, тогда заклинание сработает и человек останется жив, хотя все, кто видел его смерть, будут считать его мертвым. Однако, хотя говорят, что такое возможно, я никогда не слышала, чтобы кто-то воспользовался чарами кажущейся смерти. Вполне может быть, что это всего лишь досужие домыслы.
Броган молча сидел, сопоставляя ее слова с тем, что уже слышал раньше, пытаясь собрать полученные сведения воедино. Должно быть, Мать-Исповедница все же прибегла к этому фокусу, чтобы избежать справедливого возмездия, но вряд ли она могла сделать это одна, без сообщников.
— Кто может наложить чары кажущейся смерти?
Старуха ответила не сразу. Ее выцветшие голубые глаза загорелись опасным блеском.
— Только волшебник, мой господин. Только волшебник, обладающий огромным могуществом и безграничными познаниями.
Ответный взгляд Брогана был тверд и столь же опасен.
— А в Эйдиндриле есть волшебники?
Старуха медленно улыбнулась. Глаза ее засияли. Порывшись в кармане, она бросила на стол монету, которая, немного покрутившись, замерла прямо перед генералом. Броган взял серебряный кружок и внимательно осмотрел.
— Я задал вопрос, старуха.
И хочу получить ответ.— Он у вас в руках, мой господин.
— Я никогда не видел таких монет. Что на ней изображено? Похоже на огромный дворец.
— О, так и есть, мой господин, — прошипела старуха. — Это место спасения и рока, волшебников и магии. Это — Дворец Пророков.
— Ни разу не слышал. Что еще за Дворец Пророков?
Старуха улыбнулась ему, словно родственнику.
— Спросите у вашей колдуньи, господин мой.
И она повернулась, собираясь уйти. Броган вскочил на ноги.
— Никто не разрешал тебе уходить, ты, старая беззубая жаба!
— Это из-за печенки, мой господин, — бросила она через плечо.
Броган оперся кулаками на стол.
— Что?!
— Люблю сырую печенку, мой господин. Наверное, от этого у меня со временем и выпали зубы.
В этот минуту появился Гальтеро. Он обогнул старуху и девочку, идущих к двери, и отсалютовал.
— Господин генерал, разрешите доложить...
— Подожди!
— Но...
Жестом велев Гальтеро замолчать, Броган повернулся к Лунетте.
— Каждое слово правда, господин генерал. Она как водомерка, касается только поверхности. Но все, что она сказала, быть правдой. Она знает гораздо больше, чем говорит, но то, что говорит, — правда.
Броган нетерпеливо махнул Этторе. Юноша, подлетев к столу, замер по стойке «смирно».
— Господин генерал?
Глаза Брогана сузились.
— Похоже, нам попалась еретичка. Не хочешь ли ты доказать делом, что заслуживаешь право носить алый плащ, который сейчас на тебе?
— Очень, господин генерал!
— Прежде чем она выйдет из здания, перехвати ее и отведи в камеру. Она подозревается в ереси.
— А как быть с девочкой, господин генерал?
— Ты что, не слышал, Этторе? Девчонка — родственница еретички. К тому же нам совершенно не нужно, чтобы она бегала по улицам с воплями, что ее бабушку забрали Защитники Паствы. Ту, повариху, стали бы искать, а этих бродяжек никто не хватится. Теперь они наши.
— Слушаюсь, господин генерал. Я немедленно этим займусь.
— Я сам ее допрошу. И девчонку тоже. — Броган предостерегающе поднял палец. — И для них лучше, если они будут готовы правдиво ответить на все вопросы, которые я задам.
Этторе понимающе улыбнулся.
— Они сознаются, когда вы придете к ним, господин генерал. Клянусь Создателем, они будут готовы сознаться во всем.
— Отлично, парень, а теперь беги, пока они не вышли на улицу.
Едва Этторе рванулся с места, как Гальтеро нетерпеливо шагнул вперед, но не проронил слова звука.
Броган упал на стул и устало произнес:
— Гальтеро, ты, как всегда, поработал отлично. Свидетели, которых ты предоставил, прекрасно отвечали моим требованиям.
Отодвинув в сторону серебряную монету, Тобиас Броган раскрыл заветный футляр и аккуратно разложил на столе его содержимое. Это были отрезанные человеческие соски — с левой стороны груди, те, что ближе к сердцу еретика. Каждый был срезан с лоскутиком кожи, чтобы вытатуировать там имя жертвы. И принадлежали они далеко не всем раскрытым Броганом приспешникам Владетеля — только самым важным, самым упорным и злобным.