Мифология греков и римлян
Шрифт:
Конечно, мы были бы несправедливы, если бы ограничились такой характеристикой Авсония и больше ничего к ней не прибавили.
Для Авсония Аполлон — принцип мудрости. Определяя «хорошего человека» с пифагорейской точки зрения, он пишет (р. 90, III 2), что это тот человек, которого Аполлон избирает из тысяч и который исследует сам себя до ногтя, который проводит все время в самоиспытании и самоисследовании и вообще является идеалом добродетели. Аполлон (229, 8) повелевает всегда говорить истину; и если это не всегда делают музы, то Аполлон уже обязательно всегда есть истина. Аполлон для Авсония, конечно, также и Солнце, о чем он вспоминает (например, 27, 11, 16) в стихотворении о новогоднем солнцевороте. Однако и в этом солнечном понимании Авсоний не так уж трафаретен. В специальном стихотворении (95, 1—97, 42) он подробно рассказывает о значении Солнца для жизни человека, и в том числе для каждого месяца пребывания человека в утробе матери, так что оно тут является главным двигателем человеческой жизни даже еще до рождения человека. Общеизвестных мифов об Аполлоне Авсоний касается редко, и притом бывает чрезвычайно краток. Это — (162, 69) миф об Аполлоне и Гиацинте, (350, CIV, CV)
Таким образом, мифология Аполлона у Авсония или мертва, или превращена в отвлеченный принцип. Но напыщенного риторизма и бессодержательного формализма в тех местах, где он касается Аполлона, мы не находим.
КлавдиаНу один из последних поэтов Римской империи, любопытен в другом отношении. Мифологии Аполлона у него почти нет.
Имя Аполлона большей частью встречается у него только в риторических и фразеологических оборотах.
Среди многочисленных творений Клавдиана мы нашли всего несколько мест, где Аполлон еще имеет кое–какое мифологическое значение. С одной стороны, это поэмка «О похищении Прозерпины» (XXXIII 134), где Марс и Феб спорят из–за Прозерпины, причем Аполлон обещает ей Амиклы, Делос и Кларос. Среди цветов, которые ищет Прозерпина на лугу (XXXV 136), упомянут гиацинт, а в связи с этим кратко вспоминается и история Аполлона и Гиацинта; Диана (XXIV 334) — сестра Феба и (XXXV 28) похожа на него щеками и глазами. С другой стороны, это латинская «Гигантомахия» (LIII 10). Нападение гигантов на небо пугает весь мир. Феб оттягивает своих коней назад, сворачивая с положенного пути. Гиганты (39) уже воображают себя победителями и представляют себе, как они рвут волосы у Феба. Когда гигант Порфирион (120—128) хочет извлечь из моря Делос, то последний взмаливается к Аполлону с просьбой о защите, и плачут Нимфы на Кинфе, которые некогда приготовили ложе для Латоны, воспитывали Феба и учили его стрелять из лука. Конец поэмы до нас не дошел. Она обрывается как раз на этом месте, и неизвестно, как Аполлон на их просьбу реагировал. Интересен текст (XLIV 48—60) о том, что Феб останавливает своих коней и бросает волос на костер Феникса, воспламеняя его.
Остальные тексты с Аполлоном у Клавдиана имеют либо условное риторически–фразеологическое значение, либо содержат буквальное отождествление Феба с Солнцем.
