Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма (сборник)

Каковы бы ни были агенты империи, кроме дисциплины, они всегда нуждались в стимулах. Империи ненамеренно создавали для своих агентов возможности для антисистемной деятельности. Посредники могли противодействовать целям империи, создавая альтернативные социальные связи и альянсы, проявляя лояльность другим империям, бунтуя, как это делали некоторые европейские поселенцы в американских колониях в XVIII и XIX веках. Поскольку империи сохраняли различия, они открывали дорогу центробежным тенденциям, и недовольные посредники могли находить институциональную или культурную поддержку своим действиям. Обычно империи не порождали безупречной лояльности так же, как не вызывали они постоянного сопротивления – их основным плодом было обусловленное обстоятельствами приспособление. Вызовы централизованному контролю провоцировали инновации в имперской политике, что, в свою очередь, вело к новым циклам приспособления и изменений.

Говоря о посредниках, мы обращаемся к типу политических отношений, важность которого часто недооценивается или игнорируется: это вертикальные связи между правителями, агентами их влияния и подданными. Мы часто представляем себе нацию как систему горизонтальных связей между равноправными гражданами или воображаем себе стратифицированное общество, состоящее из аристократов, элит, простолюдинов, народных масс, субалтерных групп и т. д. Изучение империй выводит за пределы категорий, описывающих равноправных индивидуумов или иерархии классов. Оно заставляет обратиться к вертикальным отношениям неравноправных подданных и к личным связям как к орудию управления.

Имперские пересечения: экспансия, конфликт, трансформация. Рассматривая власть и неравенство как отношения, а не только как категории, можно понять, как империям удавалось добиваться условного приспособления. Но империи никогда не существовали изолированно, и отношения между ними являлись важнейшим фактором политики империй, задавая спектр возможностей для их подданных. Временами элиты Древнего Рима и Китая думали, что у них нет соперников: пограничные проблемы не воспринимались всерьез, поскольку здесь империи противостояли «варвары». Некоторые из этих чужаков, как, например, готы на западе Евразии и кочевники-хунну на востоке, усилились, совершая набеги на территорию своих соседей, добиваясь с ними выгодных компромиссов или служа интересам этих мощных оседлых государств. Морские или сухопутные окраины империи были особо уязвимы, и там создавались возможности для конкурентов из других империй. Пересечение оседлых и кочевых племен было ключевым фактором формирования Китайской и евразийских империй, так как происходило взаимное заимствование технологий и административных навыков. Первая исламская империя появилась там, где в течение столетий накапливались напластования римской, византийской, персидской имперских культур. При этом удаленность от имперских центров помогла мусульманским правителям консолидировать своих последователей и распространить свою власть на некогда принадлежавшие Риму территории.

Пересечение империй – в синхронном пространстве и времени или в исторической памяти – провоцировало конкуренцию между ними, имитацию, инновации, а также войны и мир. Распад империй также имел последствия для будущего развития. В течение многих веков после падения Римской империи императоры стремились создать нечто подобное ей (среди них были Карл Великий, Карл V – одновременно султан Сулейман Великолепный, Наполеон, Гитлер). Но главным сдерживающим фактором на пути к новому мировому господству было наличие других империй: Россия и Британия разрушили завоевательные планы Наполеона и Гитлера. История в XX веке во многом определялась конфликтом нескольких империй, каждая из которых обладала ресурсами, превосходящими ресурсы любой отдельно взятой нации в Европе и за ее пределами. Это привело к двум мировым войнам, которые лишь усилили и изменили характер все той же конкуренции между крупными державами. Японские имперские завоевания в Юго-Восточной Азии пробили брешь в европейских колониальных империях, но соревнование между ними возродилось и продолжается по сей день в виде холодных, горячих и экономических войн. Со времен Древнего Рима и Китая и до наших дней попытки империй управлять разными народами и политиями на расстоянии представляли собой нестабильный и динамический процесс, влиявший на политику и жизнь во всем мире.

Имперское воображение. В любом политическом контексте элиты могут изобрести более одного способа управления империей, но воображение многих потенциальных и реальных правителей форматировал именно имперский контекст и опыт. Для некоторых империй религия была одновременно моральным основанием и полем конкурентной борьбы. Византии и исламским халифатам было очень сложно управлять разнородными территориями на основе принципов одного религиозного сообщества. Для испанской империи католицизм был одновременно средством легитимации и болезненной проблемой. Цивилизационные проекты иного типа, провозглашенные европейскими империями XIX века, создавали проблемы имперским правителям, стремившимся принести «прогресс» в Азию и Африку и одновременно считавшим, что достигнуть вершин прогресса могут только европейцы. Имперский опыт вдохновлял политическое творчество: первое коммунистическое государство мира было создано как федерация национальных республик. Без знания опыта жизни в сложносоставной политии, включающей в себя разнородные народы и территории, невозможно понять мотивы лидеров французской Западной Африки в 1950-х годах. Критикуя иерархический и дискриминационный колониализм, они считали превращение империи в федерацию или конфедерацию с Францией реальной альтернативой территориальным национальным государствам.

