Милфа

Мысли вязнут. В голове странный, тяжёлый вакуум.

Кое-как я беру себя в руки и иду домой. Долго. Пешком.

Немного пошатывает, но в конце концов я добираюсь.

Пытаюсь поесть — грею суп, сажусь с ложкой…. и через минуту меня выворачивает. Снова и снова. Выходит только кофе, а потом желудок просто сжимается в болезненных, изнуряющих спазмах. Кажется, будто мое тело хочет его исторгнуть.

Ноги дрожат, сердце колотится.

Я списываю на нервы.

Ползу в кровать, заворачиваюсь в плед. Всё тело сжимается, как будто я крошечная точка, в которую схлопнулся целый мир. Трясёт так, что зубы стучат. Сердце ноет.

Я засыпаю в каком-то полуобмороке, а через пару часов вскидываюсь от стука в дверь.

Это Люба.

Едва я открываю дверь, как она бросается ко мне и крепко-крепко обнимает.

— Господи, Лиля, да ты же горишь вся! — озабоченно говорит сестра, приложив руку к моему лбу. — И на ногах едва держишься.

— Да просто… — даже не знаю, что хочу сказать. Я будто в вязком тумане теряюсь, мысли тормозят.

— А-ну давай быстро в постель, дорогая!

Я не сопротивляюсь. Позволяю ей уложить меня, дать воды. Люба приносит мне жаропонижающее, укутывает в одеяло, словно я маленький ребёнок. Пока она хлопочет на кухне, я пытаюсь просто дышать.

Но это сложно, потому что перед глазами калейдоскопом мелькают картинки. Как те рассыпанные фото, только на них не пошлые изображения, на них другое — улыбка Ильи, его пронизывающий взгляд, его губы…

Это все не могло не быть настоящим.

Не могло.

Он ведь не смог в итоге предать меня, не смог. Он боролся, он пытался… И за это поплатился жизнью.

Внезапно обжигающая, болезненная правда прокатывается огнем по коже. Пронзает грудь тысячами острых игл. Я резко сажусь и зажмуриваюсь, потому что картинка за мной вставать не спешит.

Это я…. я виновата. Из-за меня он пошел против группировки и против этого Белого. Из-за меня его убили.

Как.… Боже, как мне теперь с этим жить?

Люба приносит бульон и буквально вливает в меня несколько ложек. А потом долго сидит рядом и гладит по голове, пока я плачу, и пока меня не сваливает в тяжёлый, беспросветный сон.

Следующие два дня я почти не двигаюсь. Меня бросает то в жар, то в озноб. Тошнит от света, от звуков, от запахов. Я будто рассыпаюсь.

Люба берет на работе отгулы и сидит со мной, не отходит ни на минуту. Заставляет что-то есть, что-то пить, глотать какие-то таблетки.

Мне кажется, если бы не она, я бы не выжила в эти дни. Просто растворилась бы в своей бесконечной оглушительной боли.

Когда становится чуть легче, я, шатаясь, выбираюсь из квартиры и иду в клинику. Смотрю на врача, будто через стекло.

Объясняю, что со мной. Та кивает, задает вопросы. Обычные. Но один из них внезапно выбивает меня из реальности.

— Когда у вас были последние месячные?

Я зависаю. Вспоминаю. Считаю. Ошибаюсь. Считаю снова. И не могу найти ответа.

— Минуту, — хмурюсь, копаясь в приложении на смартфоне.

Не отмечено. Давно не отмечено ничего, уже более пятидесяти дней.

— Не помню, — поднимаю глаза на врача. — Я не отметила, наверное, забыла. Сложный период был, нервный.

— Вот, сделайте в уборной, чтобы я понимала, к какому узкому специалисту вас направлять, — врач протягивает тест на беременность, на который я смотрю как на гранату с выдернутой чекой.

— Я не думаю, что.… я… Я вряд ли могу быть беременной. Стресс, наверное, просто. Мы семнадцать лет не предохранялись, а беременности так и…

С Романом.

Мы не предохранялись с Романом.

И дети у нас не получались с Романом.

Я беру тест, как в тумане.

Иду в уборную. Закрываюсь. Опускаю крышку. Сажусь.

Руки дрожат. Тест трясется в пальцах.

Я делаю всё, как сказано и кладу на край раковины.

Смотрю, не моргая.

Одна полоска.

Потом.… потом проявляется вторая.

Яркая, чёткая, совершенно отметающая любые сомнения.

Я вдыхаю резко. Будто ударили.

Положительный. Тест на беременность положительный.

Мое сердце срывается куда-то в живот, а потом подскакивает к самому горлу. Грудь наполняется воздухом настолько, что, кажется, по швам сейчас пойдёт.

Я медленно опускаю ладонь на свой живот. Осторожно. С опаской. Растопыриваю дрожащие пальцы и прижимаю их туда, где сейчас бьётся маленькое, совсем крошечное сердечко.

Я беременна.

Я беременна от Ильи.

Боже….

Он ушёл. Но он останется. Со мной. Навсегда.

В этом крошечном малыше будет его частичка.

52

Проходит месяц. Внутри меня растёт маленькая жизнь — теплая, нежная, пугающе настоящая.

Всё изменилось. Я изменилась. Боль будто бы утихла, сжавшись в тихий угол внутри, где я больше ее не трогаю. Я не отрицаю, что страдаю, нет. Я так же скучаю за ним, но теперь моя боль посветлела, трансформировалась в особую тихую любовь, которой я окутываю себя и малыша в моем животе в мягкий, нежный кокон.

Я иду по рынку, медленно, внимательно рассматриваю прилавки. Всё яркое, солнечное. Разнообразие цветов на стеллажах и в коробах. Мой любимый момент — выбирать полезную еду, которой я буду кормить себя и своего малыша.

На мне светлое пальто, шарф, аккуратно заплетенная коса. Я словно другой человек. Спокойный, мягкий. Не потому что мир стал добрее, а потому что во мне что-то сломалось, а потом проросло заново. Внутри пульсирует новая жизнь. От него. От Ильи.

Это ли не чудо?

Я перебираю помидоры, тянусь за самыми красными. Морковь — только сладкую. Авокадо — мягкий, как положено. Обязательно полкило голубики. И орехи тоже, разные.

Я словно собираю драгоценности. Самое лучшее — для моего малыша. Малышки. Я не знаю еще, кто это. Но он — мой.

Продавщица что-то говорит мне, улыбается. Я отвечаю автоматически. Улыбаюсь в ответ, будто всё в порядке. Наверное, так и должно быть. Улыбаться, когда внутри тишина.

Дома я раскладываю покупки на столе. Аккуратно. По цвету. Как будто порядок снаружи поможет сохранить равновесие внутри.

В кастрюле варится бульон. Запах укропа наполняет кухню. Вода с лимоном на столе. Я нарезаю зелень и краем глаза смотрю на мольберт.

Там — он. Незаконченный. Его взгляд. Почти живой. Половина лица в тени, вторая — освещена.