Миграции
Шрифт:
— Ну, отлично. И что нам теперь делать? — интересуется Мал.
Я отношу ноутбук на мостик. Я тут еще не бывала, лишь наблюдала издалека и гадала, какие здесь принимаются решения. Эннис в одиночестве сидит у штурвала, устремив взгляд туда, где сливаются небо и море. Потолок на мостике выше, чем в других помещениях на борту, за исключением разве что «вороньего гнезда» — и в первый миг меня завораживает вид расстилающегося перед нами мира. Восход окрасил небо и море в тревожно-алый цвет.
— В первый раз вижу восход такого цвета, — бормочу я.
— Штормить будет, — говорит Эннис. А потом, не глядя на
— Крачки покинули Гренландию. — Я ставлю ноутбук на большой круглый стол в середине мостика. Эннис подходит ближе, мы смотрим на точки. — Видишь, как они расходятся? — Два трекера направляются к востоку, другой, одинокий, отклонился к западу.
— Необычное дело? — интересуется он.
— Обычное. Так бывает. Они, как правило, летят одним из двух маршрутов. Либо поодиночке, либо небольшими группами, некоторые направляются к востоку, вдоль африканского берега. Другие — к западу, вдоль побережья Америки. А прямо — никогда. Выписывают такие дуги.
— А зачем удлинять себе путь?
— Они летят там, где есть ветра и пища, — как вот ты придерживаешься течений.
— Скопления рыб, про которые ты говорила.
— Именно.
— А ты можешь предсказать, куда они на сей раз направятся?
— У меня есть старые карты, где помечены их прежние маршруты, но данные устарели. Тогда еще была рыба. Теперь океан почти опустел и все иначе.
— Что ты мне предлагаешь делать, Фрэнни?
— Мне кажется, нам нужно последовать за двумя вдоль африканского берега. Больше шансов.
Он долго думает, глядя на экран.
Пульс слегка ускоряется, когда, проследив за его взглядом, я понимаю, куда птицы полетят первым делом. В Ирландию — или совсем рядом.
Эннис качает головой:
— Пойдем за теми, что летят к западу. Те моря я знаю лучше.
— Риск больше, — предупреждаю я. — Вполовину меньше шансов, что они найдут рыбу.
— Я не собираюсь на авось мотаться за красными точками через всю Атлантику.
Чем напоминать ему, что в этом весь смысл нашей затеи, я прикусываю язык:
— Ты тут главный.
— Оставь мне это.
Я открываю рот, чтобы ему возразить, сказать, что компьютер постоянно будет при мне, а потом соображаю, как это глупо. Он не сможет следовать за птицей, которую не видит. Взглянув на точки в последний раз, я оставляю ноутбук и направляюсь к дверям.
— Вот что, — задерживает он меня. — Трекеры у меня есть, а ты-то мне зачем?
Я поворачиваюсь, встречаюсь с ним взглядом. Он смотрит на меня впервые с тех пор, как мы ушли из Гренландии. В глазах вызов, рвущийся на поверхность. Я вижу: он хочет высадить меня обратно на берег, и во мне вскипает бешенство. Хочется на него рявкнуть: пусть только попробует меня выгнать; сказать ему правду: я спалю эту чертову посудину дотла, но не позволю следовать за птицами без меня. Я слишком далеко зашла, слишком много пережила всякой хрени.
Вот только, наряду со свирепым сердцем, есть во мне и спокойное. Голос его часто звучит как голос моего мужа, и оно призывает к осмотрительности, предупреждает, что путь предстоит неблизкий и хитроумие
послужит мне лучше, чем ярость.Я прочищаю горло и говорю:
— Незачем. Зато ты мне нужен. Думаю, ты должен поступить так, как тебе советует совесть.
Эннис отводит глаза, вновь кладет руку на штурвал:
— Как твои руки?
Я не тружусь отвечать. Он сам знает, как мои руки. И изображать, что я ему чем-то обязана, буду только до необходимой степени.
Шкипер меня отпускает.
— Чего он на меня так взъелся? — спрашиваю я вечером в кают-компании.
Члены экипажа глядят на меня поверх карт — они играют в покер. Лея закатывает глаза, опускает их обратно к своим картам.
— Он не взъелся, — начинает Самуэль.
— Мне кто-нибудь правду скажет? Что такое я сделала?
— Дело не в том, что ты сделала, — скованно отвечает Мал.
— А в том, кто ты есть, — брякает Аник без обиняков.
Я смотрю на него — никогда не разберусь в этом непроницаемом лице.
— И кто я есть?
— Салага, — поясняет он. — Опасная. Слишком безбашенная, чтобы находиться на борту.
Слова растворяются у меня на языке.
Повисает душное молчание.
— Ты в этом не виновата, — мягко замечает Дэш. Но это, разумеется, не так.
Пусть и не положено, но дважды в день я захожу на мостик посмотреть, как там крачки. Красные огоньки мерно подмигивают, старательно отслеживая их путь. Птица, за которой мы следуем, ведет нас к югу и к западу, к побережью Канады. Эннис прокладывает курс, на котором, по его расчетам, мы должны перехватить крачку — если она не изменит траектории. Ни о чем другом он со мной не разговаривает, да и смотрит на меня редко, но это не имеет значения; с каждым визитом на мостик я все сильнее привязываюсь к красной точке, сильнее за нее переживаю, сильнее люблю.
Днем море тихое, на небе ни облачка. Мы медленно скользим по гладкой, как стекло, воде.
Я вяжу узлы. Понятное дело.
— Покажи стопорный узел, — говорит Аник.
Я обвязываю канат потоньше вокруг толстого, набрасываю петлю, выбираю слабину, а потом затягиваю до полного стопора.
Аник, похоже, не впечатлен.
— И зачем он нужен?
— Чтобы тянуть что-то вдоль. Или ослабить натянутый шкот, когда шкив застрял.
Он внимательно смотрит мне в лицо.
— Ты хоть представляешь, что это значит?
— Нет.
Он, кажется, почти улыбается. А потом велит мне, козел, завязать еще пятьдесят стопорных, прежде чем перейти к шкотовым.
Стоит Анику отойти, я опускаю канаты, запрокидываю голову и наслаждаюсь солнышком. Палуба подо мной нагрелась, воздух еще студеный, но мне наконец-то не понадобились пятьдесят слоев одежды. Мысли, как всегда, уплывают к Найлу. Думаю о том, как бы он свыкся с такой жизнью, с физическим трудом. Ум у него всегда был проворным, постоянно искал ответы на неразрешимые вопросы — тут Найл, наверное, отупел бы от скуки, но мне кажется, ему полезно было бы перестать так много думать. Ему пошло бы на пользу пожить телом, а не головой. Хотя — руки. Они у него гладкие, тонкие, холеные. С невероятной достоверностью я ощущаю их на себе — они гладят мою согревшуюся на солнце кожу, обветренные губы, усталые веки, массируют саднящий череп, как умеют только они. Было бы ужасно, если бы их терзали так же, как мои.