Миллионер

– Так не дали почувствовать.

– Не твое это дело, Слава, - заявляет простодушно.
– Нормальный же русский парень, а не как эти... чикагские мальчики, - морщится.

– Кажется, вы не любите "мальчиков", - позволяю себе заметить.

– А кто их любит, сучей? Но речь не о них. Время их тоже прийдет, говорит с напором.
– Что нам с тобой делать?

– А что делать с русским парнем?
– развожу руками.
– Отпустить в чисто русское поле.

– Во, сукин сын, - удовлетворенно качает головой.

– А я предупреждал, - хмыкакт Александр.
– Самородок.

– Ох, эти самородки, - вздыхает господин Старков.
– Давай договоримся по душам.

– Давайте.

– Берешь своего самородка, - указывает взглядом на спящего аутиста. И с глаз долой. Чтобы мы про вас больше не слышали. Никаких азартных игр на бирже. Если согласен, иди!

– А если не согласен?

– В кутузку, - то ли шутит, то ли нет.

– Согласен он, согласен, - Александр оттесняет от генерала.
– Все, закрыли тему.

Я шумно вздыхаю: действительно, зачем играть на валютной бирже, если можно просто жить. И работать или сторожем, или кочегаром, или могильщиком, или продавцом, или папарацци, или жиголо, или менхантером, или килером, или... ну и так далее. У нас все профессии важны и хороши.

– Спасибо, - говорю Александру.
– А как быть с Галаевым?
– Вспоминаю.

– А никак, - пожимает плечами.
– Для тебя его нет, равно, как для него - тебя.

– Это как?

– Я с ним поговорил, - усмехается многозначительно, - по душам.

– И что?

– В этой истори он потерял пол-лимона долларов, но он всех прощает.

– Ишь ты, бескорыстный какой? А я миллион потерял?

– Слава, все закрываем тему, - поднял руки, мол, хватит, достали вы всех своими миллионами.

Я это понимаю и повторяю:

– Спасибо, - и дополняю не без иронии.
– Век не забуду. Никого и ничего.

– Лучше забудь, - шутит.

Как говорится, в каждой шутке доля шутки. А, может, и нет?

Кое-как разбудив Илюшу, вывожу его на улицу. Ночь прохладна и бодрит, равно как и напряженный гул самолетов. Я осматриваюсь - тихо катит спортивный автомобиль. Тормозит рядом с нами. Открывается дверца. Не говоря ни слова, усаживаю Илью на заднее сидение, потом плюхаюсь сам - на переднее.

Лицо Маи спокойно и сосредоточенно. Тени и световые сполохи искажают его. И мне кажется, что на её лице - маска. Сейчас это маска деловой женщины, принявшей некое решение.

– А куда мы?
– спрашиваю.

– К нам, - отвечает.
– На дачу. Отдохнем. Переведем дух.

– И что?

– И за работу, товарищи.

– Какую работу?

– Наш уговор остается в силе, - морщится.
– Бабушка выжила из ума.

– И убила дедушку, - истерично посмеиваюсь я.
– Нет, с меня хватит. Думаю, Илюше тоже.

– Ты не прав, Слава.

– И потом: я дал слово СБ не играть на валютной бирже. Никогда в жизни.

– Ничего, - ощеривается.
– Мы с ними договоримся.

– Нет, я сказал!

Больше не произносим ни слова, лишь я называю место, куда нам с Илюшей надо - Тырново.

Через полчаса праздничный собачий лай встречал героев. И Жанна-Жаннэт встречала. Лучше бы она этого не делала. Выйдя на крыльцо, стояла в свете фар - полуголая в лилово-ажурном, французско-нижнегородском нижнем белье. Ё-е`! Зрелище было на любителя, право.

И черт с ним, живем, как можем! И принялся вытаскивать из авто аутиста. И когда это делал, услышал шипение и даже вздрогнул - змея? Потом услышал тихий голос, шипящий от ненависти:

– И ты меня меняешь на эту корову?

– Лучше корова, - изрек я не без мстительного удовольствия, - чем кобра.

– Что?
– её красивое лицо исказилось от бессилия и злобы.
– Суки, вас надо давить и давить! Давить и давить!

– А ты крутоверцер!
– заорал вслед авто.
– И жить тебе так вечно!

– Господи, откуда вы, ребятки?
– набегала Жанна.

– Оттуда, - рявкнул я.
– Корова ты, Жаннэт, корова!

– Зато я вас люблю, - ответила нелогично, подставляя покатое плечо под аутиста.
– Я знала, что вы вернетесь. Какие вы, мои дорогие...

– Ладно, пошли, - буркнул я, - жопцаца тырновская.

И мы вошли во дворик, залитый желтым светом луны. И запах родного хлева был мне приятен. И даже проклятые комары казались милыми.

Потом мы опустили Илюшу в качалку и он, открыв глаза, проговорил:

– Ыыы!

И в этом бессмысленном, казалось, звуке я услышал изречение великого философа: "Когда оканчивается государство, начинается человек..."

Именно так и было с нами - мы сидели на краю прекрасного мира и каждый чувствовал себя...

Через день мы хоронили нашего друга Васю Сухого. Был солнечный день, и шумели солнечные деревья. Кладбище было подмосковное Богородское, и вокруг него было много солнечных деревьев. Казалось, что весь мир соткан из солнечных деревьев. Единственно, что задевало: под этими солнечными деревьями горбились могилы, их было много, этих могил. Так много, что возникало впечатление: до горизонта - одни могилы.

Потом мы поехали в Тушино, чтобы взять вещи Илюши для дачно-тырновского удобного его проживания.

Ехали на стареньком автомобильчике - "дедушке" советского е` автомобилестроения. И надо такому случиться - у ипподрома "москвичок" заглох.

– Ыыы, - сказал Илюша, указывая на гипсовых коней у центрального входа.

– Лошадки, лошадки, - понял я.
– Тут лошадки бегают наперегонки.

– Может, хочет посмотреть лошадок?
– правильно предположила Жанна.

И я решаю: пока буду возиться с мотором, пусть друзья сходят на публичное зрелище.

Оставшись один, открываю капот. К счастью, засорился только жиклер. Ручным насосом удается его продуть, и машина готова в путь.

Ан нет - должно, сладкая парочка увлеклась красивым зрелищем, и не шла. Пришлось идти мне.

Ипподром жил своей нервно-возбужденной жизнью: синели легкие летние небеса, зеленело зеленое поле, темнел влажноватый круг, по которому носились упряжки, на них прыгали жокеи маленького росточка и в жакетках кислотного цвета, радиоголос объявлял номера и смешные прозвища лошадей, публика держала в руках программки и спорила, на какой номер лучше ставить.