Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Шла девушка медленно, опустив плечи и глядя се­бе под ноги. Рядом с ней семенила сухонькая старуш­ка, которая, придерживая свисавшие на грудь концы убруса, сколотого под подбородком, поглядывала по сторонам живыми карими глазами–пуговками. Увидев незнакомцев, она что-то шепнула спутнице, которая, подняв голову, мельком взглянула на них и, мгновен­но зардевшись, потупила глаза.

— Вот и сестра, — прозвучал за спиной Василька радостный голос Федора.

Мальчик, обогнав спускавшихся по лестнице мужчин, кинулся к Вере, чтобы первому сообщить радостную весть о том, что отец скоро поправится. Сестра, боясь этому поверить и ожидая услышать подтверждение услышанному, посмотрела на сотни­ка, который из всех троих был ей знаком. Сотник кивнул утвердительно, и она в ответ радостно заулы­балась.

— Он о тебе спрашивал, — указывая в сторону сот­ника, сообщил Федор тем же радостным голосом.

Василько, услышав эти слова, густо покраснел, а Вера, смутившись и от новости, и от пристального внимания, с которым на нее смотрели гости, ответила тихо:

— Так я за батюшку в храме Божьем молилась.

Гости с пониманием закивали.

— Ты не горюй теперь, девонька, — положив ла­донь на плечо Веры, мягко проговорил Митрий. — Дай срок, отец твой поправится, — добавил он и погладил ее по голове.

За движениями Митрия зорко следил сотник, кото­рый не мог скрыть своей зависти. Ведь не его, а чужая рука прикоснулась к ненаглядной, от одной мысли, от которой у него начинало сильно биться сердце. Ми­трий же перехватил сердитый взгляд, усмехнулся про себя, но вида не показал, а лишь опять положил одну руку девушке на плечо, другой погладил по голове, с которой съехал платок.

Неожиданно она словно размякла. Слезы, что Ве­ра держала в себе, чтобы не показывать своего волне­ния матери и братьям, брызнули из глаз, и она уткну­лась в широкую грудь Митрия. Тот гладил ее по спи­не, содрогавшейся от рыданий, нежно проводил ладонью по светлым волосам, а сотник смотрел на не­го и на нее, в бессильной злобе сжимая кулаки. Нако­нец она успокоилась, подняла заплаканное лицо, глянула сквозь слезы, застывшие в глазах, на сотника и робко ему улыбнулась. От этого взгляда он сразу же забыл об обиде на своего товарища и почувствовал, как кровь приливает к лицу, а сердце готово вырвать­ся из груди. Девушка шагнула на ступеньку, потом — на другую, поравнялась с ним, подняв голову, снова посмотрела ему в глаза и, тут же в смущении потупив взор, проскользнула мимо сотника. Василько ощу­тил, как на мгновение ее холодная рука коснулась его руки, и вдруг остолбенел от пронзившего тело всепо­жирающего огня. Он бы так и стоял на ступеньках, блаженно улыбаясь, если бы снизу до него не донес­лись слова Потапа.

— Мы-то уедем, а сотнику не мешало бы вечерком заглянуть к посаднику, проведать его. Мало ли что. Так ведь, Митрий? — проговорил Потап задумчиво и немного громче обычного, будто специально для то­го, чтобы сказанное услышал не только тот, к кому он обращался.

— Хорошо бы. Я-то уж никак не смогу. А, сотник? Боюсь, что у него самого дел много, — поддержал ново­го знакомого Митрий, про себя удивляясь тому, как это такой неразговорчивый и на первый взгляд нелю­димый человек успел понять, что Василько неравноду­шен к молоденькой дочке посадника.

— Я с делами своими до вечера управлюсь. А кроме того, мне ж сам князь заботу о посаднике по­ручил, так что обязательно вечером его проведаю, — поспешил ответить Василько, который словно изба­вился от наваждения. Сказав это, он незаметно, как ему показалось, взглянул наверх, где, как чувство­вал, была она.

Чувства не подвели сотника: Вера действительно будто невзначай задержалась у самой двери, ведущей в сени, и слышала весь разговор. Поняв, что вечером снова сможет увидеть приглянувшегося ей княжеско­го сотника, она, улыбаясь своим мыслям, отворила дверь и поспешила в горницу к отцу.

11. Дознание

Тонкая полоска солнечного света, проникшая сквозь щель между створками ставен, словно меч, про­резала княжеские покои. Князь все никак не мог отве­сти взгляда от этой сверкающей полосы, смотрел не от­рываясь, как медленно плывут в ней невесомые, золо­тые от солнца пылинки.

На короткое время он снова ощутил себя ребенком, вспомнил, как однажды проснулся в темной опочи­вальне, в которую так же, как сейчас, найдя узкую щель в неплотно прикрытых ставнях, струился сол­нечный свет, а он — беспомощный маленький княжич, ослабевший после долгой болезни, — мог лишь слегка пошевелить тонкой рукой и завороженно наблюдал за хороводом золотых пылинок.

Михаил Ярославич вздохнул и чуть пошевелил ру­кой — пылинки, почти прекратившие свой тихий та­нец, продолжили движение, потянулись вверх, закру­жились быстрее. Еще некоторое время князь наслаж­дался тишиной и покоем. Он не торопился подниматься с ложа, зная, что наступивший день будет нелегким. Однако это совсем не пугало его, поскольку он давно мечтал о каком-нибудь настоящем занятии, но в своем маленьком княжестве ему никак не удавалось найти для себя достойное дело, которое захватило бы его це­ликом.

Сейчас ему придавало сил неясное предчувствие чего-то хорошего, что обязательно должно было сегодня произойти.

Сначала князь никак не мог понять, чем рождено это предчувствие. Может быть, виной тому солнце, сменившее ненастье? Или то, что это первый день весе­лой Масленой недели? Память, однако, тут же подска­зала — перед его глазами вдруг возник образ незнаком­ки, — и он моментально расплылся в улыбке, чувст­вуя, как сладкая истома охватывает все его тело. От вчерашней его злобы не осталось и следа. Не вспом­нил князь и о той, которая провела с ним прошедшую ночь и, как обычно, покинула его под утро, проскольз­нув в свою каморку мимо спящего на лавке в горнице Макара.

Князь встал, подошел к ставням и распахнул их яркое радостное солнце, ослепив его, залило опочи­вальню, не оставив в ней, кажется, ни одного уголка, где бы мог укрыться ночной мрак. Наступивший день обещал быть удачным. Нет! Он просто обязан был стать таким, он не мог быть иным!

Воевода обрадовался, увидев князя в добром распо­ложении духа, полным сил, а главное — желания за­няться неожиданно накопившимися за столь недолгое его отсутствие делами. Михаил Ярославич как радуш­ный хозяин пригласил воеводу разделить с ним утрен­нюю трапезу. Неторопливая беседа началась уже за сто­лом, на котором между плошками, судками и судочка­ми, наполненными медом, сметаной, икрой, вареньями и киселями, высились небольшие стопки блинов, от ко­торых поднимался легкий парок. Оба поглощали еду с видимым удовольствием, перекидываясь короткими фразами, и, вскоре насытившись, по предложению кня­зя решили выйти на двор и там продолжить разговор.

Кажется, до мельчайших подробностей воевода ус­пел узнать от очевидцев о том, что происходило с кня­жеским отрядом с тех самых пор, как он покинул го­род, и до его возвращения домой. Михаил Ярославич догадывался об этом и разговор повел прежде всего о том, какое впечатление осталось у него от увиденно­го. Ведь, по сути, это был первый его выезд за пределы Москвы и знакомство с ближайшими окрестностями города. Правда, и границы княжества простирались не слишком далеко от его столицы.

Егор Тимофеевич внимательно слушал князя, от­метив про себя, что, судя по всему, тот увиденным ос­тался доволен, да и прием, оказанный ему жителями деревни Сущево, тоже запал Михаилу в душу. Вслед за князем воевода удивился запустению бывших владе­ний кучковичей, посетовав вместе с ним на превратно­сти судьбы.

— Так решил ли ты, что делать станешь с полоненными? — спросил воевода после того, как князь на мгновение умолк.

— Да вот голову над этим ломаю, — проговорил т0т без прежней уверенности в голосе, — там, в лесу, сгоряча я им пообещал к делу их определить, а вот те­перь сомневаться стал, верно ли решил. Что скажешь?

— Думаю, тут с умом надо подойти, — ответил во­евода после короткой паузы, — не всех подряд такой милостью одарить, а лишь тех, кто не зверствовал. До­стойных выбрать.