Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра

Работая над мифом о Петре, Толстой работал над мифом о Сталине. Оправдывая жестокость Петра ради государственного блага, Толстой оправдывал Сталина. Вождь прекрасно понимал связь; не зря Толстой ходил в любимцах. Но не следует принижать мотивы Сталина и Толстого, как делает, например, Б.М. Сарнов. Сталин знал всему цену. В повести «Хлеб» (1937) Толстой восхваляет Сталина за оборону Царицына в Гражданскую войну, но для лидера огромной страны это был уже малый масштаб. Сталина интересовало не просто прославление его личности, а создание сталинской идеологии, сочетающей марксизм, теорию обострения классовой борьбы при переходе к социализму и имперские амбиции России. Толстой, как писатель, должен был художественно показать, что лучшие русские цари шли путём Сталина. Что касается Толстого, то он нашёл себе оправдание в убеждённости, что Советский Союз — это и есть Россия и что России нужна жёсткая, а норой жестокая власть.

«Пётр Первый» Алексея Толстого. Без большого таланта и без веры в то, что пишешь, нельзя создать шедевр. Талантом Алексей Толстой обделён не был; это признавали и враги. Веры часто нехватало; потому не стали литературой «Хлеб» и «Хмурое утро». По-другому оказалось с романом «Пётр Первый». Толстой начал писать его как повесть в феврале 1929 г. Уже в мае стало ясно, что повесть перерастает в роман. Стала очевидна сложность задачи создать исторически достоверный образ Петра и его эпохи. Позже Толстой писал: «Я видел все пятна на его камзоле, но Пётр все же торчал загадкой в историческом тумане». Толстой изучил записки современников, указы, письма, розыскные дела Преображенского приказа. У автора появилось ощущение эпохи, прояснился и образ Петра. Первую книгу «Петра» Толстой писал с февраля 1929 по май 1930 г. Роман публиковался частями в «Новом мире»; там же печатались вторая и третья книги. Вторую книгу Толстой писал с декабря 1932 по апрель 1934 г. К третьей книге Толстой приступил почти через 10 лет, в декабре 1943 г. В письме от 21 ноября 1944 г. он писал: «Роман хочу довести только до Полтавы, может быть до Прутского похода, ещё не знаю. Не хочется, чтобы люди в нем состарились, — что мне с ними со старыми делать?» Через три месяца, 23 февраля 1945 г., Толстой умер. Роман он успел довести до взятия Нарвы.

Первая книга посвящена детству и юности Петра. Пётр, с его порывистостью, интересом к новому, нелюбовью традиций, противопоставлен миру старого, тихому и богомольному, где есть бунты и заговоры, но нет движения вперед. Во главе сил старого стоит жадная до власти Софья; ее «галант», князь Василий Голицын, при склонности к новизне, лишь бесплодный мечтатель. Всё же победа над Софьей не есть победа нового: просто Нарышкины победили Милославских. Новое для юного Петра началось с посещения Кукуя — там он нашел друзей, любовь и понимание необходимости преобразований.

Он слышит мнение голландского купца: «Да, да, эта страна богата, как Новый Свет, богаче Индии, но, покуда ею правят бояре, мы будем терпеть убытки и убытки». Толстой показывает, что Пётр не одинок: вокруг него собираются люди, готовые к новому. Во время первой, позорной, осады Азова Пётр взрослеет: из «кукуйского кутилки» превращается в государя, наделенного железной волей. Тысячи гибнут на воронежских верфях, но флот построен и Азов взят. Первая книга заканчивается жестокой расправой Петра над мятежными стрельцами. Все вечера царь проводит в пыточных застенках. Пётр заставляет бояр участвовать в казни стрельцов, связав их круговой порукой.

Во второй книге Пётр силком тянет в новое упирающуюся Русь. Упираются миллионы — от бояр, тоскующих о чинном сидении в Думе, брюзжащих о людишках низкого звания нахлынувших к престолу, до мужиков, замученных податями и повинностями на государевы работы. Но уже десятки тысяч поддерживают Петра. Это бояре и дворяне, преданные царю, и простые люди, ему всем обязанные. Толстой особо подчеркивает интерес Петра к купечеству, его желание завести европейскую торговлю и промышленность. Под крылом Петра вырастает в заводчики Иван Бровкин, бывший крепостной, начавший с трёх рублей. Бровкин — лицо вымышленное, но есть в романе исторический Никита Демидов, тульский оружейник, получивший от царя деньги и земли на Урале для чугунолитейных заводов. Пётр преобразует Россию по европейским образцам без всякого восторга перед европейцами. О толпящихся на приём к царю иноземцах сказано: «их бедняг, за последнее время много начали выгонять со службы за глупость и пьянство».

