Миллион миллионов, или За колёсиком

— Пап.

— Что, Даш?

— Мама сказала, что если ты разрешишь…

— М-м?

— Можно я буду смотреть фей… фее…

— Фейерверк?

— Ага.

Первая мысль Мхова, естественно, отказать — показ гостям чудес пиротехники начнётся слишком поздно, ребёнок в это время должен спать. Но потом ему приходит в голову, что грохот рвущихся зарядов всё равно разбудит дочь, да к тому же ещё и напугает. Поэтому он предлагает:

— Даш, давай знаешь, что сделаем?

— Что?

— Ты ляжешь спать, как положено. А перед самым началом я тебя разбужу, посмотрим это дело вместе. Идёт?

— Идёт, — дочь явно довольна. — Так я маме скажу?

— Иди, скажи.

— Спасибо.

Даша степенно выходит, оставляя Мхова наедине с телефоном, который в этот момент начинает трезвонить.

— Добрый день, Кирилл Олегович.

Это Срамной.

— Добрый.

Мхов ещё не решил, рассказывать ли генералу о вчерашнем визите, а если рассказывать, то что именно.

Но Срамной сам заговаривает об этом.

— Кирилл Олегович, вы вчера встречались с Паулиньшем?

Да, точно, Паулиньш его фамилия. Мхов неприятно удивлён; задавать лишние вопросы — раньше за Срамным такого не водилось.

Тот, видимо, осознавая неловкость ситуации, спешит объясниться.

— Извините, что спрашиваю, но тут такое дело…

— Что за дело? — сухо интересуется Мхов.

— Он умер, Кирилл Олегович.

Мхов несколько секунд молчит, переваривает известие.

— Когда?

— Сегодня ночью. Мне наши позвонили.

— От чего?

— Сказали, сердце. Был приступ, «скорая» не успела.

— Понятно, — у Мхова у самого начинает часто биться сердце. — Да, я был у него. Поговорили.

— Понял. Извините, Кирилл Олегович. Я просто, чтоб вы знали. На случай, если договорились о новой встрече.

— Да нет, Пётр Арсеньич. Не договаривались. Всё равно, спасибо. Всего хорошего.

Дав отбой, Мхов приказывает себе немедленно забыть о человеке по фамилии Паулиньш. Но как тут забудешь, если противно вспотели ладони и тошнота подступает к горлу? Мхов вскакивает с дивана, бросается к бару и наливает в стакан виски.

Он уже достаточно пьян, гости тоже. Они сидят за большим круглым столом на лужайке перед домом уже почти три часа. Но главное событие, премьера пиротехнического представления, впереди. Таймер, приводящий устройство в действие, поставлен на час ночи.

Собравшиеся, 12 человек, не считая хозяев, в принципе считаются кругом общения Мхова, хотя общением это можно назвать лишь по формальным признакам. Семён Липкин, сосед и друг детства, с женой — они уже давно видятся от случая к случаю, несмотря на то, что живут на соседних улицах. Двое бывших сокурсников Мхова, Андрей и Олег, один банкир, другой — по нефтяному бизнесу, с ними Мхов изредка бывает в Сандунах с последующими заездами в разнокалиберные ночные заведения. Андрей пришёл с женой, с которой живёт уже почти 25 лет, а недавно разведшийся Олег — с новой любовницей, моделью, вывезенной из Питера. Подруга жены Ольга Красносельцева, владелица модной галереи. Её сопровождают муж, модный писатель, на 11 лет моложе её, и с 19-летняя дочь от первого брака. Ещё одна подруга Марии по имени Карина. Она сегодня одна — её муж Арман, весёлый армянин, срочно улетел на Сейшелы разруливать какую-то проблему, возникшую у него с тамошним оффшором. Ещё соседка, давняя Машкина собутыльница Надежда, мать-одиночка с двумя детьми. Её мужа, специалиста по работе с таможней, убили два года назад. На деньги, оставшиеся после расплаты по его обязательствам, Надежда открыла сеть дешёвых закусочных и гребёт бабки лопатой. Сидя за столом, она стреляет глазами в сторону ещё одного гостя, известного пластического хирурга Талгата Шарипова. С Талгатом Мхов познакомился четыре года назад в очень качественном гаванском борделе, ради местного приличия замаскированном под караоке-бар. Их обоих тогда приятно поразили невиданные профессиональные качества кубинских девушек и более чем умеренные цены. С тех пор Талгат стал другом семьи и постоянным партнёром Мхова в различных внесемейных увеселениях. Интерес Надежды к одинокому мужчине понятен, ведь так хочется замуж! Но ей не светит: Талгат убеждённый холостяк и пользуется услугами своих клиенток и блядей класса «лакшери».

