Миколка-паровоз (сборник)
Шрифт:
И хоть не в новинку все это Янке, хоть не в первый раз озирал он земной простор с высоты птичьего полета, но в сегодняшний день он видел все как-то по-новому. Возможно потому, что всем существом предвкушал он ту минуту, когда превратится в вольную птицу и будет лететь, лететь над всем этим миром: над лесами, над черными полями, над серебряной нитью реки. Река петляет, кружит. Вон виден и луг, куда всегда спрыгивают парашютисты. И люди на лугу совсем маленькие, как булавочки.
Янкин самолет полетел над белыми, куполами. И тогда Янка посмотрел вперед. Там шел большой самолет, с которого один за другим прыгали люди в шлемах, с тяжелыми ранцами на груди и за спиной. И тут же, прямо под Янкой, из этих ранцев тянулись белые полотнища, наполнялись воздухом, тугие и круглые, и к земле плавно спускались Парашютисты.
Бросает Янка взор вниз, на землю, и, говоря по правде, становится ему страшновато. Да раздумывать некогда. Вот летчик впереди поднял руку в кожаной перчатке, а это — команда прыгать. И хоть побежали у Янки мурашки по спине, он поднимается с места, улыбается летчику: дескать, все у меня в порядке, готов я! Самолет сбавляет газ, мотор неровно ревет, и слышно становится, как свистит ветер в крыльях.
Преодолевая тяжесть, становится Янка одной ногой на сиденье, другую перекидывает за борт. Бешеный порыв ветра рвет полы, ранец, хочет схватить Янку в свои объятия и" понести в бескрайний простор воздушного океана. Да крепко держится Янка руками за борт. Потом берется за стойку крыла, переходит на крыло, стоит под напором ветра и улыбается летчику в кабине. Улыбается и летчик, и это очень нужно Янке. Чтоб смотрели на него добрые глаза и чтоб улыбалось знакомое лицо. Прибавляется тогда бодрости у Янки, хочется совершить что-нибудь смелое.
И опять поднята рука в кожаной перчатке. Последняя команда:
— Пошел!
Правая рука Янки ложится на красное кольцо парашюта — обжигает холодок металла. В этом кольце теперь все — жизнь Янкина, солнечное тепло, зеленая земля и все на земле: отец и бабушка Арина, закадычные друзья-товарищи, кот Васька… Там они, внизу. А рука твоя — на кольце парашюта.
Еще какая-то доля секунды, мгновение какое-то, — и бросается Янка вниз, как солнечными погожими утрами нырял он в днепровские волны. Секунда, вторая, — впрочем, кто их сосчитает! — и Янка вдруг ощущает всем телом сильный толчок. Даже больно под мышками. И голову вздернуло кверху. А вверху над ним шелестит белый купол.
— Раскрылся! Все в порядке!
И уж не помнит Янка, когда зажмуривал глаза, когда открывал их. Поглядел он снова вверх, и круги пошли перед глазами. Зеленые, красные, огневые. И словно кто-то пырнул холодным ножом Янке прямо в горячее его сердце. Потом все вокруг заволокло черным туманом, и, как сквозь сон, почувствовал Янка, что падает он в бездну, где ни света белого, ни голоса человеческого. Только монотонный гул, глухой и тягучий.
Но холодный ветер бил в Янкино лицо, и он все-таки очнулся, снова поднял голову кверху и, увидев знакомое лицо летчика, немножко успокоился. Правда, летчик был бледным и оглядывался по сторонам перепуганно и растерянно. Янка даже попытался улыбнуться летчику, чтобы приободрить его. И тут ему вдруг стало теплее, словно рассеялся черный туман, в котором он очутился минуту назад. Янка еще раз вскинул голову кверху и смелее огляделся вокруг. Напружинил он тело, как бы собирая все свои силы, чтобы вступить в поединок с мрачной пеленой черного тумана, которая угрожала поглотить его.
Нельзя погибать вот так… Среди ясного утра… Когда так ярко светит теплое солнце… Когда раскинулась под тобою такая зеленая земля… А на земле так много таких же, как
и ты, людей… Добрых, хороших… Надо жить…
В лицо ему били, мешая смотреть и говорить, ветры. И он закричал им, этим злым и беспощадным ветрам, во всю силу:
— Жи-ить! Нельзя сдаваться…
А самолет летел. Самолет набирал скорость. Гудел мотор, ревел мотор. Летчик словно бы укрощал дикую лошадь в воздухе, а не управлял машиной. Он заставлял ее резко становиться на дыбы, стремительно падать вниз, совершать замысловатые повороты.
