Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра
Шрифт:
Спор о Возрождении (Ренессансе) в России далеко не однозначен. Большинство историков и искусствоведов считают Ренессанс явлением сугубо европейским, характерным для католических и протестантских стран XIV — XVI вв., тогда как Н.И. Конрад (его взгляды отчасти разделяли А. Тойнби и Д.С. Лихачёв) трактовал Ренессанс как явление универсальное, встречавшееся у культурных народов Евразии с VIII по XVII в. Спор этот прямо связан с выяснением места России в Европе. Ведь по сей день нет согласия, была ли Московская Русь европейской страной, отставшей от Запада из-за окраинного положения, сурового климата и нашествий кочевников, либо представляла особую цивилизацию, несводимую к европейским образцам. В этой же плоскости лежит вопрос, насколько реформы Петра изменили направление духовного развития России. Ответ на него повлияет на оценку допетровской и петровской России и мифологии, созданной вокруг этих периодов. Рассмотрение
5.2. РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ ПЕРЕД РАСКОЛОМ
Православное Царство. В 1448 г. собор русских епископов объявил решения Флорентийской унии еретическими и посвятил в митрополиты епископа Иова без согласия Константинопольского патриарха. Так Московская церковь обрела независимость — автокефалию. Великий князь, духовенство и народ убедились в своей правоте, когда в 1453 г. пал Константинополь, захваченный турками. Ещё раньше турки покорили православные Балканские страны, и Московское великое княжество стало единственным Православным Царством [246] , а его государь — единственным Православным Царем. К началу XVI в. старец Спиридон обосновал происхождение великих князей московских «от рода римъскаго Августа царя», а старец Филофей объявил, что вместо Второго Рима, Византии, явился Третий Рим, который есть последнее всемирное Царство.
246
Мелкие православные государства XV—XVI вв.
– царства Картлийское, Кахетинское, Имеретинское, княжества Молдавия и Валахия, на роль Царства претендовать не могли.
Нравственный надлом Смуты. Для русских людей не было сомнений, что Святая Русь избрана Богом, что русский царь — единственный в мире православный царь и что богослужение московского чина — истинно правильное богослужение. К началу XVII в. московские люди имели самое высокое мнение о себе, своей вере и государстве. Эти оценки были поставлены под сомнение событиями Смутного времени. Протоиерей Георгий Флоровский справедливо обратил внимание на психологические потери народа, пережившего Смуту. Он пишет:
«...Смута была не только политическим кризисом, и не только социальной катастрофой. Это было ещё и душевное потрясение, или нравственный перелом. В Смуте перерождается сама народная психея. Из Смуты народ выходит изменившимся, встревоженным и очень взволнованным, по-новому впечатлительным, очень недоверчивым, даже подозрительным. Это была недоверчивость от неуверенности. И эта душевная неуверенность или неустойчивость народа была много опаснее всех тех социальных и экономических трудностей, в которых сразу растерялось правительство первых Романовых...»
Ударом по идее Православного Царства было явление ложных царей — чего раньше не ведали. Ведь Симеон Бекбулатович не был царем ложным. Все знали, что на царство его возвёл Иван Васильевич. Не умалял Симеон и царского имени. Потомок ордынских ханов, по местническим понятиям он превосходил всех, кроме «корени царского». Не случайно целование креста царю Борису сопровождалось клятвой «царя Симеона Бекбулатовича и его детей и иного никого на Московское царство не хотети видети, ни думати, ни мыслити...» Годунов был уже царь неправильный — не царского корени. Бориса сменил «розстрига» — «предтеча богоборного Антихрист», после его убийства престол незаконно захватил Шуйский, прозванный «шубником». Явился и второй самозванец. С отчаяния москвичи присягнули Владиславу. Приглашение государя из иноверной страны нанесло сильнейший удар по идее Православного Царства.
В Смутное время московские люди встретились с тысячами литвинов и поляков. Для московитян, особенно женщин, многое в них казалось прельстительным — нарядная одежда, бравая осанка, обходительность, ловкость в танцах, лихость. Множество жён и девиц попало в лагеря тушинцев, «и когда мужья и отцы выкупали их, то они сами бежали и вешались на шеи любовников: "Ох!" — кричали они, по словам современника, — "вы — свет-благодетели!"» — «Были оне, — говорит он, — очарованы волшебством и оттого изгарали сердца их». Поддались и донские казаки — многие служили «батьке» Лисовскому. Если людей попроще прельщал блеск поляков, то бояр привлекали права польских магнатов, а иных, пусть немногих, образованность. Князь Иван Хворостинин утверждал, что «на Москве людей нет, всё люд глупый... московские люди сеют землю рожью, а живут все ложью» и промышлял отъехать в Литву. «Иван Дукс» [247] , как он звал
себя, был одним из первых русских западников.247
Дукс — вождь (лат), дука, дукс — наместник (греч.), дюк — герцог (фр.)
