Микрошечка

– Ах, это, - смущенно улыбнулся он.
– Пойдем со мной.

Я последовала за ним в кабинет, но там мы не задержались. Мой таинственный нажал где-то какую-то кнопку, и книжный шкаф отодвинулся в сторону, открыв проход в стене. Совсем как в старых готических романах. Никогда не предполагала, что доведется стать персонажем одного из них. Признаюсь, не без трепета я миновала вслед за мужем проем в стене. Мы попали в довольно-таки большую комнату, о существовании которой в доме я даже не подозревала. Ведь не чуланчик же! Хотя понятно - после проема в стене мы некоторое время спускались вниз по наклонному пандусу. Эта комната в подвальном помещении! Правда, о существовании такового я тоже не подозревала. Нужды не было. А мой таинственный, стало быть, все предусмотрел при строительстве дома! Неужели он уже давно понял, что со мной происходит?.. Чуткий мой... Но я-то какова! Дура-дурой!..

У ближайшей стены в углу стоял стол, явно напичканный электроникой. На столешнице его сверкал новенький монитор с клавиатурой. Но я смотрела не туда. Я смотрела за стеклянную перегородку, точнее, стену, разделяющую пространство помещения на узкий коридорчик, где мы сейчас стояли, и собственно комнату. И там, за стеклянной стеной я, будто с вертолета, видела наш лес - тот самый, в котором мы сейчас находимся, озеро в нем, похожее на серебристую рыбешку в зеленой траве, вдалеке - игрушечные горы. И наш домик! Только совсем игрушечный. Домик для маленькой куколки. Для Дюймовочки и ее Эльфа. Только для меня Эльфа не ожидается.

– Что это?
– прошептала я, похолодев от ужаса. Я понимала, что это мой склеп.

– Это мир, где я надеюсь уберечь тебя... Где ты можешь дождаться меня... Когда придет моя пора... уменьшиться.

Последнее меня обнадежило. В смысле Эльфа. Только это ведь как судьба распорядится - где кому уменьшиться. И потом, почему-то не все уменьшаются. Некоторые просто умирают. И никакая наука не может объяснить этого феномена. По какому принципу осуществляется отбор? Говорят - по воле Божьей. Только, не ведая субъекта этой воли, говорить так - означает признаться в полной своей слепоте.

– Я бы рада дождаться тебя, - вздохнула я, - но для этого надо, чтобы я вообще была, во-первых, и оставалась там, - ткнула я пальцем в стеклянную стену, - во-вторых. Ведь никто не знает, что происходит с теми, кто уменьшается. Нет никаких доказательств того, что не происходит распада на атомы и элементарные частицы. А в разумные атомы и электроны, извини меня, не верю. Во всяком случае, в разумные по-человечески. Если даже он и существует, электронный разум, нам он недоступен.

– Но если я к тебе приду, - воскликнул мой оптимистичный, - у нас будет одинаковый разум, и мы поймем друг друга.

– Если мое уменьшение остановится у какого-то предела, и я смогу тебя подождать. Но согласись, всеми живущими, всеми нормальными людьми уменьшение трактуется как исчезновение. И, что уж там прятаться за терминологию, - как смерть. И не просто рационально трактуется, но и эмоционально ощущается. Откуда это знание и это ощущение тех, кто не уменьшался? Может, к нам поступает информация от НИХ, уменьшающихся, по неизвестным психическим каналам?

– Если информация поступает, значит, должен существовать ее источник, то есть психика, передающая информацию... Ты ухватываешь мою мысль?

– Вполне, - заверила я, - но не могу разделить ее оптимизма. Во-первых, источником может быть наша собственная психика, защищающаяся от ответственности за уменьшающихся, бессознательно стремящаяся к освобождению от них, от кошмара постоянного незримого чьего-то присутствия... Во-вторых, даже если это не так, мы получаем информацию об исчезновении... Так сказать, последнее "прощай", исполненное тоски.

– Да, возможно, это последнее "прощай" прежнему миру. Громадному, не очень приветливому, но, в общем-то родному, знакомому. А впереди неизвестность. Неизвестность вовсе не означает небытие. А незримое присутствие тех, кого мы любим - не кошмар, а спасение!

– Просто нам очень хочется в это верить.

– Ты сама упомянула о неизвестных нам психических каналах информации...
– не растерялся мой оптимистичный.
– Так, может быть, в нас эта вера оттого, что по этим самым каналам мы ощущаем реальное основание для нее?

– Я думаю, что мы просто защищаемся от ужаса, - не могла я преодолеть своего пессимизма. Может быть, потому не могла, что в моем положении поверить и разочароваться было бы слишком жестоко. Тем более, что и утешить будет некому. Так лучше сразу настроиться на худшее. Легче будет принимать плохое.

– А я думаю, что это срабатывает инстинкт вечной жизни, спасающий нашу психику от саморазрушения, потому что она понадобится нам во время исхода в новое качество...

– Как же я смогу тебя дождаться, если перестану быть собой?! В новом, как ты выразился, качестве...

– Но если твоя психика не разрушится, ты не забудешь меня!

– Не забуду, - согласилась я, ибо это было чистой правдой... Сейчас.

– А не забудешь, станешь ждать. И я приду.

– Очень красивая сказка, - невольно вздохнула я. Очень бы хотелось поверить в нее.

– Твоим голосом вопиет громадное "но", - учуял мой чуткий.
– Не надо никаких "но".

– Тогда, может, на пару засунем головы в песок, аки страусы? усмехнулась я.

– Что ты имеешь в виду?
– притворился он непонятливым.

– Я имею в виду, что, скорей всего, мы расстанемся навсегда... Из этого и надо исходить...

Разрази меня гром, если я знала тогда, как исходить из этого, и куда направляться.

– Тогда мою голову надо не в песок, - помрачнел мой ненаглядный.
– А на плаху. Я не хочу оставаться здесь... Без тебя... Без надежды увидеть тебя снова...

– Так возникают мифы, а из мифов - религии. В нашей смертности - их бессмертие... Я не хочу лишать тебя надежды. И сама не хочу ее терять, но нельзя позволять иллюзиям подменять реальность... А реальность состоит в том, что как бы мало времени нам не оставалось - оно наше. Не слишком ли это жестоко - швырять его в пустоту?

– В пустоту, действительно, было бы жестоко, - обнял он меня за плечи.
– Только я предлагаю прямо противоположное - продлить время нашего общения до максимально возможных пределов. Каковы они, насколько мне известно, никто не знает...

– Кроме святых отцов, быть может, - вынуждена была согласиться я с очевидностью.

– Не смею утверждать, ибо не посвящен, но предполагаю, что их гипотетическая осведомленность в этом вопросе - блеф. Коснувшись проблемы, я понял, сколь серьезного научного обеспечения она требует. Они же не допускают науку в эту сферу.

– Официально. Твою науку. У них веками могла развиваться своя тайная наука. Знание - власть. Особенно, если оно касается проблем жизни и смерти, - предположила я.