Но — ничего не помогало. Янка не отрывался от самолета. Стропы парашюта зацепились за хвостовое оперение, запутались на костыле, и Янку болтало из стороны в сторону на буксире легкого самолета.
Оглядывается летчик назад и вниз, видит Янку и тяжело вздыхает: «Быть беде… А надо спасти мальчонку!.. Янка должен жить!..»
Внизу,
на аэродроме, забегали, заволновались люди.«В воздухе беда!»— думал каждый и спешил к своему посту.
Первым заметил, что в воздухе что-то неладное, Янкин отец. Закинув голову, он вглядывался в самолет и не мог сдвинуться с места. Ему казалось, что как только он оторвет взор от кружившей в небе машины, произойдет непоправимое несчастье. Заметив, что самолет кружит над аэродромом, Янкин отец вдруг стремглав побежал через все летное поле искать начальника парашютной школы.
— Что с вами? — недоуменно спросил тот, когда увидел белое-белое лицо товарища.
— Сынишка мой в беду попал… Прыгнул с самолета и, видимо, зацепился парашютом за хвостовое оперение машины.
Ничего не сказал в ответ начальник парашютной школы. Выбежал из комнаты дежурного, вскинул бинокль, нашел в небе самолет и тотчас помчался к ангару. Янкин отец не успел догнать его, как из ангара уже выползла маленькая крылатая машина с заведенным мотором. Тревожным блеском золотился круг вертящегося пропеллера. Солнце отражалось на небольших "крыльях самолета. И вот он уже взмыл в воздух, сделав короткий разбег, и с воем стал забираться в высоту.
А наш Янка тем временем в который раз совершил круг над аэродромом. Парашют крепко держался за хвостовое оперение самолета, и на туго натянутых стропах, как на качелях «гигантские шаги», раскачивался мальчишка в шлеме.
Янка уже справился с чувством страха и даже сорвать попытался парашют с хвоста, да только все усилия были тщетными. Янка уже сообразил, что всего три стропы и зацепились, но ничего сделать с ними не мог.
Хоть бы какой-нибудь завалящий ножик перочинный, что ли, захватил он с собою в этот полет! Отрезал бы тогда стропы и, отделившись от поводыря-самолета, раскрыл бы запасной парашют и спустился на землю. Да никакого ножа с ним не было. Подергал Янка стропы руками до боли в ладошках, — прочные, не поддаются. Не справиться с ними Янке: крепчайшие шелковые нити вплетены в стропы — не разорвать!
Тогда решил Янка подтянуться на стропах к самолету, чтоб как-нибудь добраться до спасительного борта машины. Сильный ветер сбивал его, тащил назад, бросал вниз. И опять больно горели его ладошки.
Возникла еще надежда — летчик на резких виражах сбросит парашют с хвоста машины, тогда Янка сможет опуститься на запасном, поменьше, что покоится в ранце. Но видел Янка, что летчику никак не удается сделать этого: основной парашют словно привязали морским узлом к хвосту машины.
«А что, если взять да и раскрыть запасной парашют сейчас? — подумал Янка. — Ветер подхватит меня и сорвет с хвоста. Вот я и полечу на землю по всем правилам…»
Легко так подумать, но нелегко решиться. Ведь это — последняя надежда, а запасной парашют — последнее средство спасения… Может быть, рано еще прибегать к самому последнему? Стоит ли так рисковать? А что, если и запасной возьмет и запутается, как основной, — тогда какие меры предпринимать?..
И чем дольше летал в небе Янка, тем все очевиднее становилось, что близится время предпринимать последнее средство. И снова стало страшно Янке, похолодело его мальчишечье сердце, и закрыл он глаза, рисуя себе трагическую картину окончания этого первого в жизни парашютного прыжка с настоящего самолета. Ведь не сутки же будет догорать бензин в моторе, ведь вынужден же будет летчик идти на приземление! Что тогда станет с ним, с Янкой? Одного и жди: никогда, никогда не видеть больше ни этого неба, ни теплой зеленой земли, ни добрых отцовских глаз… И голоса отца больше не услышать, и смеха его…
Подкатил комок к горлу, стало Янке тяжело дышать. И мерзнуть он начал, словно серыми хмурыми облаками заволокло перед ним яркое солнце и голубизну небес.
И не увидел Янка, а угадал всем своим сжавшимся в комок телом, что где-то поблизости набирает высоту, ревя натужно мотором, новый самолет. Оглянулся Янка — так и есть. Правда, летит вдогонку за Янкой второй самолет. Вот уж он совсем близко. Видно даже лицо пилота. Пригляделся сквозь слезы Янка, узнал — начальник парашютной школы за штурвалом машины. И сразу отлегло от сердца, и дышать стало легче, и потеплело вроде вокруг.