Миг Мысли. Роман-эпилог
Шрифт:
«Погубить жизнь»…
Это ещё что! Это просто-напросто жить так, как все или как некоторые вокруг.
«Погибнуть»…
Вот! Это значит, понимая всё это, от него отказаться».
3
После нынешнего Нового года – после всех праздников, после именно Крещения… я резко и просто… изменился…
Главное – просто.
Я и всегда-то, с самого детства… и вот уж мне за пятьдесят, не обращал никакого внимания на мой возраст – только на мои изменения… на изменения – меня…
…Боже, что я!
Да и их-то – не было!
Просто,
…Молюсь по утрам теперь – не глядя на иконы.
Молюсь, то есть, – строго адресно.
Даже без старания к этому.
Адрес – нащупываю… осязаю… в пространстве – в Пространстве.
После каждой фразы… иногда даже после каждого слова… прерываюсь… вглядываюсь в Адресат.
Так – свободнее.
И – правдивее.
Правдивее – и я, и – Пространство.
Наконец, начинает щекотать в ноздрях и в глазах… срывается короткий страдательный стон…
На иконы – изредка кошусь.
И на пламя свечи.
Изменил, переменил, обновил… Правдивее уж сказать: возвратил мою младенческую искренность, мою – настоящность.
Начал так – абсолютно вдруг: заранее к этому не готовясь.
Ещё сказал, например, себе:
–– Я не ем соль.
Мол, достаточно её и в других продуктах.
И теперь – уж какую неделю.
(Угостить придётся кого – так солонка на столе.
Да ко мне никто и не ходит…)
Что столь весомо моё слово, я, впрочем, и всегда знал.
Курить и пить бросил давно.
…Теперь если бы отчего заплакал – так лишь оттого, что так не жил всю жизнь!
Боже мой, а вдруг бы мир – изменился!
…Мой Боже, мой Боже!
А вдруг бы тогда мир изменился лишь так… что меня бы в нём… уже и не было…
…«Мир, в смысле социум, нужен миру.
Миру такому мир такой, значит, и нужен».
Особенно, правда, очевидным стало всегдашнее желание – сказать на весь белый свет… очевидное.
И опять – именно просто.
Особо насущным провозгласить… это самое насущное.
Что Мир Невидимый – всегда вокруг… и везде… и рядом…
Послушать – тут ведь прежде всего не церковность, а – реальность:
«…Иже везде сый и вся исполняяй…»
«…да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».
«…видимом же всем и невидимым».
Люди и буднично проговариваются: «Пришло мне в голову»; то есть – вот голова, а вот то, что в неё пришло, и значит – откуда-то!
Люди и сами изредка спохватываются: на поминках в одном доме в девятый день – на столе… взорвалось блюдо с винегретом!.. всех обрызгало!.. – А это хозяин той квартиры – бах кулаком… невидимый невидимым – из Невидимого Пространства!..
…Я же – и сам был там: в реанимации выходил из своего тела – видел своё тело со стороны, ощущая явно и ясно – и буднично, буднично! – себя самим собою.
Мама, в девятый свой день… ко мне приходила… из деревни – в город, в квартиру, в комнату, к кровати… обмахивала моё лицо, шевелила мои волосы…
…Без желания и готовности сию минуту сказать всё это и сказать запросто – тоскливо ходить по улице, как мучиться
невразумительным и вычурным сном: никто вокруг не подымает глаза… не полюбуется даже облачком…Зачастую теперь – всё смотрю и смотрю в окно…
На детей.
На их родителей.
На стариков.
Просто смотрю…
Смотрю просто.
…Я изменился, потому что – некому.
Судя по всему, больше – некому так меняться.
«Есть во мне уровни.
Какие-то.
Признания себе.
В чём?
В самом себе!
Так вот.
Самый крайний глубинный уровень.
Наверно, он.
Он мне говорит.
Все мои и теперешние… и всегдашние, вспомни-ка!.. заботы, мечты, возмущения есть и были только об одном.
Остаться самим собой.
Самим собой.
Остаться.
…Хотя это слово, «остаться», звучит как бы грустно».
Часть четвёртая
1
…Она на экран смотрела – хотя не смотрела: она смотрела на всё разом пространство, по крайней мере, города.
И не старалась так смотреть, а само по себе так смотрелось…
Она в этом пространстве, и глубоком, и доступном, видела – этого! этого! этого!..
С этим она целовалась… с этим спала… с этим ещё как спала!.. с этим просто обнималась…
Но со всеми – давно или очень давно.
И не то чтобы стыдно… и не то чтобы досадно… и не то чтобы скучно… и не то чтобы забавно…
А – все они, и этот, и тот, были какие-то… не главные.
Были все, да, мелкие.
…Впрочем, позвони сейчас хоть кто из них – она бы, наверно, полетела к нему!
Махнув на самое важное-то в себе.
Точнее – туда, просто туда…
Потому что, опять, язык не поворачивается проговорить: «к нему», «он»…
Кто он, в самом деле, такой!
…Было уже, что она, с подругой на пару, подавала в газету, в «службу знакомств».
Было уже, что с одним ходила на концерт, с другим на стадион… Само собой, с обоими… и не только с ними двумя… в кафе…
Потом, конечно, вечер превращался в ночь – или «у него»… или «у себя»…
Было уже и то, что и тот, и этот подолгу не звонили… а некоторые вообще никогда потом не позвонили…
Было уже и то, что она, сидя перед экраном… на диване, поджав ноги, спиной на подушке… вдруг плечами, грудью и бёдрами… начинала ощущать… скольжение по ним ладоней… ласково-грубых… незнакомо-умелых… Но – без касания, без прикосновения!..
Тогда она, стиснув зубы, ныла нутром…
Громко?.. Может быть…
И – текли слёзы.
Такие щедрые и такие горячие… что их даже становилось жалко…
И она – валилась лицом в диван.
…Ничего не думала.
Но само собой разумелось: эти её бёдра, эта её грудь… словно бы растворены во всём пространстве города… и – всем известны!.. и – всем доступны!..
И – никому не нужны…
Потом долго и трудно засыпала, сама не замечая когда.
Она не рассказывала об этом нытье и об этих слезах даже самой близкой своей подруге.