Михайлов или Михась?
Шрифт:
Вряд ли постоянные упоминания об американских законах пришлись по душе присяжным швейцарского суда. Но ни один здравомыслящий человек не может не признать силы аргументов Рэмси Кларка: свидетельские показания, основанные исключительно на словах и ничем не подтвержденные, не только не имеют силу доказательств, но и вообще судом рассматриваться не могут.
Ни у членов суда, ни у обвинителя и защиты вопросов к американскому эксперту не было. Единственный вопрос задал ему Михайлов:
– Скажите, пожалуйста, господин Кларк, могло ли быть возможным, чтобы офицер российской спецслужбы создал в США свою агентурную сеть, собирал негативные сведения о гражданах США, а потом с этими сведениями выступал
В зале кто-то из присутствующих, не выдержав, зааплодировал, услышав вопрос Михайлова. Кларк, стоявший вполоборота, улыбнулся на эти аплодисменты и ответил, снова обращаясь к суду:
– Такая деятельность работника спецслужбы другого государства рассматривалась бы в США только как шпионская, и в суде он мог быть исключительно обвиняемым, но никак не свидетелем.
– Благодарю вас, господин Кларк.
Высокого роста, сухощавый, несмотря на преклонный возраст, очень элегантный, Кларк покинул зал заседания, как только закончил свою речь. Он уходил с удовлетворенным видом человека, полностью выполнившего свою миссию.
В перерыве, объявленном после выступления Кларка, журналистам было что обсуждать. Большинство сходились во мнении, что не следовало Кларку лезть в швейцарский монастырь со своим американским уставом и что своими бесконечными напоминаниями об американском законе он в итоге только разозлил суд, а следовательно, нанес вред Михайлову.
А после перерыва перед судом предстал свидетель защиты москвич Леонид Орлов. Тот самый Леонид Орлов, о котором свидетель обвинения Роберт Левинсон на следствии показал: у Орлова-де с Михайловым произошел конфликт и Михайлов дал распоряжение Орлова убить. Потом, однако, сменил гнев на «милость», и Орлова просто наказали: ему выкололи глаз, жестоко избили, покалечив руги-ноги, отняли у него автомобиль «вольво» и заставили переписать квартиру на имя Михайлова. Каждый нормальный человек должен был содрогнуться, услышав такие свидетельские показания. Но вот в зал вошел высокий молодой человек без всяких видимых следов физических увечий. Показания Орлова сопровождались громким смехом, причем от души смеялись и те, кто сидел в зале, и президент суда, и присяжные, которые не сумели сдержать свои эмоции. Показания эти заслуживают того, чтобы передать их лишь с некоторыми сокращениями в виде стенограммы.
Адвокат Паскаль Маурер:
– Господин Орлов, нам рассказали, что у вас была ссора с Михайловым из-за денег.
Леонид Орлов:
– С господином Михайловым у меня никогда никаких конфликтов не было.
П.М.:
– Какими были ваши отношения с Михайловым?
Л.О.:
– Дружеские и деловые. Он был президентом фирмы, я – исполнительным директором.
П.М.:
– Нам рассказали, что Михайлов заказал ваше убийство.
Л.О.:
– Я узнал об этом из московской газеты «Коммерсант-дейли». На всякий случай газету захватил с собой. (Показывает газету членам суда.)
П.М.:
– Нам еще сказали, что вы были объектом наказания, а также у вас отняли «вольво» и заставили переписать собственную квартиру на имя Михайлова.
Л.О.:
– Я не подвергался никаким наказаниям. Моя машина всегда принадлежала мне, принадлежит и по сей день. У меня собственная квартира, и она также всегда принадлежала только мне, ни на чье имя я ее не переписывал.
П.М.:
– Нам сказали также, что вы потеряли глаз.
Л.О.:
– Какой глаз?
П.М.:
– Что значит «какой глаз»? Вы не понимаете, что такое «глаз»?