Тексты первого типа таковы: император (VIII 537 и сл.) Гонорий вполне равен Аполлону, который победил Пифона, охватывавшего своими кольцами целые леса; (XXVIII 25—38) тот же Гонорий возвращается на Пала–тин подобно тому, как Аполлон возвращается из страны гиперборейцев на грифах на Делос, причем все с его появлением оживает и ликует. Гонорий (XI 8) даже превосходит Аполлона, и притом не иначе как по признанию самого Делоса. Победа полководца Гонория Стили–хона (XXIV 60) больше волнует людей, чем волнуется делосский лавр при возвращении Аполлона на Делос. Этого же Стилихона (IV 6) Аполлон Делосский увенчивает цветами. Самого поэта (LXXXI) Аполлон вдохновляет так же, как своих жрецов и пифию. О консуле Пробе (I 56) нельзя рассказать поэту даже в том случае, если его грудь будет волновать сам Аполлон, и Проб (188) так же является после подвигов к своей матери, как некогда Аполлон после убийства Пифона. Руфин (II 1 —14) так же пал, как Пифон, от стрелы Феба; и после падения Руфина народ ликует так же, как возликовал Парнас после подвига Аполлона. Руфина (III 129) возбуждала на преступление сама Мегера, так что при ее появлении затемнились даже лучи Феба. Феб (IX 17) воспевает теперь брак Гонория и Марии, как некогда он возвещал рождение Ахилла и гибель Трои. Феб (XVIII 327) вдохновляет женщин на пророчества, но евнух Евтропий недостоин пророческого дара. Феб (XX 46) вдохновляет пророков, чтобы обличить злодеяния Евтропия. Рим (XXVI 75) должен напасть на готов — так же как Феб напал на Ота и Эфиальта. (XXXIII 6) Феб наполняет грудь поэта, когда он начинает петь похищение Прозерпины. Поэт (LXV) просит Феба сжалиться над ним, так как сам Аполлон тоже был ранен стрелами Эрота. Все эти тексты содержат в себе упоминания Аполлона в том самом смысле, в каком поэты Нового времени употребляют это имя, желая либо повысить тон своего стихотворения, либо создать выразительное сравнение или гиперболу, нисколько не веря в реальное существование какого–нибудь мифического Аполлона. Тут только риторика и фразеология.
Наконец, еще в одной группе текстов у Клавдиана находим буквальное отождествление Аполлона с Солнцем. Поскольку ни один из этих текстов не содержит какой–нибудь углубленной художественной или философской концепции Аполлона–Солнца и поскольку все эти тексты тоже являются характерным для того времени стандартом, мы ограничимся только простым указанием их, чтобы в случае нужды всякий желающий мог сам проверить нашу сводку:
Это I 268 tV 104, VII 9, 166, VIII 175, 286, XII 40, XVIII 397, XXII 440, XXIV 42, XXVI 244, XXVIII 412, XXXIV 48.
Наш
краткий обзор послеклассической поэзии Рима в течение I—V вв. н. э. обнаруживает довольно большую скудость римских поэтических концепций Аполлона и большую склонность их к стандарту и аллегористике. Рим не любил мифологию Аполлона во всей ее поэтической разработке и пользовался ею только для каких–нибудь побочных целей. В значительной мере к этому же самому выводу мы придем и после обзора римских мифогргафов, коллекционеров и комментаторов, хотя в некоторых глубоких концепциях тут не будет недостатка.5. Мифографы, коллекционеры и комментаторы (I— VI вв. н. э.). а) У Гигина кроме общего указания на происхождение Аполлона от Зевса и Латоны в космогоническом предисловии имеется более подробный рассказ (Fab. 140) об этом рождении, о дарении ему Гефестом стрел, об убиении им Пифона, об устройстве в честь Пифона погребальных игр с названием «Пифийские» и об овладении оракулом Пифона. А убил он Пифона потому, что тот, владевший оракулом в Дельфах, хотел убить Латону, зная, что рожденный от нее сын овладеет его оракулом.
Имеются специальные небольшие рассказики: (165) о состязании Аполлона и Марсия, с обычными мотивами о жюри Муз, о растерзании Марсия и о появлении реки из его крови; (9) об убиении Аполлоном и Артемидой детей Ниобы, хвалившейся своими детьми и порицавшей Аполлона за его длинные волосы и женоподобный вид; (28) об убиении Ота и Эфиальта Аполлоном (по другой версии, они сами убили друг друга из–за оленя, пущенного среди них Аполлоном); (49) об убийстве Аполлоном Киклопов в гневе за умерщвление Асклепия Зевсом и о дальнейшем рабском служении у Адмета; (50) о помощи Аполлона Адме–ту во время женитьбы его на Алкесте и (51) об отсрочке Аполлоном смерти Адмета; (32) о борьбе Аполлона и Геракла за треножник вследствие отказа Аполлона дать Гераклу совет об очищении после убийства своей семьи; (89) о построении стен для Лаомедонта; (107 и 113) об убийстве Ахилла при помощи стрелы Париса; (121) о нанесении гибели войску ахейцев по молитве Хриса; (135) о наслании Аполлоном двух змеев для убийства Лаокоона в связи с его браком против воли Аполлона; (191) о даровании ослиных ушей Мидасу за отрицательное суждение об игре Аполлона в состязании с Марсием; (194) о спасении Аполлоном поэта Ариона; (200) об одновременном рождении Хионой Фи–ламмона от Аполлона и Автолика от Гермеса и о превращении Аполлоном ее отца Дедалиона в ястреба; (202) об истории Аполлона и Корониды; (93) о неудачной любви Аполлона к Кассандре и о лишении людей веры в ее пророчества; (203) о преследовании Дафны.
