Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

— Что зря разговоры разговаривать и на месте топ­таться. Все уж и так ясно — идем к городу, — прервал беседу князь.

Дружина, получив приказ и развернув княжеский стяг, продолжила путь, держа направление на видные издалека церковные маковки, и спустя малое время кони ехавших впереди дружинников ступили на наез­женную дорогу. Как и та дорога, по которой они проби­рались, подчас увязая в сугробах, эта тоже была зане­сена снегом, но слой его был гораздо тоньше, и под ним лежал крепкий наст, укатанный санями и утоптанный сотнями копыт. Теперь дело пошло гораздо быстрее, хотя путникам стал мешать налетевший откуда ни возьмись ветер, который так и норовил сыпануть им в лицо горсть колючей снежной крупы.

Вскоре, миновав поле, всадники добрались до пере­правы через реку, которая оказалась далеко не такой широкой, как говорил сотник. Путь к переправе про­легал по дну неширокого пологого овражка, где они неожиданно для себя увидели препятствие. Подступы к переправе, отмеченной на льду вешками, оказались перегорожены стволами деревьев, уложенными по всем правилам — макушками к противнику. За этим укреплением виднелись головы нескольких дюжих молодцов.

— Эй, кто такие будете? — раздался из-за завала громкий голос, в котором опытный воевода не уловил ни тени испуга или смущения.

«Ишь ты, перед ним целая рать, а он вроде и не страшится, сразу видно: не из слабого десятка му­жик», — отметил он про себя и, усмехнувшись, как можно строже крикнул в ответ:

— Что ж ты, храбрец, не признал княжеской дру­жины? Видать, с испугу везде поганые да бродни ме­рещатся! Разбирай-ка живее завал, не то плети отве­даешь.

— Не серчайте, люди добрые, — раздался другой голос из-за завала, в то время как крайние стволы, со­ставляющие преграду, начали шевелиться. — Велел я на ночную пору преграждать пути ко всем переправам. Пока лед не окрепнет — все какая ни есть защита горо­ду от лихих людей, — продолжал говорить незнако­мец, который торопливо пробирался в образовавшийся между стволами прогал.

И вот перед князем и его спутниками, на всякий случай загородившими Михаила Ярославича своими телами, предстал полноватый, небольшого роста че­ловек.

— Посадник я, Василий, Алексия сын, — предста­вился он и, сняв шапку, отвесил низкий поклон.

Окинув цепким взглядом стоящих перед ним лю­дей и заметив знакомое лицо сотника Никиты, посад­ник чуть заметно кивнул, а затем, безошибочно опре­делив, кто из гостей и есть князь, вновь согнулся в низ­ком поклоне:

— Богом прошу, не гневайся, Михаил Ярославич! Не успеешь оглянуться, как дорога перед тобой скатер­тью камчатной [13] расстелется. Увидишь, как ждали мы тебя, защитника нашего. И вящие и мизинные [14] мужи, и стар и млад — все тебе рады–радешеньки. Палаты для тебя и людей твоих приготовлены. Ждут не дож­дутся хозяина, — с подобострастием говорил посад­ник, в то время как мужики споро растаскивали завал.

13

Камчатная — от камчатка — белая полотняная узор­чатая ткань.

14

…вящие и мизинные… — Вящие — знатные, сановные, богатые, с весом; мизинные — люди простого звания.

— К чему мне серчать на тебя. Пока нет на то при­чины. А что подступы к городу бережешь, так за это похвалы достоин, — ответил ему князь и, увидев, что дорога наконец расчищена, приказал: — А теперь, Ва­силий Алексич, веди в город!

Посадник выхватил поводья своего коня у мужика, застывшего в испуге, и легко, несмотря на почтенный возраст, поднялся в седло. Василий Алексич уже не­много успокоился и теперь почувствовал себя радуш­ным хозяином, принимающим важного гостя. Он наде­ялся, а вернее, был почти уверен в том, что князь оста­нется доволен и оказанным ему приемом, а главное, тем, какой порядок наведен в городе.

