Миг бытия так краток

— Вроде прогресса?

— Да. Кстати, коль речь зашла о прогрессе, как там прогрессирует здоровье Хасана? Когда я видел его в последний раз, он совершенно не продвигался к лучшему.

— Поднялся, ходит. Большая шишка. Толстый череп. Никакого вреда.

— Где он?

— Дальше по коридору и налево. В зале для игр.

— Думается, я схожу выразить ему свое сочувствие. Извините?

— Извиняю, — кивнула она и отошла послушать разговор Дос Сантоса с Филом. Фил, конечно же, приветствовал такое добавление.

Никто из них не обратил на меня внимания, когда я вышел.

Игровой зал находился в другом конце длинного коридора.

Приблизившись, я услышал глухое «тук», затем пауза и снова «тук». Я открыл дверь и заглянул в помещение.

Там был только Хасан. Он стоял спиной ко мне, но, услышав, как открывается дверь, быстро обернулся. На нем был длинный пурпурный халат, правая рука сжимала метательный нож, затылок украшал здоровенный кусок пластыря.

— Добрый вечер, Хасан.

Рядом с ним стоял поднос с ножами, а на противоположной стене он прикрепил мишень. В мишени торчало два клинка — один в центре, а другой дюймах в шести от него, в девятке.

— Добрый вечер, — степенно проговорил он, а затем, подумав, добавил: — Как ты?

— О, прекрасно. Я пришел задать тебе тот же вопрос. Как у тебя с головой?

— Боль сильная, но это пройдет.

Я прикрыл за собой дверь.

— Видение прошлой ночью у тебя, должно быть, возникло еще то.

— Да. Мистер Дос Сантос говорит мне, что я сражался с призраками. Я не помню.

— На этот раз ты курил совсем не то, что толстый доктор Эммет назвал бы «каннабис сатива», это уж точно.

— Да, Караги. Я курил стрижфлер, напившийся человеческой крови. Нашел его около Древнего Места, Константинополя, и тщательно высушил цветы. Одна старуха сказала мне, что он даст мне возможность заглянуть в будущее. Наврала.

— …А кровь вампира побуждает к насилию! Ну, это ново, надо записать. Кстати, ты только что назвал меня Караги. Я бы хотел, чтобы ты этого впредь не делал. Меня зовут Номикос, Конрад Номикос.

— Да, Караги. Я удивился, увидев тебя. Думал, ты умер давным-давно, когда твоя огненная лодка взорвалась в заливе.

— Тогда умер Караги. Ты никому не упомянул, что я похож на него, не правда ли?

— Никому. Я не занимаюсь праздной болтовней.

— Хорошая привычка.

Я подошел к нему, взял нож, взвесил его в руке, метнул и попал примерно на десять дюймов вправо от центра мишени.

— Ты давно работаешь на мистера Дос Сантоса?

— Примерно месяц, — ответил он и метнул нож. Тот попал пятью дюймами ниже центра.

— Ты его телохранитель, да?

— Совершенно верно. А также охраняю голубокожего.

— Дон говорит, что опасается покушения на жизнь Миштиго. Это реальная угроза или он просто страхуется?

— Возможно и то, и другое, Караги. Не знаю. Мне он платит только за охрану.

— Если бы я заплатил тебе больше, ты сказал бы мне, кого тебя наняли убить?

— Меня наняли только охранять, но я не сказал бы тебе, даже если бы дело обстояло иначе.

— Я так и думал. Давай-ка займемся ножами.

Мы подошли к мишени и вытащили из нее ножи.

— А теперь, если целью, случайно, являюсь я, что возможно, то почему бы нам не разобраться с этим прямо сейчас? Мы оба держим ножи, и покинувший это помещение скажет, что оставшийся напал на него и ему пришлось прибегнуть к самообороне. Свидетелей никаких нет. Прошлой ночью нас обоих видели пьяными и буйствовавшими.

— Нет, Караги.

— Что нет? Нет — не меня? Или нет — ты не хочешь делать этого таким способом?

— Я мог бы сказать — нет, не тебя. Но ты бы не знал, правду я говорю или нет.

— Это так.

— Я мог бы сказать, что не хочу делать этого таким образом.

— Это правда?

— Я и этого не говорю. Но чтобы ответ тебя удовлетворил, скажу так: если бы я желал убить тебя, то не стал бы пытаться это сделать с ножом в руке, равно как не стал бы боксировать или бороться с тобой.

— Это почему же?

— Потому что много лет назад, когда был мальчишкой, я работал на курорте Кеча, обслуживая столики богатых веганцев. Ты тогда не знал меня. Я только-только приехал с Памира. Ты и твой друг-поэт приехали в Кеч…

— Теперь вспоминаю. Да… В том году умерли родители Фила — они были моими добрыми друзьями, и я собирался отправить его в университет. Но какой-то веганец отбил у него его первую женщину и увез ее в Кеч. Да, циркач, забыл, как его звали.

— Трилпай Лиго, шаджадпа-боксер. Он был, словно гора в конце великой равнины, — такой же высокий и несокрушимый и боксировал в веганских цестах — кожаных ремнях с десятью заостренными шипами, идущими вокруг всей руки.

— Да, помню…

— Ты никогда не боксировал прежде с шаджадпой, но вступил с ним в бой, ради той девушки. Собралась большая толпа веганцев и землянок, а я залез на столик, чтобы лучше видеть. Через минуту твоя голова была вся в крови. Он хотел, чтобы кровь стекала тебе на глаза, и ты постоянно встряхивал головой. Мне тогда было пятнадцать лет, и сам я убил только трех человек и думал, что тебе предстоит умереть, потому что ты даже ни разу не задел его. А потом твоя правая рука устремилась к нему, словно метательный молот, с непостижимой быстротой! Ты ударил его в центр той сдвоенной кости, которая есть в груди голубокожих, а кости у них покрепче наших, и расколол ее, словно гнилой орех. Уверен, я никогда не смог бы этого сделать. Вот потому-то я и страшусь твоих рук и кулаков. Позже я узнал, что ты, вдобавок, сломал шею пауконетопырю. Нет, Караги, я бы убивал тебя издалека.

— Все это случилось так давно… Я думал, уж никто и не помнит.

— Ты выиграл девушку.

— Да. Забыл, как ее звали.

— Но ты не отдал ее поэту. Оставил ее себе. Вот за это-то он, вероятно, и ненавидит тебя.

— Фил? Из-за той девушки? Я забыл даже, как она выглядела.

— А он никогда не забывал. Вот почему, я думаю, он ненавидит тебя. Я чувствую ненависть и умею разнюхать ее источники. Ты забрал себе его первую женщину. Я был там.

— Этого хотела она.

— …А он становится стар, а ты остаешься молодым. Печально это, Караги, когда у друга есть основания ненавидеть друга.

— Да.

— И я не отвечу на твои вопросы.

— Возможно, тебя наняли убить этого веганца.

— Возможно.

— Почему?

— Я сказал, что это возможно, а не что это именно так.

— Тогда я задам тебе еще лишь один вопрос, и покончим с этим. Что хорошего принесет смерть этого веганца? Его книга может сильно способствовать улучшению отношений между людьми и веганцами.

— Я не знаю, чего она может принести хорошего или плохого, Караги. Давай лучше еще пометаем ножи.