Неопределенность суверенитета. Императоры, находясь на вершине пирамиды власти, порой использовали, а не подавляли претензии на юрисдикцию над какой-либо территорией или группой населения. В пределах единой империи некоторые территории могли управляться напрямую из центра, в то время как в других регионах местные элиты сохраняли частичный суверенитет. Подобные компромиссы носили гибкий и растяжимый характер. Некоторые исследователи датируют фундаментальные изменения в понимании суверенитета в Европе XVII веком. Однако, что бы ни писали политические философы (и чему бы ни верили элиты и императоры), и в то время, и после распределение политической власти происходило неоднозначно и было изменчивым. Мировая политическая система никогда не напоминала и не напоминает сегодня бильярдную партию, в которой изолированные суверенные государства сталкиваются и отлетают друг от друга, как бильярдные шары.

История империй позволяет представить разные типы суверенитета – многослойный, гибкий, совмещенный. Екатерина II одновременно являлась императрицей, самодержицей, царицей, государыней, великой княгиней, повелительницей и «обладательницей» своих бесчисленных земель и народов. На некоторых захваченных территориях Наполеон оставлял королей и принцесс, а в других вводил прямое правление. Частные корпорации с одобрения европейских держав исполняли функции государства начиная с конца XVI (голландская Ост-Индская, британская Индийская и Левантская компании) и до конца XIX века (британская Восточно-Африканская компания). Британия, Франция и другие державы провозглашали «протектораты» над Марокко, Тунисом, странами побережья Восточной Африки, частично Вьетнамом, основываясь на мифе о добровольной передаче местными правителями части своей суверенной власти империи. Особенности местных структур власти могли влиять на характер процесса деколонизации. Марокко и Тунис, в отличие от Алжира, обрели независимость от империи без значительного кровопролития – это объясняется тем, что первые две территории имели статус протекторатов Франции, а Алжир входил в состав Французской Республики. В политике европейских империй довольно долго сохранялась многослойная суверенность – как реализованная реальность и как потенциальная возможность. И другие варианты имперских трансформаций – например, Российская Федерация образца 1991 года – свидетельствуют об актуальности «иерархической», гибкой структуры суверенитета.

Империи во времени и пространстве

Хотя разделение империй на «модерные», «домодерные» или «архаичные» тавтологично и в целом непродуктивно, империи изменялись со временем. По мере того как их соперничество стимулировало технологическое развитие и политические изменения, стратегии и потенциал империй также изменялись. Империи использовали разнообразные репертуары властных технологий, по-разному управляя территориями и народами, по-разному взаимодействуя друг с другом и осуществляя силовую экспансию. Эти репертуары, в свою очередь, могли расширяться либо сокращаться по мере того, как новые идеи, связи и конфликты укрепляли или подрывали имперскую мощь.

Для нашей аргументации важны несколько ключевых изменений в репертуаре имперской власти. Так, трансформационным фактором огромной важности стал альянс между империей и монотеизмом, заключенный в Риме IV века и Аравии VII века. Он породил идею ограничительной легитимности – один император, одна империя, один Бог. Однако разные силы оспаривали право говорить от имени Бога, что приводило к расколам внутри империй и на уровне межимперского взаимодействия, к крестовым походам и джихаду. Более тысячелетия (а в измененных формах – еще дольше) продолжалась борьба за создание единой мировой империи, основанной на религиозном миропорядке, на пространстве бывшей Римской империи.

Китайская империя, возникнув примерно в то же время, что и Римская, имела более пластичную сакральную легитимность. Она опиралась на централизованную администрацию, находившуюся под личным контролем императора, на императорские законы и определяла цивилизацию через противостояние с кочевниками. Идея сотворения империи как идеал или как реальность вновь и вновь воплощалась в новых династиях, по мере того как они устанавливали контроль над империей, теряли его и сменялись новыми поколениями императоров, претендующих на божественное происхождение их власти. При этом они использовали властные репертуары своих предшественников.

На просторах Евразии политическая трансформация зависела от способности кочевников строить империи. Самой впечатляющей из таких трансформаций стала экспансия монголов в XIII веке. Монгольские завоевания способствовали распространению административных практик, включавших религиозный плюрализм, а также военные и коммуникационные технологии, на все покоренные общества и формирующиеся государства. И Османская, и Российская империи обучались мастерству управления государством в монгольский период, синтезировав евразийские, византийские, персидские и другие имперские традиции. Обе империи идентифицировали династии с одной религией, но допускали существование других конфессий в своих пределах. Обе империи сформировали масштабные политии, дожившие – через периоды упадка и процветания – до XX века.