Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра

Получив известие, что сын возвращается, Пётр обрадовался — Бог не оставил его. Но сразу придавила тяжесть — вспомнил слова свои в письме сыну: «обещаюсь Богом и судом Его, что никакого наказания не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели возвратишься». Как исполнить клятву? Ведь после его смерти сын всё разорит, погубит Россию! «Нет, хотя б и клятву нарушить, а нельзя простить». Стал на колени и начал молиться. Как всегда обращался к Отцу, а не к Сыну — не к Богу умирающему, а к Богу грозному. Но теперь будто в первый раз увидел скорбный Лик в терновом венце. Мысль изнемогала, как в безумии: «Простится или взыщется на нём эта кровь? И что, если не только — на нём, но и на детях его и внуках, и правнуках — на всей России?.. Наконец, опять поднял взор на икону, но уже с отчаянной, неистовой молитвой мимо Сына к Отцу:—Да падет сия кровь на меня, на меня одного! Казни меня. Боже, помилуй Россию!»

Алексей вернулся. Вскоре его обвинили в заговоре, судили и приговорили к смерти. Потом его пытали — подняли на дыбу и били без счёта. Петру всё казалось, что палач бьёт слабо. Он вырвал плеть и стал бить царевича сам: неумело, но со страшной силой. Отца остановил взгляд сына, он напомнил Петру взор тёмного Лика в терновом венце. Почувствовав на пальцах липкость крови, царь с омерзением отбросил плеть. Царевича сняли с дыбы, положили на пол; лицо его было светлое. Царь встал на колени, обнял голову сына. «Ничего, ничего, родимый! — прошептал царевич. — Мне хорошо, всё хорошо. Буди воля Господня во всём». Отец припал устами к устам его. Но взор сына потух. Пётр встал, шатаясь. «Умрёт? — спросил лейб-медика. — Может быть, до ночи выживет, — ответил тот». Врач оказался прав, царевич отошёл вечером.

Об историзме «Антихриста». Мережковский создал трагичный образ Петра, вызывающий смешанные чувства: отвращение и возмущение наряду с восхищением и даже жалостью. Проистекает это от двойственности Петра, его полярности. Подобных чувств и добивался автор. Но тёмная часть Петра у него перевешивает светлое начало. Историк Александр Каменский в статье «Реформы и их жертвы» (2007) пишет, что роман исторически точен. Мережковский хорошо изучил источники, и слова его героев — часто цитаты из документов XVIII в. В романе почти нет ошибок, а те, что есть, не могут повлиять на интерпретацию Петра и его эпохи, которую предлагает автор.

С историком можно согласиться, сделав оговорки. Первая: при внешней объективности Мережковский больше опирается на документы, соответствующие его взглядам (что допустимо для романиста). Это относится к предпочтению источников с большим числом погибших строителей Петербурга и стрельцов, лично казнённых Петром. Вторая: обаятельный образ Алексея создан писателем. Об Алексее известно меньше, чем о Петре, и автор домыслил его, вложив часть своего «я». Ведь между ними есть общее. Оба астеничны, однолюбы, глубоко религиозны и поглощены поиском Правды. Третья: в нескольких важных случаях писатель домыслил реальность в антипетровском ключе. Так маленький Алексей не мог подсмотреть, как Пётр пытает стрельцов. Придумана сцена избиения Петром Алексея до суда, речь царевича на суде и сцена, где отец забил сына до смерти.

В романе приведено донесение ганноверского резидента в Петербурге Вебера о смерти царевича: «В России когда-нибудь кончится все ужасным бунтом, и самодержавие падёт, ибо миллионы вопиют к Богу против царя». Здесь лежит главная причина неприятия писателем Петра. Мережковский ненавидел самодержавие. В статье «Грядущий хам» (1905) он писал о трёх лицах духовного хамства в России: самодержавии, православной казёнщине и хамстве, идущем снизу. Пётр в глазах Мережковского не только архетип самодержца, но губитель Церкви, заменивший её православной казёнщиной.

Больная Россия. В книге Мережковского «Больная Россия» (1910) собраны его историко-религиозные статьи. В первой статье, «Зимние радуги», писатель пишет о конце «всего петербургского периода русской истории». Во второй статье, «Конь бледный», восхищается одноименным романом о террористе, написанным неким В. Ропшиным, на самом деле эсером-террористом Борисом Савинковым. Россия действительно болела — болела ненавистью к самодержавию и жаждой разрушения. Болезнь гнездилась в среде интеллигентов — «совести России», но они вовлекали в свою ненависть рабочих и даже крестьян. Среди передовой интеллигенции — от почтенных либералов-кадетов до практикующих терроризм эсеров, — ненависть к царизму была персонифицирована. Ненавидели четырёх царей — Петра I, Николая I, Александра III и царствующего Николая II. Пётр открывает список ненависти, ведь в глазах общественности именно он заложил основы российского самодержавия.

