Мифы Великой Отечественной — 1-2 (военно-исторический сборник)

Однако сохранились и бумаги, несущие на себе подпись Манштейна. Например, приказ командующего 11-й армией № 2379/41 от 20 ноября 1941 г., разъясняющий отношение к партизанам и евреям. А в нем — следующие строки:

«…Солдат должен понимать необходимость жестоко покарать евреев, этих духовных носителей большевистского террора, и еще в зародыше подавлять все восстания, возбудителями которых, в большинстве случаев, оказываются евреи…» [239] .

239

ГААРК, ф. П-156 (Крымская комиссия по истории Великой Отечественной войны). On. 1. Д. 24. Л. 1. Документ опубликован симферопольским историком М. Тяглым.

Впрочем, заметим, что в одном месте своих мемуаров Манштейн выражается почти так же:

«За несколько дней до начала наступления мы получили приказ ОКВ, который позже стал известен под названием „приказа о комиссарах“. Суть его заключалась в том, что в нем предписывался немедленный расстрел всех попавших в плен политических комиссаров Красной Армии — носителей большевистской идеологии.

С точки зрения международного права политические комиссары вряд ли могли пользоваться привилегиями, распространяющимися на военнослужащих. Они, конечно, не были солдатами… Комиссары были как раз теми людьми, которые в первую очередь ввели те методы ведения войны и обращения с военнопленными, которые находились в явном противоречии с положениями Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны».

После этого заявления, особенно в сопоставлении с предыдущим, трудно поверить, что Манштейн во всеуслышание отказался выполнять «Приказ о комиссарах», а все его начальники и подчиненные его дружно поддержали. Тем более что дальше он и сам признает:

«Небольшое число комиссаров, которые, несмотря на это, были расстреляны, не были взяты в плен в бою, а схвачены в тылу как руководители или организаторы партизан. С ними обращались поэтому согласно военному праву».

Знакомая лексика, не правда ли? «Еще в зародыше подавлять все восстания, возбудителями которых в большинство случаев оказываются евреи…» Также обращает на себя внимание деталь — «не были взяты в плен в бою». То есть речь идет не об участниках боевых действиях, а о сопротивляющихся нацистскому режиму.

Ну а про Олендорфа Манштейн прекрасно знал. Знал — и брезговал. Брезговал — но отдавал приказы. Как показал Олендорф на Нюрнбергском процессе:

«В Николаеве был получен приказ 11-й армии, касавшийся того, что ликвидация должна проводиться только на расстоянии не менее 200 километров от штаб-квартиры главнокомандующего» [240] .

Брезговал — но поторапливал с работой.

«В Симферополе со стороны армии было дано распоряжение соответствующим оперативным командам, касающееся ускорения ликвидации, причем обосновывалось это тем, что в этой области свирепствовал голод и не хватало жилищ».

240

Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. Том I. — М.: Гос. изд-во юридической литературы. С. 668–688.

Правда, армейские подразделения в экзекуциях, как правило, не участвовали — для грязной работы хватало коллаборационистов либо энтузиастов из тыловых частей. Но «как в Николаеве, так и в Симферополе от времени до времени присутствовал представитель от командования армии, присутствовал как зритель».

А далее в протоколе допроса Олендорфа Нюрнбергским трибуналом идет самое интересное.

«Полковник Эймен: Что потом происходило с золотом и серебром, которое снималось с жертв?

Олендорф: Как я уже говорил, это передавалось в Берлин, в министерство финансов.

Полковник Эймен: Откуда вы это знаете?

Олендорф: Я помню, что в Симферополе это делалось таким образом.

Полковник Эймен: Что происходило с часами, которые снимались с жертв?

Олендорф: Часы по требованию армии поступали в распоряжение фронта».

«Я — джентльмен!»

