Миледи и притворщик

– Не переживай, – сказала я псу, потрепав его по голове. – Твой хозяин скоро придёт за нами.

Жалобно поскуливая, он всё же побрёл вслед за мной и нашими лошадьми к упомянутому Сеюмом постоялому двору. Дорога была недолгой – минут за десять мы добрались до выстроенного угловатой подковой двухэтажного здания, во внутреннем дворике которого толпились привязанные к изгороди загона кони и даже верблюды. Напротив постоялого двора через широкую улицу жались друг к другу узенькие трёхэтажные домики, а возле одного из них стояла невысокая, но приметная статуя с четырьмя руками, тремя грудями и вся измазанная багровыми разводами.

– Это та самая обитель красных сестёр? – спросила я Сеюма, пока он привязывал лошадей. – Что-то вроде монастыря?

– Это община для просвещённых сестёр.

– И они проводят кровавые ритуалы прямо во дворе?

– Там просто режут куриц, – излишне торопливо буркнул он, стаскивая с лошадиных спин дорожные сумки.

– Я тебя не спрашивала, кого именно режут, – заметила я. – Зачем ты мне это сказал?

– Идём уже к хозяевам просить комнаты, – с ещё большим раздражением кинул он. – А то сейчас понаедут всякие коробейники и всё займут.

Действительно, пока мы говорили, во дворе появились пять всадников: все молодые мужчины, все в светлых одеждах.

– Странствующие торговцы, – шепнул мне Сеюм, – Шумные ребята. Если начнут кутить по случаю крупной сделки, стены затрясутся. Эх, надо было ехать на другой постоялый двор.

– Нет, мы никуда не поедем, – отрезала я. – Шанти придёт за мной сюда, мы должны ждать его здесь.

– Ну, тогда не жалуйся, когда ночью эти пятеро будут орать и не давать спать.

На уговоры Сеюма я и не думала поддаваться. Никуда без Стиана я отсюда не уйду. И Гро тоже.

Пока мы вдвоём перетаскивали дорожные сумки к порогу здания, двое торговцев уже проскользнули внутрь и уже вовсю заговаривали зубы хозяйке постоялого двора. Да, именно женщина, широкобёдрая мать семейства, здесь всем заправляла. Пока её щуплый муж затаскивал вещи торговцев на второй этаж, она бойко рассчитывала их, заодно интересуясь, где те были и какие новости привезли в Гулор.

– Да вот, из Камкута едем, продавали там стросарпальцам ковры. Они всё расспрашивали нас, откуда мы, плохо ли в Румелате живётся, не хотим ли у них остаться. Глупые. Им самим скоро думать придётся, куда из Старого Сарпаля деваться, чтобы ноги не протянуть.

– А что так? Случилось у них что? – поинтересовалась хозяйка.

– Так сатрап их из дворца пропал, – ответил ей один из торговцев. – Ну как, сатрап? Подменыш, которого они каждые семь лет для искупления грехов Сураджа выбирают. Вон, недавно выбрали одного, а он добрым малым оказался – милости простым людям пожаловал, суд для них справедливый свершил. А незадолго до казни он пропал бесследно, и никто не знает, где же его искать. Люди простые ко дворцу пришли просить, чтобы их к сатрапу пустили, а им говорят, нет его, скоро из из соседнего города приедет. А люди и отвечают, нет, тот, что Сураджем зовётся, не сатрап нам больше, он свою власть вместе с печатью другому отдал. Теперь тот, у кого печать, и есть истинный правитель Старого Сарпаля, а Сурадж может идти на очистительный костёр и искупить на нём все свои грехи. Говорят, толпа пыталась осадить дворец в Антахаре, куда Сурадж переехал со своими жёнами и наложницами, но стражи дали бой и переубивали всех осаждавших. Теперь в Шамфаре и вокруг столицы, волнения. Говорят, Сурадж сбежал из Антахара и теперь то ли на побережье скрывается, то ли вовсе из сатрапии сбежал.

– Вот будет смеху, – поддержал его приятель, – если узнают, что он на север к заморским бесам подался, с которыми в былые годы так усердно боролся. Интересно, он с собой весь свой гарем забрал или только самых любимых жён?

– А северные люди его, интересно, с распростёртыми объятьями примут или в клетку посадят и на площади выставят на потеху публике? – сыронизировала хозяйка. – Помнится, много он бед северянам, которые в его сатрапии жили, причинил. И детям их. Вот ты, сестрица, наверное, тоже настрадалась, пока в Старом Сарпале жила. Сбежала, наконец от этих невежд, что ненавидят полукровок и женщин. Ну, ничего. Здесь тебе спокойней будет житься. Здесь тебе сёстры помогут и никогда не обидят.