«Конечно, для недовольства всегда можно найти предлог, — рассуждал посадник про себя, обдумывая оброненные князем многозначительные слова. — На­верняка и обиженные моим крутым обхождением найдутся, но сегодня вряд ли им удастся добраться к ушам княжеским, а что завтра будет, так об этом кто ж знает».

Князь, рядом с которым ехал воевода, в сопровож­дении посадника проследовал мимо упавших на коле­ни мужиков. Из них только один осмелился припод­нять голову. Видимо, это был тот самый смельчак, что обращался к непрошеным гостям из-за завала.

— Сын мой, Федор, усмотрел в небе ночном дымы над дальним бором. Кабы летом это было, не только на дело рук людских могли бы подумать, но и на пожар от огня небесного, а тут ведь — зима на дворе. Значит, кто-то к городу идет. А как узнать, друг или недруг? Теперь всякого ждать приходится, — завел разговор посадник.

— Ишь ты, какой глазастый сын у тебя, — сказал воевода, — такому в дружине самое место.

— Да мал еще он. Только осьмой год идет. Но прав­да ваша, боевой малец растет, — ответил посадник с плохо скрываемой гордостью.

— Так ему ночью спать надобно, а он, вишь, на не­бо смотрит, — вмешался в беседу князь.

— Он и спал, после заката со двора — ни ногой. Но как приехал от тебя, Михаил Ярославич, человек и сообщил нам весть радостную, что скоро ты к нам сам явишься, так и напала на Федора бессонница. Днем-то он на колокольню повадился бегать, смотреть, не пока­жется ли на дороге твоя, князь, дружина. Мы уж боя­лись, что застудится там: зима на дворе, а на высоте-то ветры злее. А ночами на крыльцо все норовил выбрать­ся, все смотрел в сторону дороги, что идет из Владими­ра. Хорошо хоть на охлупень [15] не лез. Так вот и угля­дел нынешней ночью дымки, — с удивлением в голосе проговорил посадник. — Прибежал ко мне. Я сам смо­трел, только ничего, кроме редких облаков в небе зве­здном, не увидел.

15

Охлупень — самая верхняя деталь крыши (конек).

— Видно, староват ты стал, — усмехнулся добро­душно князь.

— Может, оно и так, но вот только белку одной стрелой в глаз бью, — с некоторой обидой в голосе от­ветил Василий Алексич и продолжил свой рассказ: — Поутру опять мой Федор весть принес, тут уж и я угля­дел, как по полю шла дружина твоя, Михаил Яросла­вич, и поспешил к переправе. Но вишь, чуток опоздал.

По обочинам дороги, которая вела к детинцу, со­брался разный люд. Князь, слушая речь посадника, с высоты поглядывал по сторонам и все примечал.

Заметил он, как немолодой мужик, глядя на чинно двигающуюся мимо княжескую дружину, крестясь, бухнулся на колени и стал бить поклоны, опуская не­покрытую голову в снежное месиво, как отрок в длин­ной свите, от изумления открыв рот, застыл с шапкой в руках, а шустрый малец стянул калач с лотка у тор­говца, увлеченного зрелищем.

Не ускользнула от княжеского внимания и приго­жая молодуха с малым ребенком на руках, которая выбежала со двора и остановилась у тесовых ворот, зача­рованно рассматривая дружинников. Увидел князь и старуху, пытавшуюся удержать юркого отрока, кото­рый хотел присоединиться к другим таким же сорван­цам, что с радостными криками бежали по заснежен­ной обочине, то и дело спотыкаясь и едва ли не падая под копыта лошадей.

Ловил он и любопытные девичьи взоры, особо отме­чая их. А девушки, ощутив на себе взгляд молодого князя, скромно потупив глаза, норовили прикрыть раскрасневшиеся щеки тугими косами или спешили отвернуться.

Михаил Ярославич, исподволь разглядывая высы­павших на улицу людей, пытался угадать по их лицам, на самом ли деле рады они его приезду, или посадник ему льстит. На лицах, которые князь острым взглядом выхватывал из толпы, были не только радость или лю­бопытство, но и удивление, и даже полное безразличие.