Миллион для Коломбины
Шрифт:
Девушка спрятала лицо в ладонях и заплакала уже по-настоящему. «И не вздумайте оставлять этого старикана у себя, понятно? Паук!»
Его звали Григорием, этого парня. Надо же, как точно он охарактеризовал Семена Михайловича! Он на самом деле похож на паука. А паук, как известно, затягивает жертву в свою паутину и убивает ее, высасывает из нее жизнь. Вот и из Нади тоже высосет всю ее молодость и красоту.
Полиция и врач «Скорой помощи» появились почти одновременно, и главной фигурой, которая все им объясняла, был ее «паук». Она попыталась увидеть его со стороны. Как ни странно, он производил впечатление умного и ответственного
Приехал эксперт, пожилой мужчина с копной седых волос, принялся рассматривать то ужасное, ради чего все и прибыли. Надя по-прежнему не видела покойницу. И не хотела на нее смотреть.
– Похоже на отравление. – Фраза, подброшенная в воздух экспертом, ударила Надю по голове. Значит, яд. – Все покажет вскрытие.
Понятное дело.
Все то, что происходило после, она почти не помнила. Это был какой-то ад. Она физически не могла воспринять допрос, мелькание незнакомых лиц, тошнотворный запах пищи вперемежку с табачной вонью. Все мужчины, находящиеся в квартире, курили и давили свои окурки в тарелках с остатками еды. Смотрелось все мерзко, отвратительно. Словно им позволено было по штату превратиться в настоящих свиней.
Следователь с ее помощью пытался составить список всех тех, кто успел побывать на этом поминальном обеде.
– Вы хотите сказать, что не знаете тех людей, что приходили к вам?
– Некоторых знаю, конечно, но многих – нет.
– Ваша мама была человеком общительным?
– Я не сказала бы. Но она работала среди людей, в больших коллективах, возможно, ее там хорошо знали, думаю ценили, поэтому и пришли. Многие из них были и на девять дней. А вот на кладбище людей было мало. Возможно, потому, что шел дождь.
Господи, поскорее бы закончился этот день!
И он закончился. Тело Наташи унесли. Эксперты, упаковав в свои пакетики все, что их интересовало в плане еды и питья, позволили ей наконец прибраться. И Надя, распахнув все окна и впустив свежий воздух, принялась с каким-то остервенением уносить грязную посуду на кухню, все мыть, убирать, раскладывать по контейнерам, запихивать в холодильник. Оставшиеся пироги нарезала на куски и, завернув в пакеты, раздавала людям (их всех отпускали по домам!). И проделывая все это, спрашивала себя, как же это могло произойти, что ей никто, ни один человек ничего не сказал о том, что отравлена могла быть все-таки еда. Те же пироги… Или она просто сходит с ума? Как может быть отравлена еда, когда все, за исключением Наташи, живы и здоровы?
Как-то легкомысленно проводилось следствие, да и вопросы задавались глупые, дежурные. Надя подумала еще тогда, что, умри другой человек, не Наташа, и вопросы были бы другие, и как-то посерьезнее бы все происходило. Да и людей вряд ли так быстро бы отпустили.
Но самым чудовищным и циничным она считала тот факт, что после смерти старушки никто ни разу не вспомнил ту, помянуть которую они приходили. Но пришли же, и кто эти люди? Она маялась, не в силах все это, весь этот бред, осознать.
Ответ на свой вопрос она получила
совершенно неожиданно.Когда за последним посетителем закрылась дверь и Надя осталась в квартире только со своим женихом, он, выпив полную рюмку водки, – бутылку он откупорил собственноручно, – сказал, как сплюнул:
– Я узнал – какой-то идиот поместил объявление о поминках в пенсионерском клубе. Вот кто эти люди, поняла?
Ее словно водой холодной окатили.
– Не расстраивайся, Наденька, что с того, что накормили чужих людей? Все доброе дело сделала. Не жалей. Пенсии у людей небольшие, многие голодают, вот и пришли покушать.
Он мог бы сказать иначе, если бы был злым и жадным человеком, подумала Надя, цепляясь за любую информацию, за любую мелочь, которая позволила бы ей лучше узнать человека, за которого ей предстояло выйти замуж.
– Да я и не жалею…
Ей хотелось остаться наконец одной, разобраться в своих мыслях и чувствах. Она понимала уже, что совершила большую ошибку, согласившись на этот брак. Но, с другой стороны, что, если он действительно выполнит свое обещание и заплатит ее долги?
Она продолжала дрожать, ее подташнивало.
– Потом домоешь посуду, я тебе помогу, – вдруг услышала она и почувствовала, как Семен берет ее за руку и куда-то тянет.
– Что? Что вы хотите?
– Покажешь мне свою квартиру… – Маленькое, еще недавно бледное лицо Семена стало наливаться краснотой. Глаза заблестели.
Надя поняла, что ему нужно, и почувствовала слабость в коленях.
– Вы что это придумали? – Она и разговаривала-то с трудом, словно у нее онемели губы.
– Наденька… Я же тебе помог? Я же обещал, что буду помогать тебе во всем. Но и ты тоже должна доказать мне свою если не любовь, то хотя бы благодарность. Днем позже, днем раньше, но это должно произойти.
Она стряхнула его руку со своей, шарахнулась от него в сторону и больно ушиблась бедром о стоящий рядом стул.
– Вот когда долги мои заплатите, тогда и получите то, чего хотите, – сказал кто-то внутри нее, кто-то более сильный и пока еще с мозгами.
Он рукавом вытер пот со своего лица. Грудь его вздымалась. На кончике длинного носа блестела капля пота.
– Да… ты права. Прости меня. Что-то я совсем… Так не вовремя. Понимаю. Просто целый вечер на тебя смотрел и думал только об одном. Представлял.
Они стояли друг напротив друга, и обоим было неловко и стыдно.
– Семен, спасибо тебе за все. – Она просто заставила себя это сказать, обратившись к нему не по имени-отчеству, а просто по имени, как бы давая ему понять, что готова сейчас хотя бы на такое сближение. И на авансовое «ты», что далось ей с трудом. – Ты действительно помог мне сегодня. Вернее, и сегодня тоже. Мне надо немного времени, чтобы прийти в себя.
– Да, я понимаю… Сам не знаю, что со мной происходит… Я так мечтал о тебе, все эти ночи не спал. Ты не думай, я не старый еще… Я здоровый и крепкий мужчина. И ты очень нравишься мне. Давно уже…
Паук уже давно плел свою паутину. Все про нее вызнал и вонзил свое жало в тот самый момент, когда она была наиболее слаба и уязвима. Когда от нее как от личности осталась лишь одна оболочка. Когда все ее окружение презирало ее. Когда она не знала, как ей жить дальше.
– Ладно, дорогая Наденька.
Он привлек ее к себе и поцеловал быстро в губы. Потом, словно не находя слова, чтобы как-то завершить разговор, просто развел руками, кивнул и, пробормотав: «До завтра», бросился к выходу. Уже в дверях остановился, повернулся к ней и сказал: