Миклош Акли, или история королевского шута.

Но не стоит философствовать на эту тему: зачем убивать красивейшую из неправд? Зачем намекать, что и любовь зиждется только на корысти, подобно тому, как и золотой замок и избушка вертятся одинаково - на курьих ножка. Возвышенность, великодушие и самопожертвование - это всего лишь блестящая мишура на одеждах любви, как роса на цветке: ведь и она родится из цветка, но не имеет к нему никакого отношения - ни к его листьям, ни к цветкам, ни к аромату, просто так откуда-то сверху капает на него, чтобы иногда смыть прилипшую к нему грязь. Вот и выходит, что даже и роса - корыстолюбие в чистом виде, но корыстолюбие, пропитанное божественными соками.

В мозгу Акли быстро прорастали семена возможных аргументов, логических рассуждений, успокаивающих мыслей и надежд. О, изобретательная голова, великий дар. "Qui habet tempus, habet vitam"³³– думал он вначале.

– Еще каждую минуту может прибыть полиция.

Но когда "темпус", то есть "время" истекло, он быстро перелицевал классическую латинскую поговорку наизнанку и она в его мозгу зазвучал так: "Qui habet vitam, habet auxilum"³⁴. Для чего ему совершать необдуманное покушение? Для чего ставить все на одну карту, когда могут прийти еще и другие карты? Вдруг в последний миг появится возможность, когда и девушка не гибнет и он сам уцелевает. Более того, кто знает, возможно уже сейчас лишние все эти его тревоги? Почему не может так быть, что император уже получил его письмо и переправил Илону из пансиона в другое место? И по мере того, как испарялись все другие надежды, эта, самая маленькая, постепенно завоевывала все его мысли. А когда все остальные упали до нуля, эта обрела силу вероятности. Ведь по сути: логика тоже только красивая игра ума, с помощью которой умный человек обманывает менее умных, а иногда и самого себя. Император узнает о готовящемся похищении девушки и велит увезти ее в другое место. Что может естественнее такого высочайшего распоряжения? И как он сам не додумался до этого? Это же ясно, как божий день. Поэтому и не прибыла полиция: некого охранять! "Незабудка" уже в безопасности.

И Акли облегченно, полной грудью вздохнул, а сжимавшееся от тревоги сердце принялось вновь спокойно биться. И вдруг послышался строгий, не терпящий возражений голос командира отряда старого Денеша Томпы, которому его всего минуту назад представил раскуривавший свою трубку господин Мальнаши: "А ну-ка, сынок, сбегай за моей фляжкой. Я забыл ее на телеге. Спроси там у возниц, какая из них моя. Обоз наш отсюда по правую руку стоит".

Акли не хотелось бы удаляться отсюда в такой интересный момент, но командир приказывает, а здесь действуют военные порядки. Не повиноваться нельзя: только обратишь на себя внимание Сепеши, а Миклошу совсем ни к чему, чтобы его сейчас узнал Сепеши.

И он побежал. Чтобы поскорее возвратиться. Господин же Мальнаши, которому было поручено присматривать за ним, был как раз в том невменяемом состоянии, когда его занимал больше всего на свете горячий трут, с помощью которого он раскуривал свою трубку: захлопнув крышку на трубке, он принялся яростно сосать чубук, раздувая теплящуюся искру и втягивая щеки, словно Нептун, которым у нас любят украшать фонтаны. О, в такие минуты для господина Мальнаши ничего иного не существовало, потому что он был слишком ленив, чтобы высекать новую искру из кремня и потому всегда высоко ценил огонек и не мог позволить ему погаснуть. И только уже когда из трубки весело, клубами повалил дым, он испуганно огляделся вокруг.

– Смотрите-ка, а куда ж этот Фаркаш подевался?

– Да я его услал в обоз, за моей фляжкой, - пояснил Денеш Томпа.

– И зря!
– беспокойно посетовал Мальнаши.

– Цель оправдывает средства.

– Цель, шурин, хорошая штука, но говорят, что парень этот не очень надежен. И мне поручили присматривать за ним.

– Ой, не пугай меня, Мальнаши! Думаешь, что он фляжку мою сопрет?

– Ну что там еще?
– нетерпеливо спрашивал Дёрдь Палойтаи, который думал совсем о другом.

– Может быть дворник оглох?
– высказал догадку Пал Марон.

– Надо бы по окошкам стрельнуть, - подал совет господин Йожеф Хорти.

– Да чего мы топчемся на месте? Взломаем ворота и все, если никто не хочет их отворять!
– все больше распалялся Болдижар Вереш.

– А что за вино там внутри?
– полюбопытствовал Мальнаши, садясь на своего любимого конька.

– С горы Шомьо, - отвечал Томпа.

– Старое?

– Такое старое, что может быть еще ваш предок Ной заливал его в бочонки.

– Черт его знает, сбежит от с моей фляжкой или нет?
– возвращаясь к так и не получившему ответа вопросу (относительно Акли), сказал Томпа.

– А верить, выходит, никому нельзя. На днях вон наш священник сказывал, что вычитал он в каких-то старых летописях, будто все это неправда, что Ной изобрел вино. Что мол вино открыли много позже. Уже во время правления короля Мирири.

– Я тоже слышал про этого Мирири, - подхватил Альнаши.
– Король Мирири был большим любителем винограда, и тогда один его министра стал ломать себе голову, как бы так сделать, чтобы король его и на следующее лето все еще мог бы лакомиться прошлогодним виноградом. И тут ему пришла в голову мысль выжать из виноградных ягод сок да залить его в корчаги. Чтобы он там хоть целый год хранился. А там уж бери да попивай этот самый сок будто молочко. Словом, надавил он соку виноградного. Но король попробовал его, да и выплюнул. Яд, говорит. У королей это бывает, что они поспешны в своих суждениях. Вино-то как раз еще только бродило в сосудах, а в прогреб, где стоял сок, случайно слуга один с собакой заглянул, ну туда, где вино бродило. И надо было случиться, что потом находят и собаку и слугу обоих мертвыми. И тогда-то сказали окончательно, что виноградный сок - это мол яд смертельный. Сказали. Как припечатали: яд и все тут! И держали этот яд в бочонках до случая, когда понадобиться. Потому что в королевских кладовых и яд - такой же нужный, ходовой товар, как у нас - жир свиной.

– Ну знаешь, нашел же ты время сказки рассказывать, - упрекнул рассказчика Болдижар Вереш.
– Для сказок нужна теплая печка, да хотя бы немножко винца.

– Винца мы сейчас добудем, - пообещал господин Томпа.
– Давай, рассказывай, что там было дальше?

– Так никто бы и не добрался до сути, - продолжал повествовать шурин, если бы год спустя на заболела неизлечимой болезнью королева. Врачи так определили болезнь: меланхолия. Тоска значит. И тогда королева решила извести себя. Обманула как-то фрейлин своих придворных, пробралась тайком в погреб, где стояли эти корчаги с виноградным соком, выпила из одной корчаги кружечку и сидит ждет, когда смерть наступит. Однако через некоторое время она такая веселая стала, что ей сразу танцевать захотелось. И конечно никакой смерти. На другой день она уже двумя кружками зачерпнула и тоже выпила, подумав, что может для смерти одной кружки мало? И опять у нее настроение еще лучше стало. Словом, каждый день она пила все больше и больше и в конце- концов вылечилась от своей болезни и решилась открыть великую тайну королю тоже.

– Ну а потом?

– Ну а потом. Как во всякой сказке: король стал жить поживать, добра наживать и жил, пока не помер.

– Говорят, что он своему изобретательному министру послал тамошний Большой крест ордена Железной короны, - со смехом добавил господин Томпа.

– Как бы не так. Говорят, что король его еще до того обезглавил. Сразу как попробовал мусту виноградного да и выплюнул. Так ведь всегда бывает, когда кто-то большое открытие сделает, ему обязательно голову отрубят.

– Тсс! Идут!
– послышалось со всех сторон.
– Что-то начинается.

По толпе пронесся легкий ветерок волнения, как если по ржаному полю пробежит перепелка. Скрипнул ключ в двери дома. Это услышали и доложили те, кто на верху стены сидел.

– Открывают!

– Папаша Дмитрий, - пробормотал Сепеши повеселев.
– Ну наконец-то!

К тому времени и Акли возвратился с фляжкой. Но уже не тем успокоенным, каким был, когда отправился за ней. Хотя и повозку он нашел и фляжку. Но на повозке он нашел и еще кого-то с тонким, как ниточка, и очень знакомым голоском.

– Ради Иисуса Христа, помогите, сударь! Спасите!

– Да восславится Христос, аминь! Кто ты таков?

Пояснение дал флегматичный возница.

– Военнопленный один.

– Может военнопленная?
– улыбнулся Акли.
– Нет? Отчего ж тогда голосок-то у этого пленного такой тоненький?

– Аль вы меня не узнаете, сударь?
– жалобно простонал военнопленный.
– Это же я - Рябина!

Даже молния, пади она с неба, не поразила бы так Миклоша Акли, как эти слова. Значит, все потеряно?! И гонец и письмо в руках Сепеши? Только теперь происшедшее предстало перед ним во всем своем устрашающем виде.