Общением с айнзатцкомандами джентльмены брезговали, а вот снятыми с расстрелянных евреев часами — нет. Сотрудникам СД руки не подавали — однако услугами их при необходимости пользовались и даже просили «ускорить ликвидацию», дабы освободить для себя жилье. Эта деталь смотрится весьма символично: таким вот образом нацистская империя с ее стремлением к расширению «жизненного пространства» как в капле воды отразилась в своей армии и в своих полководцах. А что до их показного чистоплюйства — так ведь и великий фюрер германской нации тоже был вегетарианцем…

Впрочем, в Крыму отличились не только айнзатцкоманды. В ноябре и декабре 1941 г. в Евпатории, по немецким данным, было убито 650 евреев, 150 крымчаков, а также около 120 «просто» заложников из числа местного населения. А после неудачной высадки советского десанта 7 января 1942 г. за помощь десантникам в городе было расстреляно, по немецким отчетным данным, 1306 человек [241] . Это уже были не евреи, и расстреливали их не айнзатцкоманды, а армейские части — из тех, что оказались под рукой у командования армией и были брошены на отражение десанта.

241

Гольденберг М. К вопросу о числе жертв среди мирного населения Крыма в период нацистской оккупации 1941–1944 гг. // Холокост и современность, 2002, № 3 (9). С. 4.

Падение Севастополя стало звездным часом Эриха фон Манштейна, урожденного фон Левински, — и вот чем ознаменовался этот час.

И. В. Антонюк, краснофлотец из 8-й бригады морской пехоты:

«…нас построили и погнали по четыре в ряд. Все рваные, грязные. Немцы стреляют, бьют прикладами, стреляют то вверх, то в кого-либо, то по колонне.

Когда вывели на Ялтинскую дорогу, то, не доходя до Сапун-горы, навстречу шла колонна танков. Они не свернули, а нас фрицы тоже не повернули вправо. Тех, кто пытался выбежать из колонны, немцы расстреливали из автоматов.

Так с головы и до хвоста колонны одну шеренгу танки и задавили гусеницами. Нас не останавливали. Танки тоже все время шли. Многие бросились бежать, но были расстреляны» [242] .

242

Маношин И. С. Героическая трагедия. О последних днях обороны Севастополя 29 июня — 12 июля 1942 г. Симферополь: Таврида, 2001. С. 189–193. Приведенные здесь и далее фрагменты воспоминаний взяты из фондов севастопольского музея Черноморского флота.

Л. А. Тарасенко, жительница города Севастополя (в 1942 г. ей было 14 лет):

«Озверевшие долгим сопротивлением немцы выхватывали из колонны моряков и стреляли их в упор. Наши бойцы то в одном, то в другом месте дрались с немцами-конвоирами. Когда мы вышли на шоссе, я была потрясена, увидев, как огромные машины наезжали на пленных, и когда проехали, то люди были расплющены, как лягушки на асфальте».

А. П. Мараренко (Лукашевская), военфельдшер 3-го батальона 287-го стрелкового полка 25-й Чапаевской дивизии:

«Гнала вместе с нашими ранеными по дороге на Инкерман босиком. Били и расстреливали обессиленных. Тяжелораненых мы волокли на себе. В Инкермане за колючей проволокой речка Черная. Кто кинулся попить, умыться, там и остался. Всех забросали гранатами».

А. П. Утин, краснофлотец:

«Немцы в черной форме с засученными рукавами, верзилы с пьяными мордами из колонны выхватывали пленных и в 5–6 шагах стреляли в затылок им. Пока дошли до Бахчисарая, и половины не осталось от колонны».

H. A. Янченко, краснофлотец-радист из учебного отряда Черноморского флота:

«4 июля попал в плен… По дороге нас конвоировали предатели из татар. Они били дубинками медперсонал. После тюрьмы в Севастополе нас конвоировали через Бельбекскую долину, которая была заминирована. Там очень много погибло наших красноармейцев и краснофлотцев. В Бахчисарайском лагере набили нас, яблоку некуда упасть. Через три дня погнали в Симферополь. Сопровождали нас не только немцы, но и предатели из крымских татар. Видел один раз, как татарин отрубил голову краснофлотцу».