Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Неполноценно показан враг и облик грядущей войны также в романе П. Павленко⁴ «На Востоке».

– Здесь, – указывает т. Шолохов, – замечается явное упрощенчество. А ведь Павленко сумел избегнуть этого в изображении, например, советских хозяйственников. Эти образы даны тепло, красиво, им безусловно веришь.

Упреки в неправдоподобном показе врага относятся не только к литературе, но и ко всем другим областям искусств, например и в кино, Шолохов приводит в качестве примера фильм «Аэроград» Довженко⁵. Здесь в показе врага много «шапкозакидательства», много наивного, много легковесного. Любой дальневосточник мог бы более убедительно охарактеризовать особенности японской военщины, японской разведки.

– Итак, – заканчивает т. Шолохов, – перед нами серьезнейшая задача: оправдать огромное доверие многомиллионных масс, идущих сейчас к выборам, научиться говорить с ними по-серьезному, правдиво: без малейшей утайки, без малейшей фальши рассказывать о наших друзьях и врагах.

В заключение писатель заявил нашему корреспонденту, что он предполагает приехать в Москву к 23 октября, чтобы присутствовать на премьере «Поднятой целины» в Большом театре Союза ССР.

Станица Вешенская, 14 октября

(По телефону от нашего спец. корреспондента)

Я. Эйдельман В гостях у Михаила Шолохова

Вешенская подкупает не только своей живописностью, но и теми ярко выраженными особенностями, которые характеризуют стиль советской провинции. Судите сами: к услугам населения в 3,5 —

4 тысячи человек имеется газета «Большевистский Дон», выходящая 15 раз в месяц, две школы (десятилетка и неполная средняя), педагогический техникум, звуковое кино, заканчивается строительством новая электростанция в 150 лош. сил, строится водопровод и т. д. Имеется и свой театр казачьей молодежи. В репертуаре театра – «Гроза», «Поднятая целина», «Ревизор», «Слуга двух господ», «Земля» И. Вирта (так в корреспонденции. – В. П.), «Как закалялась сталь» И. Островского (последние две постановки готовятся к 20-летию Великой социалистической революции).

Станичники с гордостью и любовью говорят о своем прославленном земляке Михаиле Шолохове, словом и делом участвующем в их работе, помогающем развивать культуру станицы, воспитывать казачью молодежь в духе советского патриотизма. Колхозники, учителя, школьники, агрономы, библиотекари – все, кто нуждается в том или ином совете, в той или иной поддержке писателя, знают, что двери шолоховской квартиры широко перед ними раскрыты.

Оставаясь в своей «провинции», Михаил Шолохов больше любого нашего писателя знает страну, всю нашу действительность, участвует в великой социалистической стройке, видит все мельчайшие изменения в психике советского человека. Такая жизнь должна явиться примером для всей молодежи нашей необъятной родины.

Чрезвычайно любопытен в этом смысле и наш разговор с одним учеником местной школы. Узнав, что паренек этот через год-два кончает школу, мы спросили его:

– Ну а дальше что? В какой-нибудь город покрупнее? В Ростов, а может быть, даже в Москву?

Мальчик удивленно пожал плечами:

– Зачем? Окончу педагогический техникум и стану учительствовать. В Вешках же или рядом – в Базках, Боковской, Кошарах, мало ли где. Разве всем в столицы надо? А кто здесь тогда будет культуру поднимать? Живет же Шолохов у нас!

Так преломляется в сознании молодежи тот факт, что крупнейший советский писатель считает возможным жить и работать «не в столицах».

Когда мы сообщили об этом разговоре Шолохову, он удовлетворенно улыбнулся:

– Вот видите!

Надо думать, Шолохову приходится неоднократно улыбаться такой теплой, понимающей улыбкой при встречах с народом, которому он служит, как писатель-большевик. Эти встречи происходят не только в квартире писателя. Он неоднократно имеет возможность наблюдать культурный уровень масс и на собраниях, где ему приходится выступать время от времени с докладами. Достойно сожаления, что ни один из этих докладов не нашел отражения в печати. Речь Шолохова на вечере памяти А.М. Горького, речь на пушкинском вечере, на открытии казачьего театра, доклад о встречах с зарубежной молодежью и т. п. – все они, по свидетельству многих присутствовавших на этих выступлениях, изобиловали очень интересными высказываниями о борьбе за культурное наследство, о личности величайшего пролетарского писателя Максима Горького, о путях советской культуры. И ни редакция местной газеты «Большевистский Дон», ни устроители этих вечеров (в том числе и руководители педагогического техникума) не догадались организовать запись выступлений Шолохова.

– В значительной мере повинен в этом и сам писатель, – заявляет директор техникума т. Сенин: – он так обставляет все свои публичные выступления, что мы о них узнаем буквально в последнюю минуту, когда уже поздно что-либо предпринять. Для нас ясно, что делает он это с умыслом, боясь проявлений чрезмерного внимания.

Мы рассказали об этом Шолохову, выразив и со своей стороны недовольство тем, что не имеем возможности ознакомиться с содержанием его докладов. Шолохов весело запыхтел трубкой и махнул рукой:

– Ну, этого еще не хватало! Кому это нужно? Нас будут не по нашим выступлениям судить, а по нашей жизни.

Этот критерий является центральным для Шолохова. Два дня нашего общения достаточно убедительно показали, что у него нет слов снисхождения для литераторов, живущих кабинетной жизнью, для мещанских индивидуалистов, для тех, кто видит, в первую очередь себя в революции, а не ее цели, ее идеалы. Шолохов внимательнейшим образом следит за литературной жизнью столицы, за творчеством товарищей «по цеху», он имеет совершенно отчетливое представление об их быте, личных качествах и предрасположениях. Иногда просто диву даешься: откуда у него такая подробная, правильная информация – как будто он и не выходил за пределы этой среды.

При этом в своих оценках и определениях писатель не знает «полутонов». Покоряет предельная искренность его суждений, в которых отсутствует малейший намек на скидку кому бы то ни было – и себе в особенности – за счет былых литературных заслуг, авторитета, положения и т. п. Он с нескрываемым презрением говорит о писателях, говорящих друг другу льстивые слова из боязни «нажить врагов». Ненавистны Шолохову люди, «расчищающие локтями» дорогу к славе, падкие на рекламу, на демагогические выкрики, на митинговую истерию, – словом, на все средства, могущие еще и еще раз напомнить, что такой-то существует.

Об одном писателе, особенно злоупотребляющем этими приемами, Шолохов резко говорит:

– Встал в первые дни революции на ходули – и с тех пор не доверяет своим ногам. Так на ходулях и двигается, ходульно говорит, ходульно пишет.

О другом писателе, молодом, даровитом, но не проявляющем скромности в быту:

– Говорят, что его развращают чрезмерными и преждевременными почестями. Может быть, так оно и есть, но мне кажется, что он слишком уж охотно идет навстречу этим развращающим влияниям.

Шолохов подкрепляет эти слова убедительными аргументами, еще раз показывающими степень его информированности.

Зашла речь об одном романисте, весьма нетерпимо относящемся к критическим замечаниям о нем. Услышал бы этот писатель, с каким отвращением говорил Шолохов о комчванстве, о зазнайстве, о дутых знаменитостях, с какой страстной убежденностью он предсказывал скорый конец такого положения вещей, при котором «властителями дум» осмеливались считать себя люди, все новаторство которых иногда заключалось в том, что они портили русский язык.