Пётр спешит и всё равно не успевает: к войне со шведами русская армия не готова и терпит позорное поражение под Нарвой. Вновь, как под Азовом, железная воля Петра спасает положение. Он крепит оборону, находит деньги, переливает колокола в пушки, оснащает и обучает новую армию и... наконец, победа. Под Дерптом Шереметев разбивает Шлиппенбаха. Через полгода он наносит новое поражение шведам. Ливония опустошена; русские осадили Нотебург у выхода Невы из Ладоги. Царь с солдатами таскает ладьи в Неву: «Люди не ели со вчерашнего дня, в кровь ободрали ладони. Но чёртушка не отступая, кричал, ругался, дрался, тянул...» Нотебург, древний Орешек, был взят. Взяли и Ниеншанц в устье Невы. Там, «на болотистом острове Яннисаари, в обережение дорого добытого устья всех торговых дорог русской земли, — начали строить крепость в шесть бастионов... крепость придумано было назвать Питербурх».

Третью книгу Толстой начал писать через девять лет после выхода второй книги, за год с небольшим до смерти. Книга отличается разбросанностью. Новые сюжетные линии, такие как приключения короля Августа и его фавориток и придуманная любовь сестры Петра Натальи и Гаврилы Бровкина, занимательны, но излишни. Казалось, Толстой верил, что в запасе у него годы. Их, увы, не было. В третьей книге показан полководческий талант Петра, не только стратега, построившего Питербурх, но тактика, сумевшего ускорить взятие Дерпта и Нарвы. Примечательны слова Петра на последних страницах книги. По смыслу они напоминают тост Сталина о русском народе. Здесь не исключено взаимовлияние писателя и вождя. Они встречались, обменивались мнениями, читали друг друга. В их оценке русского народа и власти есть общее, хотя Толстой, естественно, менее осторожен. В романе словам Петра предшествует высказывание фельдмаршала Огильви о русском солдате, который есть мужик с ружьём, и нужно много палок обломать о его спину, чтобы он повиновался как должно солдату. Пётр сдержался с огромным усилием:

«Вот как, вот как, русский солдат — мужик с ружьём! — проговорил он сдавленным горлом. — Плохого не вижу... Русский мужик — умён, смышлен, смел... А с ружьём — страшен врагу... За всё сие палкой не бьют! Порядка не знает? Знает он порядок. А когда не знает — не он плох, офицер плох... А когда моего солдата надо палкой бить, — так бить его буду я, а ты его бить не будешь...»

«Пётр Первый» — роман не только о Петре, но о России эпохи Петра. Толстой рисует широкую панораму русской жизни — от царского дворца до крестьянской избы, от бояр до беглых бродяг. В романе Россия меняется на глазах: Толстой с удивительным мастерством показывает, как сонная, привыкшая к своему убожеству Русь встряхивается и идёт к новой жизни, ведомая железной рукой своего царя. Меняется и Пётр — от любознательного юноши, открытого для новых знаний и форм жизни, до правителя огромного государства, верящего не словам, но делам, осторожного и смелого одновременно. В романе много героев из всех слоев общества; все они тщательно прописаны и ни один не теряется в повествовании. Великолепен язык, воссоздающий речь конца XVII — начала XVIII в.; здесь сказалось знание Толстым истории русских говоров и фольклора, чтение литературы и документов допетровской и петровской Руси. Толстой не раз обращался к гениальному «житию» и «посланиям» «неистового протопопа Аввакума» и тщательно изучал «алмазы литературной речи» — протоколы допросов Преображенского приказа, где «рассказывала, лгала, вопила от боли и страха народная Русь».

Для большого художественного произведения, такого как роман, книжных знаний недостаточно — надо знать фактуру жизни, о которой пишешь. Толстому, при всём его таланте воображения, тут повезло. Он вырос в деревне, а русская деревня, по крайней мере до 1930-х гг., сохранила традиции, культуру и во многом уклад жизни допетровской Руси. Автор по этому поводу пишет:

«...Если бы я родился в городе, а не в деревне, не знал бы с детства тысячи вещей, — эту зимнюю вьюгу в степях, в заброшенных деревнях, святки, избы, гаданья, сказки, лучину, овины, которые особым образом пахнут, я, наверное, не мог бы так описать старую Москву. Картины старой Москвы звучали во мне глубокими детскими воспоминаниями. И отсюда появлялось ощущение эпохи, ее вещественность».

Публикация двух первых книг «Петра Первого» была событием в русской литературе. Откликнулись как советские, так и эмигрантские писатели. Горький писал: "Пётр" — первый в нашей литературе настоящий исторический роман, книга — надолго... Какое уменье видеть, изображать!» Откликнулся даже Бунин, разорвавший с Толстым отношения после его отъезда в Советский Союз. Прочитав «Петра», Бунин пришёл в восторг и послал на имя Толстого в редакцию «Известий» следующую открытку:

Июль, до 15,1935, Париж

Алёшка, Хоть ты и сволочь, мать твою... но талантливый писатель. Продолжай в том же духе.

Ив. Бунин

«Петра» часто называют лучшим советским историческим романом. Определение недостаточное. Прав Горький: «"Пётр Первый" — лучший исторической роман в русской литературе. Ведь "Тарас Бульба" — повесть, а "Война и мир" написаны почти современником — сыном графа Николая Ростова (Николая Толстого) и княжны Марьи Болконской (Марии Волконской). Остальные исторические романы, в том числе Дмитрия Мережковского, по мощи описания и охвату эпохи уступают "Петру". Романом своим Алексей Толстой внес важнейший вклад в становление утверждающего мифа о Петре Первом».