Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад
Шрифт:
Сведи вместе любую группу учеников старшей школы, и, скорее всего, получишь готовые кирпичи для постройки цивилизации. Бойскауты-«орлы» [23] соорудили безупречный с точки зрения архитектуры костер. Ребята из местного клуба «4-H» [24] притащили пожрать: чипсы там, бургеры, хот-доги, «Твиксы», тянучки «Старберст». Ребята из драмкружка позаботились о музыке: воткнутые в разъемы колонок, их «айпады» белели, как зубы, обрамляющие бездонные черные пасти. Ребята из богатых семей принесли выпивку из дюжины ореховых домашних баров – Койот научил их, как отличить то, что получше. Мясо, огонь, музыка, хмель – все, как на заре времен… Сара Джейн начала танцевать у костра с бутылкой столетнего коньяка в руке, покачивая из стороны в сторону бедрами, гордо выпятив огромный живот, длинные кукурузно-желтые волосы хлещут по лицам стоящих рядом, аромат духов отдает большими деньгами и жаром. Джессика с Эшли подбежали к ней, и все втроем закачались,
23
Высший скаутский ранг, для получения которого необходимо собрать 21 нашивку за различные заслуги.
24
Крупнейшая организация по развитию молодежи, ориентированная на развитие у подростков навыков получения средств к существованию, особенно при помощи сельского хозяйства. Названа по английский акрониму: head, heart, hands and health (голова, сердце, руки, здоровье).
Поймала я мяч, и Койот поцеловал меня, а я перебросила мяч Хейли Коллинз из класса английского, а Ник Дристол (левый тэкл [25] , № 19), сгреб меня в объятья. Даже не знаю, что за песня в это время играла: вся ночь оглушительно гремела в ушах. Я понимала, к чему все клонится, и здорово трусила, но изменить ход дел не могла, да и не хотела. Все разваливалось на части и снова собиралось вместе, и в игре этой мы победили, и Кролик ни в чем не уступит Койоту, и парень мой – как всегда – ни на минуту не смог меня одурачить.
25
В американском футболе – игрок, находящийся с левого края линии атаки, основной помощник квотербека-правши, прикрывающий его со спины.
Оглянувшись на смех Сары Джейн, я увидела, как Джессика целует и ее, и Грега Найта – по очереди, точно считая поцелуи, чтоб никого ненароком не обделить. Сара Джейн поднесла к губам все ту же карамельного цвета бутылку, а Ник хотел было что-то сказать, но я цыкнула на него: что-что, а Койотов коньяк этому малышу уж точно во вред не пойдет. Все задние дверцы машин были распахнуты настежь, ни одна из бутылок, сколько ни пей, не пустела, вокруг сделалось необычайно тепло, хоть на дворе и январь, над головами кружили хрусткие красно-желтые листья, никто ни о чем не жалел, никто ничего не стеснялся; все – и шахматный клуб, и клуб физиков, и группа чирлидерш, и бейсбольная команда – сгрудились в кучу, смешались друг с другом на пятачке за стеною машин.
Сара, приплясывая, подошла ближе, глотнула из горлышка, не сводя с меня глаз, грубо схватила меня за шею и поцеловала, проталкивая коньяк изо рта в рот. О, этот вкус – словно пас, поданный так, что мяч долетит до самого моря! А Сара прижала меня к себе, будто бы восполняя незавершенное на балу, будто бы говоря: «Теперь-то я сильней, теперь я храбрей! Разве тебе не кажется, что всему наступает конец, и нужно ловить момент, пока он не ускользнул?» Огромный живот ее прижался к моему – крепко, настойчиво, и я почувствовала, как в утробе, внутри, шевелится ее малыш. Рывком распахнув на мне рубашку, она отступила назад, обнаженные груди ее засияли в отсветах пламени (мои, наверное, тоже), а между нами быстро, уверенно, точно опаздывая на свидание с небом, потянулся вверх из земли кукурузный стебель, а за ним и второй, и третий стебель той самой древней кукурузы, полночной кукурузы, первой кукурузы на свете. Земля вокруг костра затрещала, вспучилась, выталкивая наружу тыквы, и ежевику, и кусты помидоров, достойных ярмарки штата, и огромные, пышные цветы кабачков-цуккини, пшеницу, арбузы, яблони, сгибающиеся под тяжестью плодов… Оголившиеся к зиме, ветви деревьев в один миг покрылись зеленью, все выпускники этого года бросились наземь, в гряды овощей и фруктов, сцепились, покатились кубарем, как волки, как медведи, как дьяволы. Светлячки замерцали в воздухе изумрудными ожерельями, а Сара Джейн схватила Койота за руку, которая была лапой, которая была ладонью, и завизжала в голос, но это уж было неважно. Кричали, вопили, орали все, тьму сотрясала музыка, а малыш Сары бил в барабан ее брюха, требуя выпустить его на волю, в россыпи тыкв, в заросли иссиня-черной кукурузы, требуя встречи с папашей.
Следом за Сарой хором взвизгнули все девчонки. Все – даже те, кто от силы месяце на втором – схватились за животы и застонали. Все, кроме меня, Крольчихи Банни, любительницы подглядывать, королевы здравого смысла. Арбузы полопались, явив взгляду алую мякоть в чашах бледно-зеленой корки, тыквы затрещали так громко, что я невольно зажала уши ладонями (которые были лапами, которые были ладонями), а на свет божий один за другим, точно спелые яблоки с яблони, точно сорок пять душ в погоне за ярким мячом в небесах, ринулись, хлынули новорожденные.
