Мигель и Марисол

И вот в один из дней, когда они уже не просто разрезали три шишки, но стали делать это играя, из разных забавных позиций, белка вдруг исчезла. Но ее уход они не смогли предвидеть. И это их озадачило. Они стояли с мечами посреди леса, как вдруг писк на уровне почти ультразвука коснулся их ушей, и их тела мгновенно приняли боевую стойку. Но что-то сверхбыстрое и невидимое задело их виски, словно пролетевшая стрела. И даже замедлив время, как они делали с шишками, им не удалось избежать этого касания. Все перемещения, которым их учил волк, давали им преимущество, но стрела все равно касалась их. Потому что она не замедлялась, как шишка. Она оставалась быстра, как меч. Даже быстрее. И это задание было совсем не понятным. Кто же первым его разгадает? А писк все касался их ушей, и тонкое перо крыла ласточки задевало висок.

– Она что-то говорит нам, – сказала Марисол.

– Как во сне, – ответил Мигель.

– А где она? Ты ее видишь?

– Вижу, но не вижу. Она как круги по воде!

Марисол просияла:

– Сон! Но это же сон! Она во сне! – закричала девочка.

Детей словно встряхнула эта мысль. Ласточкин писк растворился в пространстве. Все прекратилось.

– Мы должны увидеть ее во сне, – сказала Марисол.

– А потом наяву?

– А потом наяву.

Дедушка ничего не сказал, когда они уже пили чай в доме, но его выражение лица было хитрющим. Хотя, ну какой из него притворщик! Исабель смотрела иначе. И это означало, что работы непочатый край. Непомерный.

– Нам надо прочитать дневник! – сказала Марисол.

– Разве чужие дневники читают? – протянул дедушка. И добавил:

– Кто дневники чужие читает – то из себя барсука представляет!

– Сам бурундук. Это дневник собакин! – императивно заявила Марисол.

Тут даже Мигель поднял брови.

– Это-то ты с чего взяла?

– Собакин!

– Кулебякин, – утвердил дедушка.

– Собакин, – упорствовала Марисол.

– Мари, ты откуда это взяла? – тихо спросил Мигель.

– Взяла, – она надула губы.

– А ты у нее спрашивала? Собакин, кошкин? А что они не люди? – спросил дедушка.

– Это сундук хозяев, – сказал Мигель.

Исабель улыбалась, но очень грустно.

Марисол сидела надувшись.

Мигель вдруг каким-то взрослым усталым голосом сказал:

– Тут может быть все что угодно. В доме нет одежды.

Марисол посмотрела на него вопросительно?

– Кроме нашей, там нет одежды. Обуви нет. Посуды. Хозяева, если и есть – она им не нужна.

То, что в сундуке – это иное. Это чье-то. Одежда кем-то ношеная. Но это одежда людей из легенды. А с этим совсем все… непонятно.

– Это одежда собаки! – совсем другим тоном произнесла Марисол, – И кошки. Не важно, как это может быть.

– Я видел их, – тихо сказал Мигель.

Марисол широко отрыла глаза и уперлась в брата. Дедушка не изменился никак. Только слегка кивнул.

Мигель поднял глаза и тем же взрослым голосом сказал:

– Я видел их. И забыл это. Они там каждый день. Каждую ночь. Но чей это дневник, я не знаю.

Марисол продолжала смотреть на него широко открытыми глазами. Потом ее мысль смутилась, и она вновь сказала:

– Это дневник собакин. И одежда ее. И лук ее. А вот чье платье, я не знаю.

– Это платье твое, – тихо сказала Исабель.

– Я уже здесь жила?

У Исабель вырвался смешок.

– Все прозаичнее, сеньорита. Это платье твое. И ты это знаешь. У принцессы было много друзей. И подруг. Сейчас это не важно. Одна из них была лучшим воином в этой зачарованной стране.

– Это ее диадема? И лук?

– Это твои диадема и лук. Так бывает. Она из них выросла.

Дедушка очень нежно заулыбался. Потом встрепенулся и безапелляционным голосом заявил:

– Кто в платье наряжается – тот кляксой называется!

– Ууууууууууууууу! – завыла Марисол – Сам клякса!

– Кто напялил диадему – тот проглатывает клемму!

– Какую клемму! Ууууууууууууууууу, – завыла опять Марисол, схватила со стены веник сухой ромашки, который висел среди дедушкиных лекарственных трав, и они перешли врукопашную. Дедушка дрался пижмой. Они полностью погрузились в сражение. Исабель встала, собрала тарелки и с фразой: «Детский сад!» пошла на кухню. Мигель думал про женщину в мокасинах и про того, кто колол дрова у дровницы.

