Миллефиори
Шрифт:
Нонка
С точки зрения любой свиньи, свинья красива. А каждый человек искренне убеждён, что он не каждый. Алевтина была далека от совершенства, но ей самой казалось, что она очень и очень ничего, просто пока не везёт в жизни. Жидкие волосёнки измочалены перманентом. Узкие глазки всегда обведены чёрным карандашом, ресницы густо накрашены тушью. Оттопыренные широкие губы в ярко-розовой помаде. Вроде бы она и не была человеком военного детства, карточек и голода, но пережила нищую юность, когда пальто перелицовывались, юбки перешивались и надтачивались [2] , когда в больших объёмах скупались соль, крупа, мыло и спички. Вот и приобрела бережливость, переходящую в скупость. Поэтому в комнате – засилье узлов, узелков и пакетов. Они лежат на антресолях, вываливаются из верхних полок шкафов прямо на голову. В коммуналке
2
Надтачивать – удлинять.
Дочка с горем пополам выросла, а личного счастья всё ещё хотелось. Поэтому все силы Алевтины уходили на привлечение мало-мальски приличных кавалеров.
Но после первой ночи все они безвозвратно исчезали. Часто в доме происходили перепалки.
– Господи, мама, когда уже ты успокоишься! Ты хахалей меняешь чаще, чем трусы!
– А ты б хотела, чтоб я записалась в монашки?
– Хотела б спать спокойно, а не слушать всю ночь, как вы скрипите кроватью и сопите. И ладно бы кого одного приличного привела, а то ведь таскаешь всякую шваль!
– А что делать? Да, действительно, в большинстве женатые. Ты должна понимать: мужчин в нашем поколении в десять раз меньше, чем женщин. Какие у тебя могут быть претензии? Не будь этих непродолжительных связей, и тебя бы не было!
– Ну почему, почему ты даже на лицо их не смотришь? Вот в кого я такая уродина?
– А ты думаешь, я тебя хотела? Да я уже сто раз пожалела, что побоялась ещё один подпольный аборт сделать!
Дети, которых не любят, становятся взрослыми, которые не могут любить других. Некоторые люди прогуливаются под дождём, а некоторые только мокнут. Вот и Нонна была из последнего разряда. Нежные чувства, стихи, которыми увлекались одноклассницы, ей были недоступны. Зато зависти, любопытства, практицизма, притворства было в избытке.
Окончив восемь классов, Нонна решила поступить в медучилище: работа непыльная, даже стерильная, можно сказать; одежды много не нужно: всё прикроет халатик беленький; опять же, всегда можно подработать, по домам побегать с уколами-горчичниками, да и окружение интеллигентное.
Повезло, что конкурс был небольшим и скромных Нонкиных знаний хватило; в списке поступивших по количеству набранных баллов она была предпоследней. Учёба не очень ладилась и здесь, училась она на тройки, но в группе было много сердобольных девочек, которые помогали, давали списать, выручали. Нонна уже видела себя старшей медицинской сестрой, идущей по длинному больничному коридору в туфлях на высоких каблуках, с красивой причёской. Младший медицинский персонал льстит ей, а главврач, солидный мужчина, призывно улыбается…
На втором курсе их повезли на экскурсию в Вильнюс. Там больше всего запомнились не узкие улочки, не готическая архитектура Старого города, не мощённые брусчаткой улицы, не башня Гедиминаса, не богатые магазины, не вкусный кофе, а Острая брама, или ворота Аушрос, – старинный странный костёл. Экскурсовод с приятным акцентом рассказала, что чудотворная икона Остробрамской Божией Матери, хранящаяся в нём, – самая знаменитая в мире. Все стены здесь были увешаны золотыми и серебряными изображениями сердец, рук, ног и прочих частей человеческого тела. Верующие приносят их в благодарность Святой Деве за исцеление от болезней. Нонке особенно понравилось, что Богородица изображена без привычного Младенца. Младенцы – это гадость, и заводить их – безумие. Жить надо для себя. В своей коммуналке это она усвоила твёрдо. Бухнувшись на колени, Нонна попросила у Остро-брамской Мадонны послать ей богатого и хорошего жениха.
С годами она стала притворщицей, выработала нежный вибрирующий голосок и полюбила часами висеть на телефоне, болтая о том о сём с немногочисленными подружками-однокурсницами. Кроме пустопорожней болтовни, Нонка обожала себя – страстно и неистово, и это была такая любовь, которая ни для кого больше не оставляла места.
У неё было своё личное воображаемое кладбище, где она хоронила тех, кто причинил ей зло, и тех, кто пригодился разок и был ей больше не нужен. Размышляя о превратностях жизни, она постепенно пришла к выводу: счастье нельзя встретить, его можно только родить самой. Жить надо так, чтобы враги от зависти дохли, а все остальные тупо восхищались. Она вовсе не собиралась повторять жизнь своей бестолковой матери и прозябать в нищете. Нонка поставила перед собой простую и очень ясную цель – выгодно выйти замуж и разбогатеть.
Она готовилась к счастливой жизни старательно, ни на что не отвлекаясь. Не пила,
не курила, питалась исключительно яичницами, стипендию откладывала, экономила на всём, не имела романов. Нервы у неё были как канаты, терпение – как у черепахи. Она была уверена: жизнь не ставит перед нами нерешаемых задач. Если умело перечеркнуть минус, получится плюс. Свою жизнь надо устраивать до тех пор, пока она не начнёт устраивать тебя. Итак, отныне её девизом станут три «Н»: нет ничего невозможного!Свои способности человек может узнать, только попытавшись применить их на деле. И Нонка, накупив нарядов на накопленные путём лишений деньги, начала соблазнять однокурсников. Но ни глубокое декольте, ни вовремя выставленная ножка не помогали. Даже глаза, которые Нонка считала лучшим в своей неказистой внешности, – мелкие ледяные аквамарины – не смогли привлечь чьего-либо внимания, так как были холодными, внимательными, как у хищника, высматривающего добычу. Они скорее отпугивали даже самых непритязательных кавалеров. Кроме того, началась череда невезения и неприятностей: Нонка завалила зимнюю сессию, ей грозило исключение.
Но иногда чёрная полоса становится взлётной! Совершенно случайно узнав от Лерки о существовании волонтёрского отряда «Милосердие», члены которого ухаживали за больными и инвалидами, которым нужна была помощь несколько раз в неделю, Нонка сразу поняла: вот он, её шанс! – и включила синдром акулы – двигайся или сдохнешь!
Правдами и неправдами она убедила Владу Борисовну, руководителя отряда, в том, что такая работа – её хрустальная мечта с детства. Затем тщательно перешерстила списки подопечных. Ей не нужны были лежачие, которых придётся подмывать и переворачивать, не нужны были колясочники, которых надо перетаскивать, надрываясь. А вот слепой… И Нонна быстренько попросилась в пару к целеустремлённой и аккуратной Оле Орловой, которая шла на красный диплом и волонтёрила вовсе не по зову сердца, а ради положительной характеристики педсовета, необходимой для поступления в мединститут. Затем Нонка добыла домашний телефон Замуренковых и голоском милой девочки попросила к телефону Виктора. В умно построенном разговоре она достигла сразу трёх целей: заинтриговала своим предстоящим приходом тосковавшего по общению молодого парня, игриво убедила его, что она очень и очень симпатичная, и зародила надежду на дальнейшие отношения, рассказав о новом модном кинофильме «Анатомия любви» и намекнув, что с удовольствием посмотрела бы его ещё раз с Витей (ну да, да, это очень возможно, если она будет рассказывать ему шёпотом обо всём происходящем на экране).
Увидев в первый раз светлую, просторную квартиру Замуренковых (все комнаты раздельные, гарнитуры, хрусталь, ковры) и очень симпатичную намеченную жертву, она взволновалась и не спала всю ночь, вырабатывая стратегию и тактику.
Ниагарский водопад казался жалкой струйкой по сравнению с цунами, которое Нонна бурно обрушила на Витю и его родителей. Ещё не взошла политическая звезда Маргарет Тэтчер, и девочки ещё не записывали в дневничках её высказывание: «Я исключительно терпелива – при условии, что в конце концов выйдет по-моему». Так что Нонна предвосхитила великого политика в терпеливости и потихоньку, не мытьём, так катаньем, осторожно, по сантиметру, отвоёвывала и занимала намеченный плацдарм. До поры до времени она скрывала свой железный кулак в бархатной перчатке… нет, перчатки – это не для простоватой Нонки, лучше – в пушистой варежке из мягкой шерсти.
Первым делом она избавилась от красавицы Орловой, убедив её в том, что вдвоём здесь делать нечего, что сама не пропустит ни одного посещения, а Оле нужно заниматься, что дневник волонтёра Нонна ей предоставит в лучшем виде, останется только аккуратненько переписать.
Следующим пунктом было – понравиться Витиным родителям. Нонка забыла про яркую косметику, волосы стягивала в аскетичный вдовий хвостик, платьице надевала скромное, серенькое, украшая его белым воротничком. Улыбка – недорогой способ выглядеть лучше. И Нонка старалась. Беспрерывно улыбаясь, она преданно глядела в глаза Анне Никифоровне, нежно натирала ей больное колено вонючей мазью и щебетала, щебетала… Из её рассказов выходило, что она дочь подполковника, работавшего по приказу главнокомандования в побеждённом Берлине и погибшего через шесть лет после Победы в результате взрыва мины, заложенной ещё отступавшими фашистами.
– В конце 1950 года он приезжал в отпуск, сказал, что заберёт маму в Германию. Вот тогда-то она и забеременела. А когда я родилась в 1951-м, папы уже не было. Мама так его любила, что чуть руки на себя не наложила. И знаете, мне кажется, она от горя помешалась чуток. Она до сих пор немного странноватая. Но я её обожаю и ухаживаю за ней, как за ребёнком.
В том-то и заключается весь ужас вранья: со временем ты сам начинаешь верить в свои небылицы.
Витины родители пожалели бедную Нонночку, подумали: «Что ж, с лица воды не пить, а у девочки медицинское образование, да и ласковая вроде. А кто ещё за него пойдёт, за слепого?» Нашли знакомых со связями, помогли Нонне с горем пополам закончить училище и предложили переехать к ним.