В остальном у Гигина мы находим только краткие упоминания об Аполлоне: (275) Аполлон основал Арны в Халкидике, (274) первый начал лечить глаза, (277) изобрел часть букв, (19) дал пророчества Финею, (112) спас Агенора, (271) любил Гиацинта, (141) у его скалы Сирены превратились в птиц; его сыновья —(173) Асклепий от Корониды и (14) Идмон от Кирены.
Мифограф Гигин является одним из основных источников для установления мифологических сюжетов, поскольку приводимые им рассказики, хотя и очень краткие, но толковые, часто весьма оригинальные, содержат много разных подробностей и потому не раз использовались нами в нашей работе. О любви римлян к мифологическим сюжетам это нисколько не говорит, потому что в данном случае мы имеем чисто коллекционерский подход к предмету, и упомянутые рассказики, ничем между собою не связанные, собраны в книге Гигина без всякого порядка и без всякой интерпретации.
У Гигина Астронома (И 28) Аполлон превращается в журавля, спасаясь вместе с другими богами от Ти–фона.
б) Плиний Старший в своей знаменитой «Естественной истории» имел много поводов касаться мифологии Аполлона, так как уже обширность его труда и разнообразие тем поневоле сталкивали его с мифом и культом Аполлона. Но в этом отношении он оставался на обычных римских позициях, с которых Аполлон рассматривался по преимуществу с практической или музейно–искусствоведческой точки зрения. Перечислим прежде всего главнейшие места культа, упоминаемые у Плиния Старшего.
Рассказывается об Аполлоне в Дельфах: (VII 30, 2) он уличил убийц поэта Архилоха; принимал (XIX 26, 6) приношения — редькой из золота, свеклой из серебра и репой из свинца (поясняется, что эта пища предпочитается там всякой другой); (XXXIV 8, 1) о жаровнях на треножниках из меди (в качестве приношений в Дель–фы); (XXXV 40, 13) о покраске храма в Дельфах художником Аристоклидом.
Об Аполлоне Дидимейском читаем, что (VI 18, 4) полководец Селевка и Антиоха Демодам посвятил ему жертвенники в Скифии; (II 106, 12) в Колофоне, в пещере Аполлона Кларосского, имеется вода, вкушение которой дает прорицания, но сокращает жизнь, — мотив, не попадавшийся нам в других местах. Упоминается (IV 2, 1) храм Аполлона в Акциуме, (XVI 79, 3) в Утике (Африка) упоминается храм Аполлона с балками из нуми–дийского кедра. В одном храме Аполлона в Риме (XXXV 36, 36) были нарисованы трагик и ребенок — картина, испорченная ее реставратором во время ее восстановления к играм в честь Аполлона. В храме Аполлона Сосиа–на (XXXVI 4, 16) были изображены умирающие дети Ниобы, а (XXXVI 4, 20) в храме Аполлона на Палатине во времена Плиния была статуя Дианы работы художника Тимофея, (XXVI 4, 3) там же были статуи работы скульпторов Дипена и Скилла и (XXXVII 5, 1) коллекция камней, посвященная Аполлону сыном Октавии Марцел–лом. В Кимах (XXXIV 8, 1) был воздвигнут Александром Македонским после взятия Фив храм в честь Аполлона Палатинского с особо художественными люстрами.
Об оракулах: (IV 4, 2) город Дельфы у подножия Парнаса имеет мировую славу благодаря своему оракулу. Говорится (VII 31, 10 и 41, 1) об оракуле Аполлона Пифийского, назвавшем Сократа мудрейшим из людей. По приказу Аполлона Пифийского во время самнитских войн (XXXIV 12, 1) были воздвигнуты в Риме статуи самому мудрому и самому храброму грекам — Пифагору и Алкивиаду. Оракул (XXXVI 4, 1) Аполлона Пифийского возвестил жителям Сикиона о том, что голод прекратится, если они помогут деньгами скульпторам Дипену и Скиллу и те окончат статуи богов Аполлона, Артемиды, Геракла и Афины.