6.5. ПЁТР I В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

 После крушения империи. 2 (15) марта 1917 г. Николай II подписал отречение от престола за себя и сына в пользу младшего брата Михаила. 4 марта от престола отрёкся Михаил — 300-летнее царствование Романовых кончилось. Через полгода либеральная интеллигенция и буржуазия лишились власти в результате переворота, устроенного большевиками, — ещё недавно небольшой группы партийных фанатиков, стремительно выросших в крупную партию, сумевшую повести за собой матросов Кронштадта, солдат и рабочих Петрограда и Москвы. Дважды за полгода Россию перетряхнули: распались власть и порядок, стало трудно с едой и страшно жить.

«День Петра» Алексея Толстого. Среди творческой интеллигенции очень многим происходившие в стране перемены не нравились, вплоть до полного неприятия. К их числу принадлежал Алексей Толстой. Желая найти ответ на настоящее, он обратился к истории и весной 1917 г. написал рассказ «День Петра», опубликованный в 1918 г. в альманахе «Скрижаль». Позже Толстой говорил, что написал рассказ под влиянием Мережковского. Слова эти — отговорка человека, отказавшегося от прежних взглядов, ведь к середине 20-х гг. Толстой признал большевиков и пересмотрел отношение к Петру. Двойственность Петра, столь важная для Мережковского, в рассказе едва заметна. У Петра Толстого преобладает зверское начало; лишь при последнем допросе раскольника в нём проглянуло что-то человеческое. На самом деле рассказ не о Петре, а о бессмысленности попыток петровскими методами цивилизовать Россию. Бесполезности, при всей страшной воле Петра:

«И пусть топор царя прорубал окно в самых костях и мясе народном, пусть гибли в великом сквозняке смирные мужики, не знавшие даже — зачем и кому нужна их жизнь; пусть треснула сверху донизу вся непробудность, — окно все же было прорублено... Но всё же случилось не то, чего хотел гордый Пётр; Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А подтянутая им за волосы, окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде — рабою».

Пильняк о Петре. О Петре писал принявший революцию Борис Пильняк. В 1919 г. он закончил рассказ «Его величество Kneeb Piter Komandor», впервые опубликованный в сборнике «Быльё» (1920). В рассказе Пильняк дал уничтожающий портрет Петра, равного которому не было в русской литературе:

«Человек со способностями гениальными. Человек ненормальный, всегда пьяный, сифилит, неврастеник, страдавший психастеническими припадками тоски и буйства, своими руками задушивший сына. Монарх, никогда, ни в чем не умевший сокращать себя — не понимавший, что должно владеть собой, деспот. Человек, абсолютно не имевший чувства ответственности, презиравший всё, до конца жизни не понявший ни исторической логики, ни физиологии народной жизни. Маньяк. Трус. Испуганный детством, возненавидел старину, принял слепо новое, жил с иностранцами, съехавшимися на легкую поживу... обычаи голландского матроса почитал идеалом. Человек, до конца дней оставшийся ребенком... и игравший всю жизнь: в войну, в корабли, в парады, в соборы, иллюминации, в Европу».

Пильняк ненавидит Петра за растоптанную Русь, за навязывание чуждого народу западного стиля жизни. Эти же настроения заметны в повести «Санкт-Питер-Бурх» (1922) и в романе «Голый год» (1922). В «Голом годе», одном из лучших романов о революционной России, тема Петра затронута в рассуждениях князя Глеба Ордынина. По мнению князя Глеба (и автора), революция порывает с Западом и возвращает страну на прерванный Петром путь русской цивилизации:

«Европейская культура — путь в тупик. Русская государственность два последних века, от Петра, хотела принять эту культуру... И революция противопоставила Россию Европе... Сейчас же после первых дней революции Россия бытом, нравом, городами — пошла в семнадцатый век. На рубеже семнадцатого века... была русская народная живопись, архитектура, музыка... Пришёл Петр... и исчезло подлинное народное творчество — в России не было радости, а теперь она есть... Интеллигенция русская не пошла за Октябрем. И не могла пойти. С Петра повисла над Россией Европа, а внизу, под конем на дыбах [278] , жил наш народ как тысячу лет... а интеллигенция — верные дети Петра».

278

Под Медным всадником.