Миллион оттенков желтого

Над ограждением Бориного балкона белыми флажками поднялись две руки. Колян еще немного мстительно почиркал по ним красным лучом, потом выключил карающее пламя, вернул мне указку, зевнул, объявил:

– Если войне миров конец, я еще немного посплю, не возражаешь? – И, не отходя от подоконника, бухнулся в кровать.

Говорю же, квартира у меня малогабаритная, а муж – наоборот.

Я поискала на тумбочке свой телефон, нашла, обнаружила, что он разряжен в ноль, немного подумала и осторожно поскреблась к сыну:

– Колюш, ты не спишь? Дай свой мобильник, мой разряжен, а нужно срочно позвонить.

– Му-му-му, му-му, – невнятно и не особо приветливо пробурчал Коля-младший и отвернулся к стене.

Я предпочла трактовать это как благосклонное согласие, цапнула сыновний смартфон и, чтобы не будить родных и близких разговором, отправила Фаберженку лаконичную СМС: «Че те надо в 7 утра?»

Через полминуты прилетел ответ: «Тэ И велела быть в 8».

«Тэ И» – это тетя Ида, поняла я. Не было сомнений, что это в прямой связи со вчерашним обещанием тетушки что-то выяснить и определиться с дальнейшими действиями по освобождению из узилища отца жениха.

Мелькнула мысль – узнать бы, что думает по этому поводу сам Палыч. Может, он предпочел бы тихо посидеть в уютной одиночной камере до самой свадьбы, а то и во время нее?

Получить ответ на этот вопрос возможности не было, а под окном уже с намеком рычал мотором разогревающийся автомобиль Фаберженка, поэтому я оставила рефлексию и быстро собралась.

Придется сегодня моим любимым самостоятельно готовить себе завтрак. Ничего, в джедайскую подготовку должно входить умение жарить яичницу, пусть оттачивают и мирные навыки, а не только световые мечи.

Обычно гостеприимная, тетушка ждала в прихожей и даже на порог нас с Борей не пустила – так торопилась.

– Скорее, мы рискуем опоздать! – С этими словами она захлопнула дверь своей квартиры перед моим носом.

Я только успела увидеть Ирку и Вольку: они чинно сидели на стульях за круглым столом. Подруга завтракала, а кот сверлил ее таким взглядом, что человек со слабой нервной системой непременно подавился бы и пал замертво, позволив вечно голодному коту беспрепятственно унаследовать все запасы провианта.

– А? – Уже сбегая вслед за тетушкой по ступенькам, я кивнула на дверь.

– У Ирочки другая задача. – Объяснять, какая именно, деловитая старушка не стала.

Мы спустились во двор, сели в машину. Тетя кивнула Боре:

– Трогай, – и посмотрела на маленькие золотые часики на запястье. – Ах, можем не успеть! На Большой Пушкарской наверняка сейчас пробка, и Невский тоже стоит…

– А нам куда? – спросил наш водитель, аккуратно выруливая к арке подворотни вокруг клумбы с увядающими настурциями.

– На набережную канала Грибоедова, куда же еще? – Тетя сверила свои часики с таймером на приборной доске, убедилась в точности наручного хронометра, поджала губы и поправила тонкую лайковую перчатку, прикрывая запястье.

Стало понятно, что мы едем к Марфиньке.

Не стало понятно, зачем мы к ней едем, да еще в такой спешке.

– Распрягайте, хлопцы, коней, – вполголоса напела тетушка, усилив мое недоумение.

– Только и остается распрягать, – пробормотал Боря, оценивая дорожную обстановку. – Ехать никак не получится.

– Что вообще происходит? – спросила я тетушку, несколько дезориентированная упоминанием каких-то хлопцев с конями.

– А ты не видишь? Пробка! – Тетя Ида мотнула головой, мазнув серебряным локоном по стеклу. – Еще и Каменноостровский встал, как нарочно!

Я глянула за борт – на проспекте и впрямь образовался затык, не обещающий скорых перемен, и решительно толкнула дверцу:

– Выходим. До «Горьковской» сто метров, на метро мы доберемся за десять минут.

– А я?! – крикнул нам вслед, оставшись в одиночестве, Фаберженок, но тетушка не удостоила его ответом, сосредоточившись на том, чтобы просквозить между автомобилями к тротуару.

А у меня вообще никаких ответов не было, имелись только вопросы, причем без возможности их задать.

Я с трудом догнала родную старушку, на диво ловко скачущую по мелким лужам, и подхватила ее под руку, боясь, что она поскользнется на мокром граните в своих щегольских туфельках на каблучках-рюмочках. На бегу тетушка опять напевала про коня, которого надо бы распрячь. Я косилась на нее, но ни о чем не спрашивала. Возраст заслуживает уважения. Хотя будет очень грустно, если и тетя Ида поддалась деменции.

Звонко, как тот конь, выбивая дробь из каменных ступеней, мы сбежали в подземный переход и вынырнули из него у похожего на летающую тарелку здания станции метро «Горьковская».

– Галина назначила нам на девять ноль-ноль и предупредила, чтобы не опаздывали, у нее, видите ли, процедуры, она не будет ждать, – снизошла до объяснений тетушка, когда мы прошли через турникеты и встали на эскалаторе, как два деревца.

Тетушка в свои «крепко за восемьдесят» остается стройна, как березка.

– А Галина – это у нас кто? – Я все еще ничего не понимала.

– Да Федоскина же! Генеральша наша. – Тетя Ида косо глянула на меня, недовольная отсутствием сообразительности, покачала головой и посетовала: – Уж такая барынька, что фу-ты ну-ты! Процедуры у нее, ну-ну. Не иначе бальзамирование и мумификация.

– Она тебе не подружка, – догадалась я.

– Она никому не подружка, – подтвердила тетушка.

Мы вышли на перрон и шмыгнули в вагон.

– А Марфиньке? – Я все еще не уяснила, каким боком та относится к нашему делу.

– Марфиньке? – Тетушка неожиданно затряслась, почти беззвучно смеясь. – Ее Галина, было дело, люто ненавидела. А теперь, наверное, надеется увидеть раздавленной и жалкой.

– Это Марфиньку-то? – не поверила я.

Право, не знаю, что должно случиться, чтобы блистательная Марфа Ивановна сделалась раздавленной и жалкой. Мне кажется, таких несгибаемых женщин больше не делают. Мировая сталелитейная промышленность прекратила выпускать их еще в сороковых годах прошлого века, и после смерти Маргарет Тэтчер на всем белом свете остались только две железные леди – Марфинька и ее лучшая подруга, наша тетя Ида.