Все эти люди симпатичны Мхову хотя бы тем, что ни с кем из них он не связан по бизнесу, то есть, их отношения не отягощены никакими взаимными обязательствами. Ещё он рад, что у него нет нужды сажать за свой стол кого бы то ни было из политиков и правительственных чиновников. Спасибо Супу: эти хлебогады, без которых, к сожалению, не обойтись, окучиваются и прикармливаются непосредственно его людьми.

Кроме гостей и хозяев, за столом ещё двое — Карл-Хайнц и Фридрих. В плотных белых рубашках, при галстуках с массивными золотыми заколками, они сидят с видом именинников и умеренно наливаются пивом. На утро у них намечен отъезд, трейлер, запряжённый в пузатую тягловую лошадку «опель» «монтерей», снаряжён в дорогу.

Время к полуночи. Днём прошёл небольшой дождь, но сейчас небо чисто и прозрачно до самых звёзд. В воздухе безветренно и свежо. Над участками, здесь и там, поднимаются ровными столбами дымы, вкусно пахнет древесным углём; в это предсубботнее время, в одну из последних тёплых осенних ночей, в посёлке мало кто спит, жители по большей части заняты шашлыками.

Мховские гости тоже мало-помалу подтягиваются поближе к огню; здесь, возле ротонды, на специально оборудованной площадке вкопан в землю большой мангал. На нём, нанизанное на длинные шампуры, жарится мясо, первобытный запах глубоко проникает в ноздри, будоражит воображение.

Олег пускается в воспоминания.

— Перед самой второй войной наведались в Чечню, в Шали. Партнёры пригласили отдохнуть. Ну, там приём на природе в честь прибытия, горы, речка, охрана на пяти «патролах». С собой привезли барашка. Пока обустраивались, привязали его длинной такой верёвкой к дереву на лужайке. Вот он там ходит по травке, пасётся. Потом время пришло, Муса берёт кинжал и — к барашку. Тот от него. Муса, так, не спеша, за ним. А животный-то к дереву привязан, убегает по кругу, а круги-то сужаются! Под конец вся верёвка на дерево намоталась, баран носом в ствол уткнулся и блеет, бе-е-е, бе-е-е-е!

— По методу Буратино, — встревает вдруг Татьяна, Ольгина дочь.

— В смысле? — Олег озадачен.

— Ну, Буратино Карабаса-Барабаса таким же макаром к дереву бородой приаттачил.

— А! Ну да! — смеётся Олег. — Только, насколько я помню, Буратино от Карабаса убегал, а тут наоборот. Да. Ну и наклонился Муса к барашку и по горлу его ножичком чик! Нежно так. Да. Вкусный был барашек, ничего не скажу… Мусу-то нынче по весне тоже — чик. Типа, недофинансировал он кого-то из этих, бородатых…

— А ко мне, — начинает Ольга, — сразу после того как Нью-Йорк взорвали, какие-то отморозки сопливые приходили, пацан и три девки. С проектом. Мол, давайте, Ольга Владимировна, актуальный перформанс захуячим. Выведем, говорят, на публику живого верблюда, и забьём его. Камнями. Камни, говорят, с манхэттэнских развалин доставим. Настоящие. Чтоб по честному, без обмана. Понимаете, говорят, верблюд — это, типа, бен Ладен ну и всякое такое, терроризм там, исламский фундаментализм. Я говорю, суки, где верблюд, а где терроризм. А они, мол, это же как бы символ Востока, и так далее. Я говорю, вот вы, уёбки, не то что символ, а прямой продукт неловкого абортирования матери-родины. Давайте вас по этой причине выведем на публику и утопим. В фекальных водах. Говно возьмём из Москвы-реки. Чтоб по честному, без обмана.

Ольга берёт с жаровни шампур, внимательно разглядывает, нюхает мясо.

— Считай готово, — решает она и отрывает зубами большой кусок.

— Ну а эти-то что? Которые с верблюдом? — интересуется Талгат.

— А, эти…

Ольга тщательно пережёвывает мясо, запивает вином.

— Слыхала, в Штаты подались, так сказать, непосредственно на место действия.

— Ну и?

— Ну и попёрлись там со своим проектом к какому-то местному галерейщику. Так тот их сходу полиции сдал, те — миграционным властям, и — на хрен из страны. Вот так вот. Там насчёт политкорректности и обращения с животными строго.