Миксы

Но легла Лёля не с ребёнком, а попросила вытащить хлам из другой маленькой комнаты. Валерику это тоже показалось хорошим знаком, словно она оставалась на даче не няней и не домработницей, а в каком-то ином качестве.

Валерик сам вставал к Даньке и утром поднялся рано, чтобы приготовить завтрак. Лёля улыбнулась, увидев красиво накрытый стол, и с удовольствием поела.

Подавая чай, Валерик наклонился так, что его щека на мгновение прижалась к Лёлиной макушке. Она отстранилась, но, на его взгляд, не сильно и не очень решительно. Словно давая ему понять, что в целом не против, но...

Да, игра должна была быть, Валерик был согласен. В этом тоже была своя прелесть, своё маленькое чудо. Острота.

Днём, когда она прибежала на дачу во время тихого часа, Валерик всё время старался коснуться её, но Лёля стала нервно отстраняться, и он понял, что переборщил. Тогда Валерик сменил тактику и принялся ухаживать романтично. Гуляя с Даней по лесу в перерывах между приступами дождя, он срезал плотный кусок сосновой коры и за пару часов вырезал из него цветок, похожий на лилию. Лёля вспыхнула румянцем, принимая подарок. Впрочем, в остальном она так и осталась задумчивой и замкнутой, и только иногда строго взглядывала на Валерика воспиталкиными глазами, холодными, как заоконный дождь.

Валерик не знал, с какой стороны к ней подобраться, и вдруг вспомнил, как рассказывал ей про миксы, и какой заинтересованный и оживший был у неё взгляд.

– Помнишь, – осторожно начал он, когда они оба смотрели телевизор, а Даня копошился между ними на диване, – я тебе рассказывал про миксы?

– Про что? – Лёля удивлённо вскинула брови.

– Про миксы. Которые изучаю.

– Смутно, – и она вновь стала смотреть в экран.

– Я тут видел один плазмодий, возможно, арцирию, на поленнице. Сейчас, в дождь, он, конечно спрятался внутрь какого-нибудь полена... Они вообще нежные, боятся, что потоки просто смоют их вниз и не дадут оформиться... Так вот, я могу показать его тебе, как только кончится дождь. Может быть, удастся даже отследить, как плазмодий движется. Ну и как образовывает плодовое тело – конечно.

Говоря, Валерик разволновался: Лёлин взгляд не ожил, и интереса в нём не появилось.

– Да не обязательно, – равнодушно ответила она. – Пусть себе... живёт.

Валерик не нашёл, что ответить. Он сидел и думал: когда же она притворялась, тогда или теперь?

Ночью шумящий за окном дождь напомнил почему-то о Лере. И Валерик вдруг подумал: а вдруг она заявится сейчас и помешает ему и Лёле? Мысль об этом наполнила его отвращением и неприязнью.

Лёля могла бы стать ему хорошей женой. Там, где она появлялась, сразу становилось уютно. Она умела готовить и чисто убираться. Если была в настроении, хорошо ладила с детьми. И была довольно красивой, пусть и не настолько, чтобы будить в Валерике сильные чувства. Кроме того, однажды она проявила интерес к Валериковой работе. Пусть мимолётный, этот интерес был важен ему: казалось, теперь, зная, чем он примерно занимается, Лёля не могла бы считать его пустым местом.

Он почти планировал свадьбу, почти прикидывал, как они будут жить.

А на следующий день Лёля ожила. Глаза её снова стали внимательными и оживлёнными. Валерик подумал: может быть, на неё плохо действует дождь? Дождь как раз кончился, и сквозь облака то и дело проглядывало тёплое солнце.

Лёля вбежала во двор, сияя улыбкой, и закричала Валерику:

– Спиногрызы делают вид, что спят! Я свободна!

– Здравствуй, – ответил Валерик. – Есть будешь?

– Господи, ты такой классный! – и она налетела на него, обняла и поцеловала в щёку.

А потом они сидели за столом, ели вкусные бутерброды, которые Валерик соорудил из жареного хлеба, майонеза, чеснока, помидора, варёного яйца, зелени и шпрот, и болтали. Лёля всё время шутила. Валерик давился масляными шпротами, и жёсткий поджаристый краешек булки царапал ему нёбо.

– Я заварю чай, – сказал он, отсмеявшись в очередной раз.