Польское вторжение породило и другую крайность — неприязнь к полякам, всему католическому и даже ко всему иноземному. Московское духовенство перешло к практике приёма католиков и протестантов в православие через перекрещивание. Перекрещивать стали и православных «белорусцев» и «черкасов»: на соборе 1620 г. было решено крестить их вновь, как «недокрещённых обливанцев». Среди духовенства укрепилось мнение, что излишняя учёность может повредить вере. Обучение грамоте и богословию сопровождалось поучениями против книжной премудрости. В школьной прописи 1643 г. приведены слова старца Филофея от 1521 г., не устаревшие для ревнителей чистоты православия и в середине XVII в.:
«Братие, не высокоумствуйте, но в смирении пребывайте. Аще же кто речет: веси ли всю философию? И ты ему рцы: еллинских борзостей не текох, ни риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы не бывах... учуся книгам благодатного закона как бы можно было мою грешную душу очистить от грехов».
Итак, ещё в первой половине XVII столетия в русском обществе наметились признаки раскола, пока не религиозного, в отношении к иноземному влиянию, пусть греческому, но опасному для московской обособленности.
Книжная «справа». Сомнения в своей праведности, столь новые для московских людей, сказались в таком важном деле, как правка богослужебных книг для печати, известная как «книжная справа». XVII в. стал для России веком печатания духовных книг. До начала Смуты в Московском государстве было напечатано 8 книг [248] . В Смутное время — 3 книги. В 1611 г., во время пожара Москвы, сожженной поляками, сгорел Печатный двор. В 1613 г. Печатный двор был восстановлен и выпустил 5 книг. Запросы в религиозной литературе нарастали, но всё упиралось в выбор текстов для печати. Их приходилось выбирать из множества греческих и церковнославянских списков. Сличение списков и первопечатных изданий выявляли не только описки и опечатки, но смысловые расхождения. Нужна была «книжная справа», требующая знание греческого языка, редкое у московского духовенства.
248
Не считая книг т.н. «анонимной» типографии, печатавшей книги ещё до И. Фёдорова.
Нехватка печатных книг привела к появлению в России с конца XVI в. богословских и школьных книг «литовской печати», отпечатанных в украинских и белорусских типографиях. Их привозили западнорусские купцы и монахи и московские люди, ездившие за «литовский» рубеж. Приезжали и «литовские» печатные мастера, находившие себе работу на московском Печатном дворе. Приезжих богословов стали привлекать к «книжной справе», но их участие, а ещё больше привозимые ими сочинения вызвали резкое противодействие патриарха Филарета. В 1627 г. по его указанию было сожжено «Учительское Евангелие» украинского архимандрита Кирилла Транквиллиона «за слог еретический и составы, обличавшиеся в книге». В 1628 г. патриаршим указом велено было отобрать у всех церквей и монастырей «литовские» книги и заменить их московскими. Опасения вызывали и греческие книги «новых переводов», напечатанные в Венеции и Риме. Было сильное подозрение, что переводы эти порченные. Сами греки, предупреждали, что «имеют де папежи и люторы греческую печать, и печатают повседневно богословные книги святых отец, и в тех книгах вмещают лютое зелье, поганую свою ересь».
«Боголюбцы». Отношение к греческим книгам и греческому богослужению изменилось при Алексее Михайловиче. С приходом молодого царя вокруг него и его духовника протопопа кремлевского Благовещенского собора Стефана Вонифатьева складывается кружок «ревнителей благочестия» или «боголюбцев». В его состав вошли придворные бояре Ф.М. Ртищев и Б.И. Морозов, архимандрит Новоспасского монастыря Никон, протопоп Казанского собора Иван Неронов, протопопы — Аввакум из Юрьевца Повольского, Логгин из Мурома, Даниил из Костромы и др. Всех их объединяло желание исправить народные нравы и привести в порядок церковную жизнь. Они восставали против порочной и зазорной жизни духовенства, стремились ввести в богослужение чинность, истовость, учительность, чтобы сделать церковные службы назидательными для народа. Боголюбцы понимали роль церковных книг в сохранении чистоты вероучения и важность «книжной справы», но на этом единство кончалось и выступали противоречия, оказавшиеся непримиримыми.