Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]
Шрифт:
— Вот и ладно, — довольно проговорил посадник, немного утомившийся от перевязки, — это хорошо, что вы сами встать позволили, а то я уж и без вашего позволения…
— Да, да! Он еще вчера, после вашего ухода, все порывался по горнице ходить и нас ругал, что удерживаем, — перебила мужа Анастасия, все это время безмолвно стоявшая у печи. — Я ж, говорит, не обезножел, и незачем, мол, на ложе валяться.
— А тебе кто велел рот открывать? — резко прервал причитания жены посадник. — Ишь какой видок выискался! Я еще сам за себя в ответе.
Жена, потупив голову, замолчала, а Федор,
— Голова-то у меня цела! А они ишь обрадовались! — продолжал возмущаться тот. — Дай бабам власть, они и вовсе, как младенца, спеленали бы — ни рукой, ни ногой не пошевелил бы, из рожка бы кормили.
— Ты, Василий Алексич, зря так распаляешься, — проговорил миролюбиво Митрий, — это я им давеча наказ, такой дал. Как чувствовал, что ты встать захочешь.
— А ты кто такой, чтобы в моем доме распоряжаться! — запальчиво спросил посадник. — Или я теперь в своем доме не хозяин?
— Хозяин! Хозяин, — замахал руками на него Митрий, не ожидавший от больного такой прыти, и с улыбкой сказал. — И кто я, ты, Василий Алексич, хорошо знаешь. А распоряжался я в твоем доме не по своей воле, а властью, данной мне князем Михаилом Ярославичем, который о твоем же здравии печется. Так что ты на своих домочадцев не шуми и против князя не иди.
— Да разве ж я против Михаила Ярославича? Я ж для порядка, — стал оправдываться посадник. — Они ведь о том не сказывали.
— Ты, Василий Алексич, словно дитя малое, — как и прежде, спокойно продолжал говорить Митрий, — неужто сам не понимаешь, что никто в твоей силе богатырской не сомневается, что все лишь хотят, чтоб скорее ты на ноги встал, в строй вернулся?
— «Богатырской»? — усмехнулся посадник. — Когда ж то было? Теперь-то силы поубавилось!
— Ну уж и скажешь, — возразил сотник, все это время молча наблюдавший за неожиданно случившейся перепалкой. Он целиком был на стороне Митрия и хотел бы вставить свое слово, да сомневался, вправе ли урезонивать посадника, который в отцы ему годился.
— А разве нет! Я ж ума еще не лишился, сам все вижу! — прервал его посадник и проговорил с горечью: — Разбух я чтой-то, как на закваске. Уходя в поход, даже кольчужную рубаху не смог напялить, бехтерец едва ремнями стянул, хорошо, что хоть грудь прикрыл. Оттого и стрела плечо прошила. А ты, Митрий, о силе богатырской речь ведешь. Ты меня на самом деле будто младенца несмышленого убаюкиваешь! Нет, милый, я еще разум не потерял! Стрела-то мне не голову пробила! Сам все знаю и все понимаю.
— Раз так, то уж будь добр, послушай нашего совета и выполни все, как я тебе говорил. Ежели по–своему поступать станешь, то лишь хуже себе сделаешь, — спокойно сказал Митрий, в голосе которого почувствовалась усталость от затянувшегося бесполезного спора. — Мне не веришь, так и Потап мои слова подтвердит. Ну, а если оба мы не указ, то наверняка придется тебе теперь к старухе–ведунье за помощью обращаться.
Не упрямься, Василий Алексич, послушай нас, — закончил он устало.
– — Вот ведь
отец упрямец какой! — шепнул Федор матери, которая сердито посмотрела на сына и опять приложила ладонь к губам. Тот замолчал, поняв, что сейчас лучше с ней ни о чем не говорить, чтоб не навлечь на себя материнский гнев.— Да не упрямлюсь я, — проговорил отец и устало откинулся на подушки, — просто уж очень тягостно мне в безделье пребывать, бока отлеживать.
— Успеешь еще делами заняться, — миролюбиво проговорил Митрий.
— Знамо дело, успею, — буркнул посадник.
— Так что же тогда совета доброго слушать не хочешь? — спросил сотник.
— Как же вас не послушаешь! — понемногу успокаиваясь, ответил упрямец. — Ишь, как насели! Все навалились на одного и рады, что справились.
— Ну, вот и хорошо! Слава Богу, миром разошлись, — улыбнулся Митрий, — а я уж было подумал, что за подмогой посылать придется. Ан нет, угомонился-таки.
— Зато румянец на щеках заиграл, — заметил Потап, за все время спора не проронивший ни слова.
— А и то верно! Гляди-ка, и впрямь лицом посвежел, — удивился Митрий и улыбнулся хитро: — Теперь, Василь Алексич, знаю, как тебя быстрее на ноги поставить. Завтра со споров и начнем!
— Ладно уж! Вам бы только над беспомощным шутки шутить, — слабо улыбнулся посадник и, проведя ладонью по лбу, на котором выступили мелкие капли пота, спросил тихим голосом: — Что ж мне теперь, и на Масленой не погулять?
— Говорю тебе, ежели два дня отдохнешь, отлежишься, так на проводы успеешь, — ответил Митрий, посерьезнев.
— Только вот с гор уж ледяных тебе, Василий Алексич, в этот раз не кататься, — добавил Потап почти серьезно.
— Эка жалость, а я как раз решил стариной стряхнуть да, как прежде бывало, позабавиться, — ответил на шутку посадник и, найдя глазами жену спросил мягко, будто извиняясь за прежний грубый тон, который наверняка обидел ее: — А что, Настасьюшка, в нашем доме гостей блинами разве нынче не потчуют?
— Как же, как же, — засуетилась она, — уж простите вы меня, гости дорогие, совсем я разум потеряла. Все уж готово, только знак дать.
Хоть и отнекивались гости, ссылаясь на то, что успели до прихода к нему потрапезовать, но от угощения им уйти так и не удалось, впрочем, и сопротивлялись они не слишком сильно. Хозяина усадили на кресло с высокой спинкой, со всех сторон обложив для удобства небольшими подушками, украшенными затейливой вышивкой. Он, забыв о спорах, потчевал гостей как радушный хозяин и сам с удовольствием съел пару–тройку блинов, а потом, откинувшись на резную спинку, благосклонно взирал на всех сидящих за столом.
Гости долго не засиделись, поскольку лучше других понимали, что посаднику нужен отдых, отведали блинов, чтоб не обидеть хозяев, да и распрощались, пообещав вскоре навестить больного. Правда, Потап, зная, что ему предстоит обратный путь домой и еще не скоро удастся сесть за стол, с удовольствием умял десятка два блинов и, подобрев после еды, уже спускаясь с крыльца, даже признался сотнику, что про посещение брата он придумал.
Сотник, однако, не обратил внимания на его слова, поскольку увидел, как от калитки прямо к ним направляется Вера.