Миллениум. Тетралогия.
Шрифт:
Здравствуйте, Торкель! Как любезно с вашей стороны согласиться принять меня у вас в Центре. Я это очень ценю. Однако боюсь, что должен причинить вам некоторое беспокойство. Я считаю, что наши шансы добиться хорошего результата существенно повысятся, если мы позволим мальчику рисовать в той среде, где он чувствует себя уверенно. Этим я отнюдь не хочу сказать ничего плохого о вашем Центре. Я слышал о нем много хорошего.
«Ни черта ты не слышал», – подумала Лисбет и стала читать дальше:
Поэтому мне бы хотелось, чтобы мы завтра утром перевезли мальчика к матери Ханне Бальдер, на Торсгатан. Причина состоит в том, что в литературе обычно считают, что присутствие матери имеет положительное воздействие на детей с талантами савантов. Если вы с
С наилучшими пожеланиями,
Чарльз Эдельман
В 07.01 и 07.14, соответственно, Ян Бублански и Соня Мудиг ответили на этот мейл. Они написали, что есть основания полагаться на знания Эдельмана и последовать его совету. Торкель Линден только что, в 07.57, подтвердил, что будет стоять с мальчиком у входа на Свеавэген и ждать Чарльза Эдельмана.
Лисбет Саландер немного посидела, размышляя. Потом пошла на кухню и, глядя на Шлюз и залив Риддарфьерден, вытащила из кладовки несколько старых сухарей. «Значит, встречу изменили», – думала она. Вместо того чтобы рисовать в Центре, мальчика отвезут домой к маме. Это должно иметь положительное воздействие , написал Эдельман, присутствие матери имеет положительное воздействие . Что-то в этом предложении Лисбет не нравилось. Оно казалось немного старомодным, разве нет? И само начало было не лучше: «Причина состоит в том, что в литературе обычно считают… » Звучит замшело и тяжеловесно. Правда, многие ученые действительно пишут, как курицы лапой, и ей ничего не известно о манере Чарльза Эдельмана выражаться, но неужели ведущему неврологу мира требуется опираться на то, что принято считать в литературе? Не должен ли он быть более самоуверен?
Лисбет села за компьютер и просмотрела в Интернете несколько статей Эдельмана – пожалуй, там даже в самых деловых фрагментах проскальзывали чуть глуповатые нотки превосходства. Но никакой излишней языковой неуклюжести или чего-либо психологически наивного она не обнаружила. Эдельман, напротив, писал емко и хлестко… Вернувшись к мейлам, Лисбет проверила SMTP-сервер, с которого они были отправлены, – и содрогнулась. Сервер назывался Birdino и был ей незнаком – да, собственно, это ей было и не нужно. Саландер отправила на него несколько команд, чтобы посмотреть, что это такое, и в следующее мгновение все стало предельно ясно. Сервер исходящей почты работал по принципу открытого релея, а значит, пользователь мог отправлять послания с любого адреса.
Иными словами, мейл от Эдельмана был фальшивкой, а копии Бублански и Мудиг – просто дымовой завесой. Эти сообщения блокировались и не отправлялись, поэтому Лисбет, даже никуда не заглядывая, уже знала – ответ полицейских и согласие на изменение плана тоже блеф. Стало быть, дело обстоит серьезно… Это означало не только, что кто-то выдавал себя за Эдельмана. Явно существовала утечка информации – и, главное, кто-то хотел, чтобы мальчика вывели на Свеавэген. Кто-то хотел, чтобы тот оказался на улице беззащитным для того, чтобы… что? Похитить его или убрать?
Лисбет посмотрела на часы – было уже без пяти девять. Всего через двадцать минут Торкель Линден и Август Бальдер выйдут на улицу и станут ждать кого-то, кто не является Чарльзом Эдельманом и едва ли настроен дружелюбно. Что же делать? Позвонить в полицию? Делать это Лисбет не любила, особенно если существовал риск утечки информации. Она зашла на домашнюю страницу «'Oдина» и нашла телефон Торкеля Линдена. Но добралась только до диспетчера – Линден сидел на совещании. Тогда Саландер нашла его мобильный телефон и позвонила туда, но услышала автоответчик, и, громко выругавшись, написала ему смс-сообщение и мейл о том, что он ни за что, ни при каких условиях не должен выходить с мальчиком на улицу. Подписалась она как Оса. Просто не придумала ничего лучшего.