Хморюзги

Всадник все ехал по оранжевой пустыне, точнее по горизонту за ней. Огромный медведь брел вдоль стены тумана где-то на краю. Он был очень силен и казалось следы от цепей были на всех его лапах. Кто-то сидел у окна, и слеза скатывалась по щеке, и желтые волосы растекались повсюду. И очень захотелось к ней, она была как бы за мутным стеклом. Рыбка прыгнула, и круги поплыли, и тихий голос читал странную молитву на древнем языке, и был очень спокоен, и тоже стало очень спокойно, и дядя Сережа стоял перед свечками, которые горели очень долго, и за все это время прогорели лишь на полмиллиметра. Они были очень тоненькие. Дядя Сережа смотрел вперед. Он был спокоен, и его взгляд был устремлен куда-то за огромную стену тумана, за которой по самому краю брел огромный медведь. И женщина в бесшумных мокасинах прошла мимо с крынкой в руках и ласково взглянула на мальчика. Она была в длинном свитере из серой и тёмно-рыжей нити. С обычным, скорее мужским, ремнем на поясе. С короткой стрижкой и почти черных брюках. Волосы были черные или почти черные, дымчатые. Мальчику очень захотелось встать и обнять ее, и не выпускать долго-долго, но она покачала головой и тихо сказала: «Ласточка». И рыбка плеснулась, и круги поплыли, и так не хотелось терять ее. Но круги прошли и остался лишь тихий шепот где-то в ушах: «Ласточка!». Мигель силился увидеть ласточку, но она не появлялась, и вместо этого он опять побежал по лугу, сквозь прекрасные травы, но синяя река простерлась впереди, и золотые купола сверкали с той стороны. У дровницы сильный, с длинными вьющимися светлыми волосами, коренастый человек рубил дрова. И ласточка забылась, и вместо этого он услышал гром, и кто-то очень опасный и сильный появился где-то впереди. И стало очень страшно. И что-то вытолкнуло его из сна. Мигель сидел на кровати и сердце стучало молотом в его груди. Наваждение прошло, и он побежал на кухню. Крынка стояла на столе, кошка сидела на комоде, и он бросился к ней, но она положила ему лампу на нос, не дав ему прижаться к себе. «Ласточка!» – пронеслось у него в голове.

Мигель взял меч и пошел к сестре, медленно, как во сне плавающей по лужайке со своим тонким мечом. Дуб покачивал своими ветвями в такт с ними, раньше они не замечали этого.

Тропа была почти без росы, и рыцари рыскали уже не так разбросано и бесцельно. Они изучали лес в районе развилки, плюс-минус метров пятьсот. Что-то им подсказывало, что искать вход надо именно в этом районе.

– У меня тоже есть красная стрела, – сказала девочка.

Она сбегала за луком и выстрелила в сторону стены леса. Тропа открылась, но посередине тропы стоял волк и сверкал своими зелеными глазами. Стрела была у него во рту. Он смотрел на детей. И вдруг побежал вместе со стрелой вверх. Они устремились за ним. Волк бежал и бежал, и дети тоже неслись за ним, не замечая ничего вокруг, точнее перестав это делать. С таким вожатым можно было полностью забыть про осторожность. И вдруг настоящая ласточка закружилась вокруг них. Она была такой яркой, и ее голос звучал ясно и четко. Она словно танцевала вальс вокруг них. А потом она взлетела вверх и кленовый листок стал плавно падать к ним под ноги. Они посмотрели на упавший лист, у ног их лежала стрела Марисол.

Вокруг стоял лес. Огромные лиственницы. Ни волка, ни ласточки не было. Они молча дошли до дома дедушки. И Марисол вцепилась в Исабель, как только увидела ее на пороге. Она прижалась к ней всем телом, молча и уткнувшись носом. Поскольку освободиться не представлялось возможном без боя, Исабель просто обняла ее за спину и стала целовать в макушку, напевая:

– Девочка гуляет, самая прекрасная, листик обретает, что роняет ласточка.

Марисол отцепила только голову и уставилась на Исабель.

После этого она получила последний поцелуй в нос и пока жмурилась, ее захват сзади был как-то ловко сброшен. Песня Исабель все кружилась у нее в голове.

Мигель сидел с дедушкой за столом, и они о чем-то серьезном говорили. О снах.

– Чей это язык? – спросила Марисол.

– Это местное наречие, но на этом языке говорят в стране Принца. «Да и во всех приграничных царствах, – сказала Исабель и улыбнулась, перехватив взгляд дедушки, – Приграничных». При полном их отсутствии.

– Он очень красивый!