На
десятилетие выпуска некоторые из нас, сгрудившись за столом, допоздна засидевшись за водкой с тоником под ретро-музыку, ударились в воспоминания. О том, как мистер Боллард стал сам не свой и, наконец, после почти десяти лет сплошных поражений, повесился в номере третьесортного отеля. О том, как все они дотащились до дому и вдруг обнаружили, что у них имеются родители, причем не на шутку разъяренные, и «хвосты» по ряду предметов, и печень, вспухшая, точно боксерская груша. О том, как никто больше не ездил к озеру, а Бобби Жао уехал в колледж за пределами штата, а теперь… кажется, играет в какой-то команде где-то там, на востоке, ведь верно? Ага. Ага. Вот только ресторанчики его отца разорились, и Юг остался без пирожного короля. Вот только потолок спортзала рухнул во время ливней, и какой-то парнишка при этом погиб. Вот только никому не удается понять, отчего же в тот год эссе неизменно писались – лучше некуда, и похмелье ни разу не мучило, и выглядели они превосходно, и с сексом было так просто, а потом все это разом кончилось и больше не повторялось, сколько ты дряни ни втягивай в ноздри, сколько ни мухлюй, сколько ни бейся, сколько ни пей, потому что делаешь все это не от души, сколько народу в доме ни собери в надежде, что хоть на секунду жизнь снова станет такой же, как в те времена, когда мир наш творил Койот. На минуту всем им – и мне самой тоже – почудилось, будто все может быть по-другому, но после все снова стало как прежде, и уже навсегда. С тех пор кукуруза так и остается желтой, а они так и остались кучкой белых ребят со шрамами – следами столкновений в автомобилях, или чьих-нибудь кулаков, или, наконец, тех же родов. А озеро наше давным-давно пересохло, и стадионное табло давным-давно потемнело.Уходя, Койот всегда оставляет за собой пустоту. Вот и на нашем городишке плясал, пока не стоптал его в прах. В том-то и подвох, и никому его вовремя не раскусить.
Но ведь у всех у них родились дети, не так ли? Не показалось же им! Так что ж с их детьми теперь сталось?
Память – забавная штука: только одна Сара Джейн (недвижимость, Ротари-клуб, Книжный Клуб По Средам) и в силах на самом деле вспомнить своего малыша. Остальные помнят лишь кукурузу да ощущение бега, стремительного бега всей нашей стаи по бескрайнему полю, к красному с золотом (цвета «Дьяволов») заходящему солнцу. По-моему, так оно милосерднее.
– Почему я? – спрашивает Сара Джейн свой бокал с джином.
– Ты же была королевой, – говорю я. – Вот потому и ты. Пусть только на минуту.
«Здорово было, ведь верно?» – хочется сказать каждому, вспомнив, как все мы были заодно. Как все мы были племенем, а Койот учил нас выращивать такие странные штуки.
– Отчего ты осталась? – желают знать все.
Отчего я не отправилась с ним, когда он ушел? Разве мы с ним – не одного поля ягода? Разве не мы с ним вечно плели тайные сговоры?
– Койот побеждает в большой игре, – говорю я.
А мне достается пир после победы, но об этом я не говорю никому.
Наутро после финального матча я проснулась раньше всех остальных. Все отрубились там, где упали, разлеглись на нашем пятачке, будто в него угодила бомба. Ни кукурузы, ни арбузов, ни тыкв – только с озера тянет промозглым туманом. Пробудилась я оттого, что невдалеке, в полумраке, затарахтел движок моего пикапа, а уж этот-то звук мне знаком лучше, чем мамины крики. Подбегаю к машине, а она уже тронулась, медленно катит по тряской грунтовой дороге, а за рулем – никого, а Койот сидит в кузове, окруженный детишками, да знай себе хохочет. Детишкам лет так по восемь, а может, по десять, и все они – вылитый он: кожаные куртки, коварные ухмылки, черные волосы вьются по ветру. Взглянул Койот на меня и помахал рукой: еще, дескать, свидимся. Не в первый, в конце концов, раз.
Так вот, помахал он мне и отдал футбольный мяч одной из своих дочерей. А та – фигурка точеная, безупречная – подняла мяч высоко вверх, пробуя новые силы. Поднять – подняла, но не бросила. Наоборот, прижала к груди, будто собственное сердечко.
Плут [26]
Стивен Барнс и Тананарив Дью
Этот американец появился в то время, когда дожди обходили нас стороной, травы пожухли, водопои обмелели, а Земля явила взгляду свои истинный возраст.
26
“Trickster” © 2008 Steven Barnes & Tananarive Due. First publication: The Darker Mask, eds. Gary Phillips & Christopher Chambers (Tor).
Принес его к нам быстрый Паук о пяти лапах, ярко блестящий на солнце. День его появления я нарисовал на стене священной пещеры, куда мы возвращаемся раз в году, чтобы спеть предкам нашим новые песни. Я, как и мой отец, и отец моего отца, навещаю Пещеру Теней куда чаще. Здесь, под высокими сводами, на глазах покойных отцов, я рисую на каменных стенах разноцветной земною глиной, смешанной с жиром антилопы-канна.
Мое имя – Кутб, что означает «Защитник Людей». Теперь я уже стар. В моей голове хранится история моего народа, ее-то я и рисую на стенах пещеры. Рисую естественную, настоящую жизнь: добытых охотниками зверей, и капли дождя, упавшие на мои щеки, и нескончаемый, повторяющийся снова и снова ход жирафа, антилопы и льва туда, к северу, через земли, среди белых людей со времен их Великой Войны называемые Восточно-Африканским разломом, ну, а мы, Люди, называем их Родиной.