Миллион алых роз

Прекрасные дети, без которых он не мыслит дальнейшего существования.

В чём дело? Что ему надо?

Он старательно растёр подошвой окурок. Поднял голову и… увидел её.

– Здравствуйте, – выдавил он.

– Добрый день. Что-то вы зачастили в наши края.

– Ваши?

– Вы стоите под моим окном.

– Вашим окном?

– Чему вы удивляетесь? – улыбнулась она.– Должна я где-то жить?

– Да. Конечно.

– Третий этаж. Квартира номер восемь. Первый подъезд. Вход со двора.

Она прекрасно могла видеть его. И вчера, и позавчера, и…

– Что вы так недоверчиво смотрите? Не верите? В таком случае, приглашаю вас в гости. На чашку чая. Если, разумеется, вы не спешите.

– Н-нет. Я не спешу.

– Тогда идёмте.

Она направилась во двор. Он не знал, что думать. Неужели, всё так просто?

Она поставила на стол две чашки, вазочку с конфетами.

А живут они средне: не бедно, но и не богато. Как он с женой. Вот книг маловато. В основном – детские.

– Я не большая любительница чтения, – сказала она, перехватив его взгляд. – Костя, это мой муж, тоже небольшой охотник. Вот Ромка… В трёх библиотеках записан. Читает запоем, не оторвёшь. Весь день просидит голодный, пока не запихнёшь в него котлету.

– В детстве я был таким же.

– А вот окно, о котором я говорила.

Она подошла к окну, приглашая взглядом последовать её примеру.

– Посмотрите, какой чудесный вид.

Он отодвинул чашку с недопитым чаем.

Вот она, липа. А под ней сорокалетний мужик, отец двоих детей, мозолит глаза замужней женщине. Что и говорить – замечательный вид.

– Спасибо. Я всё понял.

Набрал в грудь воздуха и заставил себя посмотреть ей в глаза.

– Извините. Я вёл себя крайне глупо.

– Я рада, что вы такой… догадливый.

Он ушёл.

Как там, в Библии, насчёт глаза, который соблазняет тебя? Кажется, его требуется вырвать.

Мудро. Очень мудро.

– Ты стал какой-то рассеянный, – заметила ему жена.

– Извини. Задумался.

– Не влюбился, случаем?

– С чего ты взяла? Просто задумался.

Он был искренен. Какая там любовь. Разве сравнишь это с тем, что испытал он тринадцать лет назад. То ни с чем не сравнимое ощущение лёгкого опьянения от её близости в первые годы их супружества. Да какое там – близости. Просто от её присутствия в комнате.

– В твои годы многие влюбляются. Опасный возраст. Очередная переоценка ценностей.

– Какая ещё переоценка, – поморщился он. – Глупости.

– Не говори. У нас у всех в отделе мужья прошли через это. Пришлось поволноваться сударушкам.

– Можешь не волноваться. Я не собираюсь ничего переоценивать.

– Я и не волнуюсь. Кто ещё родит тебе таких крокодильчиков?

– Никто.

Он улыбнулся и нежно погладил жену по щеке. Она ласково потёрлась подбородком о его руку.

Незаметно промелькнуло лето. Прошла осень. Окончилась зима.

Весна выдалась поздняя. Они с женой целиком погрузились в садово-огородные хлопоты.

Но схлынула посадочная горячка, появилось свободное время, и он обнаружил, что стоит подле знакомой липы и смолит третью сигарету.

Переоценка ценностей.

Он усмехнулся, покачал головой. Резко шагнул вперёд и едва не столкнулся с какой-то женщиной.

– Изви…

Это была она.

– … ните.

– Идёмте, – сурово приказала она.

Он послушно направился вслед за ней.

Какое наказание ожидает его сегодня?

Квартира была пустая.

Она стояла посреди комнаты и, бессильно свесив руки, вопросительно смотрела на него.

Он сделал шаг в её сторону.

Она закрыла глаза.

– … 25-12-76, – сказала она, когда он уходил. – Запомнишь?

– Запомню.

– Это мой рабочий телефон. С восьми до пяти.

Он позвонил через месяц.

– Я думала, ты забыл.

– Не забыл.

Второй месяц они встречаются почти ежедневно.

Жена давно догадалась обо всём. И… молчит.

Близняшки пока ничего не знают.

Пока.

Половина его друзей растит чужих детей.

Найдётся сколько угодно желающих занять его место. И чужого дядю его кровинки станут называть папой. Или даже папочкой…

– Я ничего не забыл, – повторил он.

Она побледнела и откинулась на подушку.

– Дождь, – тихо сказала она.

– Дождь, – откликнулся он.

Они замолчали.

А за окном всё шёл и шёл нудный осенний дождь.

И не будет ему конца.

Никогда.

Зинуля

Весной 1987 года, едва стаял снег, я загремел в подшефный колхоз. Председатель встретил меня как родного.

– А, Николашка! – радостно заорал он, стоило мне переступить порог председательского кабинета. – Молодец! Вовремя приехал. Алексей схватил воспаление лёгких. Полчаса назад отправил его в Рамешки. Принимай трактор. Будешь возить молоко.

Я обрадовался не меньше преда. Лучшее, на что мог я рассчитывать – пахать яровые. Но самое реальное – торчать на стане и ремонтировать раздолбанный тракторишко.

И вдруг – этакое везенье. Возить молоко – фартовая работа. Свободного времени навалом и внакладе не останешься. Всегда «сыт, пьян и нос в табаке». Хотя курить я бросил, когда женился во второй раз.

– Ну, Николашка, – продолжал пред, – быстренько располагайся и – за дело. Пора везти молоко.

Я ничуть не удивился председательской прыти: не первый раз в колхозе. Я даже не поинтересовался, кто повёз бы молоко, не окажись я под рукой, а молча развернулся и направился к двери.

– Стой! – прогремел сзади хриплый бас.

Я послушно остановился и вопросительно посмотрел на преда. Он озабоченно тёр обширную лысину.

– Ты куда собрался? – спросил он у меня.

– В общагу. Куда ещё?

– Вишь, дело какое, – забормотал пред, неуверенно поглядывая на меня из-под круглых допотопных очков. – Не стоит идти в общагу.

– Почему?

Было чему удивиться. Общага наша, заводская. Я сам и строил её двенадцать лет назад.

– Вишь, дело какое. – Пред явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Там у меня живут шабашники. Они подрядились ферму отремонтировать.