Мифриловый крест
Шрифт:
– В этом мире лошадь дороже автомобиля.
– Почему? У вас такой дешевый металл?
– У нас такие дорогие лошади. Понимаешь, когда какая-то вещь выходит из массового использования, она переходит в разряд роскоши. Это роскошь - иметь лошадь, когда автомобиль почти во всех отношениях гораздо удобнее.
– Почти?
– На автомобиле нельзя быстро ездить по бездорожью. Во всех остальных отношениях он удобнее.
– Сколько у вас стоит бензин?
– Около десяти рублей за литр.
– Литр - это сколько?
– Десятая часть ведра.
– А рубль?
– Батон хлеба стоит
Дмитрий наморщил лоб и пошевелил губами:
– Шестнадцать батонов за ведро… насколько хватает ведра бензина?
– Это зависит от модели автомобиля, скорости движения…
– В среднем?
– В среднем ведро уходит на сто километров, то есть, верст.
– Дороговато выходит.
– Существует еще общественный транспорт. Есть такие большие автомобили, они называются автобусы, они ездят по определенным маршрутам и останавливаются в определенных местах. Одна поездка на автобусе стоит семь рублей, кроме того, можно купить билет на несколько поездок, тогда каждая поездка выйдет дешевле.
– Понятно. И много в Москве автомобилей?
– Точно не знаю. Миллиона два, наверное.
– Сколько?!
– Миллиона два. Может, уже три, я точно не знаю.
– А людей в Москве сколько?
– По последней переписи двенадцать миллионов.
– Сколько-сколько?!
– Двенадцать миллионов. Еще два-три миллиона живут в пригородах, и еще около миллиона незаконных приезжих.
– Столько народу в одной Москве… как они сюда помещаются?
– Эта Москва гораздо больше, чем в твоем мире. В нашу Москву входят Теплый Стан, Бутово, Царицыно…
Дмитрий присвистнул.
– Это же настоящий мегаполис!
– Так и есть. Это почти что официальное название.
– В Европе есть города больше Москвы?
– Вроде бы нет. Лондон примерно такой же, может, чуть-чуть поменьше. Но есть еще Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Мехико, Токио, Шанхай…
– Значит, Москва - один из крупнейших городов мира… а если в нее входит Бутово… мы что, почти в самом центре?
– Да. Считается, что граница центра проходит по Садовому Кольцу.
– Это еще что такое?
– Калужская площадь, Добрынинская площадь, Таганская площадь…
– Понятно. А что это за шум вон за теми домами?
– Ленинский проспект. В вашем мире это называется Калужский тракт.
– А откуда шум?
– Машины.
– Какие машины?
– Автомобили.
– Они так сильно шумят?
– Их много.
Дмитрий посмотрел налево и открыл рот. Я проследил его взгляд и увидел грязно-бежевую "копейку" с помятым капотом, бодро приближающуюся к нам, подпрыгивая на неровностях заснеженной дороги. Лобовое стекло сильно обледенело изнутри и было совершенно не видно, кто сидит за рулем. Должно быть, камикадзе, раз едет с такой скоростью по такой дороге. Я посмотрел направо и увидел, что совсем рядом с нами переулок делает крутой поворот, а перед поворотом дорога покрыта гладким слоем льда. Кажется, сейчас начнется представление…
"Копейка" поравнялась с нами, невидимый водитель нажал на тормоз, машина загремела шипованой резиной и легко вписалась в поворот. Я даже ощутил некоторое разочарование. Извращенец, лучше бы машину поменял, чем ставить крутую резину на такую помойку.
– Это и есть автомобиль?
– спросил
– Он самый.
– Он ехал очень быстро, гораздо быстрее лошади.
– Предельная скорость для этой модели - сто сорок верст в час. Можно и быстрее, но трансмиссия долго не выдержит. То есть…
– Я понял, если ехать быстрее, автомобиль скоро сломается. Это как лошадь загнать.
– Примерно.
– А сколько стоит такой автомобиль?
– Такой - долларов пятьсот. Кстати, у нас принято называть автомобиль машиной. Автомобиль - слишком официально.
– Понял. Доллар - это сколько рублей?
– Примерно тридцать два.
– Это получается… две с половиной тысячи батонов хлеба. Какой средний месячный доход в Москве?
– Около десяти тысяч.
– Рублей или долларов?
– Рублей.
– Значит, обычный смерд может купить такую машину… за полтора месяца.
– Если ничего не будет есть.
– Естественно. Слушай, а у вас богатый мир!
– У нас хватает людей, еле-еле сводящих концы с концами.
– Это понятно, богатые и бедные есть везде. Но в целом… ладно, хватит стоять на месте, пойдем куда-нибудь.
– Куда?
– Да хотя бы на этот… какой там проспект?
– Ленинский.
– Вот туда. А что это за Ленин, кстати?
– Правитель России в 1917-1924 годах.
– Да, кстати, совсем забыл, какой сейчас здесь год?
– Две тысячи второй.
– Припоминаю, Агафон говорил, что этот мир смещен не только в пространстве, но и во времени. Вроде Агафон говорил, что у вас тоже был Николай Второй?
– Был.
– И что с ним случилось в 1917 году?
– Отрекся от престола.
– Почему?
– Потерял поддержку всех слоев общества. Первое народное волнение стало для него последним.
– А что за волнение?
– Точно не помню, ерунда какая-то. Какие-то деятели вышли на улицы, устроили шествие, вначале призывали к чему-то безобидному, а потом стали кричать "Долой самодержавие!". Полиция отказалась их разгонять… ну и так далее.
– Значит, Николай Второй отрекся в пользу этого Ленина?
– Нет, он отрекся в пользу кого-то другого. Потом начался жуткий бардак, и в конце года власть взяли большевики во главе с Лениным.
– Вроде как Бонапарт во Франции?
– Вроде того.
– Эти большевики правят до сих пор?
– Нет, в 1991 был переворот, теперь правят демократы.
– Демократы? В огромной стране? И что, у них получается?
– Ни хрена у них не получается. До голода дело не дошло, но к этому было близко. А потом президентом стал Путин и демократии стало меньше, а денег в казне больше, и жизнь начала налаживаться.
Дмитрий хихикнул.
– Чему нас учит история?
– риторически вопросил он.
– Как только демократия пытается утвердиться на пространстве, превосходящем один-два города, она превращается в диктатуру, а затем в монархию. Яркий пример тому - Афинский союз. Как только его могущество возрастало выше обычного уровня, сразу же у власти оказывался диктатор, менялась политика, появлялись имперские устремления… по-моему, любому начинающему демократу надо для начала изучить историю греко-персидских войн, а потом задуматься, стоит ли вообще начинать демократическую деятельность.