– Конечно, я понимаю, что такое «глаз». Но я спросил, какой глаз я потерял, потому что я хочу уточнить – левый я потерял глаз или правый? (Громкий смех в зале.)Судья Антуанетта Сталдер:
– У вас настоящие глаза? (Громкий смех в зале.) Л.О.:
– У
меня настоящие глаза.Президент суда показывает свидетелю три пальца и спрашивает, видит ли Орлов, сколько ему показывают пальцев.
Л.О.:
– Каким глазом я должен посмотреть?
Не скрывая смеха, госпожа Сталдер отвечает:
– Ну давайте поочередно, сначала левым, потом правым. Леонид Орлов закрывает сначала один глаз, потом другой, отве-
чает, сколько пальцев показывает ему госпожа президент суда.
П.М.:
– Как вы себя чувствуете сейчас, в зале суда?
Л.О.:
– Нормально себя чувствую.
П.М.:
– Вас заставляли сюда приехать?
Л.О.:
– Я приехал сам, меня никто не заставлял.
П.М.:
– Ваша семья осталась в России, волнуетесь ли вы за нее?
Л.О.:
– Моя семья в Москве, я оставил ее с легким сердцем – моей семье ничто и никто не угрожает.
П.М.:
– Вы дали присягу, поклялись говорить только правду. Вы говорите правду?
Л.О.:
– Я говорю только правду.
П.М.:
– Некоторое время назад вы были в Обвинительной палате Женевы, как вы туда попали?
Л.О.:
– Это было год назад, я приехал в Женеву по делам своего бизнеса и, зная, что здесь будет проходить заседание Обвинительной палаты, явился туда.П.М.:
– Вы просили вас выслушать?
Л.О.:
– Да, я просил меня выслушать, но мне отказали, сказав, что в моих показаниях не нуждаются.
На последний вопрос Леонид Орлов ответил правду по сути, но был не совсем точен по форме, вероятно, запамятовав, как именно ему отказали. Прочитав в газете, что его лишили глаза, покалечили руки и ноги, отняли машину и квартиру, Орлов обратился письменно к следователю Зекшену, который действительно не пожелал выслушать такого свидетеля. Когда же Орлов год назад оказался на одном из заседаний Обвинительной палаты, его увидел Сергей Ми-хайлов и попросил встать.
– Это Леонид Орлов, – сказал Михайлов. – Вы же видите, что перед вами совершенно здоровый человек. Выслушайте его.
– Нам это неинтересно! – нервозно воскликнул тогда председательствующий в палате господин Мишель Крибле.
Несколько раз Обвинительная палата продлевала содержание Михайлова под стражей, аргументируя свое решение лишь тем, что Михайлов на свободе может оказаться чрезвычайно опасным для общества, и подкрепляя этот вывод эпизодом с якобы искалеченным Орловым. Когда же Орлов предстал перед членами Обвинительной палаты, он оказался им неинтересен. Как тогда, так и сейчас обвинению неинтересны были свидетельские показания в защиту Михай-лова. И фраза о том, что следствие стремилось доказать конкретное преступление, столь же кощунственна, сколь и феноменальна по своей сути. В любой стране, во все времена преступника начинали разыскивать только после того, как было совершено конкретное преступление. Здесь же все произошло наоборот. Сначала арестовали человека, а потом начали искать конкретное преступление. Но и не найдя никакого преступления, обвинение продолжает упорствовать: если Михайлов ничего конкретного и не совершил, то по край-ней мере имел «неблаговидные намерения».
Леонид Орлов уже покидал зал, а в зале все еще звучал смех, вызванный очевидной парадоксальностью ситуации с «выколотым» глазом, который совсем не вдруг оказался на месте. Лишь двоим в этом зале было не до смеха. Угрюмо перебирал какие-то бумаги прокурор Кроше. Непонятно, на что он надеялся. Быть может, на то, что на ступенях Дворца правосудия Орлов споткнется и действительно переломает себе руки-ноги и потеряет глаз? Ведь господин прокурор сам видел Леонида Орлова в зале Обвинительной палаты, и уж ему доподлинно было известно, что глаза у московского сви-детеля на месте.