– Сиди, – Лёля вспорхнула с места и бросилась к чайнику. Нажав кнопку, замерла у Валерика за спиной. Её ладони будто сами собой опустились на Валериковы плечи, и Лёля принялась тихонько массировать их. В голове у Валерика зашумело. Он даже на секунду испугался, что потеряет сознание, но потом понял, что шумит не столько голова, сколько закипающий чайник. У Лёли были очень сильные пальцы. Она мяла плечи жёстко, но в то же время не больно.

– Просто удивительно, что тебя так часто отпускают с работы, – сглотнув, проговорил Валерик. От Лёлиных прикосновений в его животе рождалось возбуждение, и он произносил слова в надежде пригасить его.

– Да почему? Сейчас дети по корпусам. Тихий час. Ну и чего мне там сидеть?

– А если... – Валерик снова сглотнул, – если что-то случится?

– Да я же не одна. Есть второй воспитатель. Тренер есть. К тому же, тренеры с ними гораздо больше возятся. Это ж их дети, они лучше знают, что лучше. Мы так, на подхвате.

– А если начальство тебя хватится?

– Скажу, что обходила территорию, – Лёля пожала плечами. – Подумаешь. Да и... – она сделала паузу, в которой слышалось колебание, словно она подбирала следующее слово, – напарница прикроет.

– Она, наверное, тебя уже ненавидит. Ты всё здесь и здесь...

– Нет. Нет. Она у меня добрая. Всё понимает. Думаю – понимает... Я бы её поняла...

Чайник щёлкнул кнопкой. Лёля перестала массировать Валерику плечи и пошла заварить чай. А когда ставила перед ним чашку, наклонилась так, что в глубокий вырез её майки он увидел красивую грудь, едва прикрытую крохотным кружевным лифчиком.

Леры больше не было. Она таяла вдали, её волосы цвета арцириибольше не волновали... Кому какое дело могло быть до Леры, если рядом, живая и тёплая, была Лёля?

Ей пора было уходить. На крыльце она немного задержалась, чтобы завязать шнурок. Она сделала это нарочно, и в её движении было много голливудской пошлости, но Валерик не мог думать о хорошем вкусе. Он замер и любовался и ожил, когда она уже выбежала за калитку.

И вдруг там, за калиткой, раздались голоса: возбуждённые, на повышенных тонах, словно кто-то ссорился, и один голос, кажется, принадлежал Лёле. Валерик кинулся туда, но вдруг калитка распахнулась, и во двор ввалился акрозиновый бомж. Его ноги были чуть согнуты в коленях, руки – широко расставлены, на опухших губах играла бессмысленная широкая улыбка. Он был похож на подвыпившего дядюшку, который собрался поиграть с любимым племянником в карусель: подхватить на лету и закружить вокруг себя, и словно призывал Валерика: ну же, беги! прыгай!

Валерик в нерешительности остановился. Сделал шаг влево, потом вправо. Бомжа было не обойти. Он тоже шатался вправо и влево, и смеялся, как будто верил, что Валерик принял игру и веселится вместе с ним.

Голоса за забором стали как будто громче и злее. Валерик махнул на бомжа рукой. Он влетел на веранду, запер за собой на щеколду дверь и побежал на второй этаж, к окну, из которого было видно дорогу за забором.

Лёля всё ещё была там. Она стояла, опустив голову, а кто-то удалялся от неё через подлесок. Валерик не успел рассмотреть, кто. Сквозь плотные кулисы, сотканные из молоденьких пушистых сосёнок, он видел лишь что-то белое: рубашку или футболку.

Потом и Лёля пошла вслед за этим белым – в сторону лагеря. Она казалась подавленной, и первая мысль, мелькнувшая у Валерика, была: кто-то устроил ей сцену ревности.

А вечером она снова была другая. Держалась так, словно точно отмерила полтора шага своего личного ненарушаемого пространства. Валерик чувствовал, что сходит с ума.

Он смотрел на её напряжённую спину, на движения рук, когда Лёля резала овощи, отводя далеко назад пухлый локоть с острой торчащей косточкой, и это резкое движение, казалось, говорило "не подходи". Но Валерик видел и привлекательную грудь в глубоком вырезе майки, и плотно натянутую на бёдрах ткань. Он не смог сдержать искушения, подошёл к Лёле сзади и остался стоять в полушаге, ощущая текущее от Лёли тепло. Та, нахмурившись, обернулась: