Мигранты

Сам лагерь располагался на большом поле. Поднимались к небу столбики дыма от костров, около жилищ готовили еду. Тут были старые брезентовые палатки, простенькие шалаши из веток и травы, странные и уродливые постройки из неведомо где взятого пенопласта.

А некоторые спали вообще под открытым небом.

Игоря провели к центральной группе палаток, где жили семьями. Морозов увидел детей. Какая-то девочка, постарше Ани, попыталась разговорить Колю, но тот насупился и отошел.

Игоря помучили расспросами полуголые мужчины и женщины, которые, видимо, претендовали здесь на роль старейшин.

Морозов честно рассказал о себе все. Откуда он, и почему с ним столько детей. Осторожно упомянул о своих встречах с армией, намекнул о концентрационных лагерях. Сказал, что Таллинн, по слухам, оцеплен, и сейчас там идут зачистки.

Когда он сообщил, что собирается идти в Россию, собрание оживилось. Как понял Морозов из сбивчивых объяснений, все беженцы собирались именно туда, потому что слышали, будто за Нарвской заставой жизнь несравненно лучше, чем тут. И еда есть, и работа, и вообще «сохранилась инфраструктура», потому что там ребята с головой дружат.

Игорь поинтересовался, был ли кто-нибудь там лично, но ему сразу же назвали несколько ничего не значащих имен тех, кто там был и все видел своими глазами…

С эстонской армией некоторые беженцы тоже сталкивались, но до реального противостояния дело не доходило. Северо-восток Эстонии традиционно был русскоязычным, поэтому новому национальному порядку тут было почти не на кого опереться. В лагере царила непонятная Игорю эйфория. Почти каждый был готов драться «с этими», но что делать в случае, если на них действительно нападут, не знал никто. Еду добывали по принципу: кто что поймал, тот то и съел. Слава богу, людей не жрали. Природа вокруг позволяла жить не впроголодь: рядом протекала река, было несколько озер. Кто умел ловил рыбу. Кто не умел — собирал лягушек и разные травки. Редкие охотники, люди умевшие ставить ловушки и добывать вкусную дичь, были в почете. Многочисленные одинокие женщины вились вокруг таких завидных мужиков, как пчелы вокруг меда.

Это действительно напоминало Вудсток. Многие курили то ли дикую коноплю, то ли какую другую дурь, найденную благодаря «травникам-самоучкам».

Когда Игорь спросил, а чего же, собственно, все ждут? Ему ответили, что, мол, вот-вот, уже совсем скоро, они соберутся все вместе и пойдут табором в сторону границы. Потому что вместе легче, и вообще в единстве сила.

Морозов поставил небольшой шатер из кольев и покрывала на краю лагеря. Дети забрались внутрь и притихли. Андрюшка высказался за всех.

— Пап, а мы тут надолго? Мне… нам не нравится.

— Скоро пойдем, — пообещал Игорь. — Немного отдохнем и пойдем.

Игорю становилось все хуже и хуже. Простуда прогрессировала, любое движение было в тягость, от частого кашля болела грудь.

Он развел костер, вскипятил воду. На последнюю не очень свежую соленую рыбу выменял пучок трав: дикий лук, петрушку и какие-то корешки, которые тут повсеместно употреблялись в еду. Сварил из этого и солонины приличный суп. Накормил детей, поел сам и целый день спал.

Вечером к их шалашу подошел мужик из соседней палатки. Поболтать.

— Митяй, — представился он и пожал руку Морозову. — Из Таллинна вы, да?

— Оттуда. — Игорь вытер со лба пот, подкинул в костер мелких дровишек.

— А когда ушли?

— Извини, календаря не было под рукой.

Митяй несколько секунд тупо глядел на Игоря, потом рассмеялся.

— Шутник… А я вот из Кохтла. Как очухался, сразу оттуда дунул. Ловить там нечего: одни развалины. Жмуриков — тьма. Собаки эти чертовы… Ужас.

Игорь угукнул. Надо было поесть меду, но светить запас при мутном знакомце было не с руки.

— Долго мотался, потом вот с ребятами лагерь этот нашли, — сказал Митяй и понизил голос: — А чего? Тут нормально. Баб много, все податливые… Им же тоже надо. А их много. Конкуренция.

Игорь не ответил. На конкуренцию он в Таллине уже насмотрелся.

— Вообще, думаю, что скоро двинем уже в Россию… Дойдем до границы, поклонимся. Мол, здравствуйте, вот и мы! А там уж разберемся… — Митяй продолжал улыбаться, у него явно было хорошее настроение. — Говорят, завод в Кингисеппе поднимают. Люди нужны позарез.

— Какой завод?

— Да вроде как что-то там с продуктами… Был же там какой-то…

— Фосфорит там был.

— Да? Ну значит, что-то такое там эдакое. Там же инфраструктура, все дела, руки нужны. Жратва, порядок. Все будет ништяк!

Он фамильярно толкнул Игоря в плечо. Морозов пошатнулся, с трудом удержался, чтобы не упасть.

— Что-то ты погано выглядишь. — Митяй озабоченно заглянул Игорю в лицо и прошептал: — Может, водочки? У меня есть… чуток. Дернешь, и к бабе. Я тебе найду нормальную. У тебя, смотрю, солонина есть. Сунешь шмат, и всё, порядок. К утру будешь огурцом!

— Огурцом? — Морозов невесело ухмыльнулся. — Зеленым и пупырчатым? Нет, спасибо… Я лучше человеком останусь. Отлежусь.

— Как знаешь…

— Скажи, а если эстонцы придут, что тогда?

— Да вломим им, делов-то, — отмахнулся Митяй. — Тоже мне вояки. Слышал, поди, что Эстония берется силами одной псковской десантной дивизии? Вижу, что слышал. Вот и все дела.

— Так тут-то не псковский десант.

— Ты не забивай голову… — Митяй оглянулся. — Во, смотри какая!

Мимо шла женщина. Молодая, стройная… Похожая на Лену…

У Игоря кольнуло сердце, общество Митяя сделалось совершенно невыносимым. Но тот, видимо, задерживаться и не собирался. Поднялся, потянулся.

— Пойду-ка счастья попытаю.

Митяй свинтил.

Игорь заглянул в шалаш, убедился, что дети спят, сходил за дровами в ближний лесок. В кустах кто-то барахтался, слышались охи вздохи. Может, Митяй счастье свое нашел?

Морозов промаялся полночи, задыхаясь от кашля, а потом уснул тревожным беспокойным сном. Снились змеи, бегущие люди с пулевыми ранениями в головах, подступающая к ногам вода…

В лагере беженцев они провели несколько дней. Игорь старательно поправлял здоровье. Дети собирали лягушек, учились вместе с Морозовым ловить мелких зверушек, без особого, впрочем, успеха. Зато в ближнем озере клевало. За час-другой можно было натягать карасей, из которых получалась недурная уха. Только вот запас соли, взятый Игорем с хутора, таял.

За те дни, что они пробыли здесь, Морозов неплохо изучил лагерь. Он, не обращая внимания на лихорадку, ходил там и тут. Слушал, что говорят люди. Все чаще он опирался на свое копье, ставшее дорожной палкой. Посохом странническим, как сказал бы отец Андрей.