Эти слова уже были обращены ко мне, и я лишь смущённо улыбнулась, лишь бы не вступать в диалог и лишний раз не выдавать себя.

Пока Сеюм договаривался с хозяйкой об оплате двух комнат, я вышла во двор, чтобы вместе с Гро дождаться Стиана.

Нет, когда он придёт, я ему и слова не скажу о том, что только что услышала. Не стоит ему сейчас забивать голову политическими проблемами Старого Сарпаля. Ещё начнёт переживать, не будет находить себе места, а то и вовсе решит вернуться в Шамфар, чтобы отдать Сураджу его печать власти. Нет, этого я не допущу. Я помню, с каким волнением Стиан говорил мне о возможной гражданской войне в Сарпале, если верховный царь умрёт на своём острове. А тут в отдельно взятой сатрапии война уже началась. И с его невольной подачи. Всё, решено, буду молчать и Сеюму запрещу говорить о встрече с торговцами коврами. Я ведь знаю Стиана, он же будет терзать и корить себя за то, что люди, так понадеявшиеся на его заступничество, пришли к Сураджу и погибли от рук его стражей. Нет, от меня он точно ни о чём не узнает. Во всяком случае, не сейчас, пока мы находимся в Сарпале.

Стиан появился во дворе через полчаса. Я так была рада его видеть, но ещё больше нашей встрече обрадовался он сам.

– Ты здесь, – подбежал он ко мне и крепко обнял. – Он не обманул меня.

– Конечно, не обманул, я же говорила, всё будет хорошо.

Чтобы всё и вправду было замечательно, я поспешила увести Стиана в оплаченную комнату, чтобы он случайно не столкнулся с торговцами коврами и не услышал их рассказ о волнениях в Старом Сарпале.

Хозяйка была бдительна и не пропустила Гро вместе с нами на второй этаж, но вечером после кормёжки во дворе Стиан всё же ухитрился провести пса мимо бдительной женщины в нашу комнату. И, как вскоре выяснилось, не зря он забрал Гро с улицы.

Как только начало смеркаться, я поставила штатив у окна и направила камеру на освещённую двумя уличными факелами статую Камали. Она стояла через улицу напротив нашего пристанища, и я очень надеялась, что на долгой выдержке смогу сделать её приближенный оптикой снимок.

Мне пришлось держать затвор открытым секунд десять, чтобы на плёнку попало больше света, и снимок не выглядел слишком тёмным. Немного подумав, я решила сделать контрольный снимок с пятнадцатисекундной выдержкой, чтобы всё получилось наверняка. И тут как назло мимо обители камалисток промчалась какая-то всполошённая девица. Ну, всё, теперь вместо неподвижной статуи по кадру растянется призрачная змейка в виде бегущей девушки…

– Проклятье, – выругалась я, а в следующий миг снаружи раздался истошный женский вопль.

Стиан подскочил к окну, и вместе мы целый час наблюдали разыгравшуюся возле обители камалисток вакханалию. Девушки и женщины то выбегали из здания, то снова забегали внутрь. Кто-то из них бил себя по щекам, кто-то пытался рвать на себе волосы, а кто-то и вовсе впивался острыми ногтями себе в лицо и пускал кровь.

– Да они чем-то опоены, – догадался Стиан.

И вправду, одна из женщин упала на мощённую дорогу и начала биться головой о выступающие булыжники, а потом она поднялась на ноги и стала прикладываться кровоточащим лбом к ступням Камали. Да уж, с ясным сознанием такое точно не сделаешь. А кое-кто ещё пытался меня убедить, будто статую окропляют куриной кровью… Всё-таки камалисты и камалистки крайне неуравновешенные люди. С такими надо держать ухо востро.

Полночи на улице раздавались визги и крики, от которых было невозможно уснуть. К женским голосам вскоре присоединились мужские, не менее возбуждённые и агрессивные:

– … Красная мать, возьми мою срамную плоть! Вверяю тебе бренное, прошу, дай вечное!

А потом со стороны обители послышался душераздирающий крик, от которого всё внутри похолодело. Подходить к окну было боязно. Но ещё страшнее было слышать эти душераздирающие вопли и представлять, что же именно делает с собой тот безумец.