Затем Лисбет набросила кожаную куртку и вышла на улицу. Но сразу бегом вернулась обратно в квартиру и сунула в черную спортивную сумку компьютер
с зашифрованным файлом и свой пистолет, «Беретта 92». Потом снова выбежала на улицу и задумалась над тем, не стоит ли ей взять пылившуюся в гараже собственную машину – кабриолет «БМВ M6», – но решила, что лучше вызвать такси. Ей подумалось, что так будет быстрее. Правда, вскоре она об этом пожалела. Такси задерживалось, а когда пришло, то оказалось, что час пик еще не закончился.Машина просто ползла, а на Центральном мосту виднелась пробка. Может, произошла авария? Все тянулось медленно – все, кроме времени, которое буквально летело. Часы уже показывали пять, десять минут десятого. Времени почти совсем не оставалось, и в худшем случае было уже поздно. Вполне вероятно, что Торкель Линден с мальчиком вышел на Свеавэген заранее, и преступник, или кто бы он там ни был, уже успел напасть на них.
Лисбет снова набрала номер Линдена. Послышались сигналы, но никто не ответил. Саландер опять выругалась и подумала про Микаэля Блумквиста. Она не говорила с ним целую вечность. Но сейчас позвонила. Он ответил мрачным голосом и, только когда понял, что это она, обрадованно воскликнул:
– Лисбет, это ты?
– Заткнись и слушай, – велела она.
Микаэль стоял в редакции, на Гётгатан, в отвратительном настроении, и дело было не только в том, что он опять плохо спал. Выступил не кто-нибудь, а Шведское телеграфное агентство. Серьезное, спокойное, обычно такое корректное новостное агентство распространило статью, которая вкратце сводилась к тому, что Микаэль препятствует расследованию убийства, скрывая решающую информацию, которую собирается сначала опубликовать в «Миллениуме». Целью Блумквиста являлось спасение журнала от финансовой катастрофы и восстановление собственного «подпорченного реноме».
О том, что статья готовится, Микаэль знал. Накануне вечером он имел долгий разговор с автором статьи Харальдом Валлином. Но даже не мог себе представить, что результат окажется таким убийственным – особенно поскольку все это представляло собою одни дурацкие намеки и беспочвенные обвинения.
Тем не менее Харальду Валлину удалось соорудить нечто, казавшееся прямо-таки обстоятельным и достоверным. У парня явно имелись хорошие источники как в «Сернер», так и в полиции. Заголовок, правда, звучал всего лишь как «Прокурор критикует Блумквиста», да и содержание статьи оставляло Микаэлю много возможностей для защиты. Сама по себе эта информация наносила не слишком большой урон. Но его враг, спланировавший этот материал, хорошо знал логику СМИ. Если такой серьезный распространитель новостей, как Телеграфное агентство, публикует подобную статью, то всем остальным это не просто дает законное право присоединиться – это является предписанием ужесточить свои позиции. Если Телеграфное агентство шипит, то вечерним газетам следует рычать и бить тревогу. Это – старый журналистский основополагающий принцип, и поэтому Микаэль, проснувшись, увидел в Интернете такие заголовки, как «Блумквист препятствует расследованию убийства» и «Блумквист, желая спасти свой журнал, позволяет убийце избежать наказания». Газетам, правда, хватило дружелюбия, чтобы заключить заголовки в кавычки. Но все-таки возникало общее впечатление, что к утреннему кофе представили новую правду, и хроникер по имени Густав Лунд, утверждавший, что устал от лицемерия, написал во вступлении: «Микаэля Блумквиста, который всегда норовил ставить себя немного выше других, теперь разоблачили как самого главного циника из всех нас».
– Будем надеяться, что они не начнут размахивать юридическими принудительными мерами, – заметил дизайнер и совладелец Кристер Мальм, стоящий рядом с Микаэлем и нервно жующий резинку.
– Будем надеяться, что они не вызовут сюда морских пехотинцев, – ответил Блумквист.
– Что?
– Я пытаюсь шутить. Это просто глупость.
– Естественно. Но мне не нравится твой настрой, – сказал Кристер.
– Он никому не нравится. Однако единственное, что мы можем сделать, это стиснуть зубы и работать, как обычно.