Милорадович
Шрифт:
«Арьергард, сильно теснимый, приближался быстро к Москве. Полковники Сипягин [1005] и Потемкин, находившиеся при Милорадовиче, давали ему разные советы, каким образом дать отпор неприятелю. Милорадович ехал молча. Вдруг приказал он адъютанту поехать к лейб-гвардии гусарскому полку и потребовать офицера, который объяснялся бы хорошо на французском языке…» [1006]
«Чем опасность больше, тем я становлюсь пламеннее, — рассказывал граф Милорадович. — Презрев все даваемые мне советы, я обратился с гордым, торжествующим лицом к моим адъютантам и закричал: "Пришлите мне какого-нибудь гусарского офицера, который умеет ловко говорить по-французски". Когда приехал таковой офицер, то я сказал ему с тем же надменным видом: "Возьмите это письмо, поезжайте на неприятельские аванпосты, спросите командующего передовыми войсками короля Неаполитанского и скажите ему моим именем, что мы сдаем Москву и что я уговорил жителей не зажигать оной с тем условием, что французские войска не войдут в нее, доколе все обозы и тяжести из оной отправлены не будут и не пройдет через нее мой арьергард. Посему скажите, чтобы он, король Неаполитанский, сейчас приостановил
1005
Сипягин Николай Мартемьянович(1785—1828) — флигель-адъютант; генерал-лейтенант. Участвовал в Аустерлицком сражении (1805), в сражении при Фридланде (1807). В 1812 году находился при великом князе Константине Павловиче, а затем при князе Багратионе, с которым и участвовал при защите Шевардинского редута и в сражении при Бородине. Позднее состоял при Кутузове. В сражениях при Вязьме и Красном участвовал в отряде Милорадовича. Во время Заграничных походов назначен начальником штаба авангардного корпуса Милорадовича и вместе с ним находился при обложении крепости Глогау. Отличился в битве при Лейпциге (1813), в сражении при Арси-сюр-Об и под Парижем. В мирное время состоял начальником штаба Гвардейского корпуса, основал «Военный журнал». Начальник 6-й пехотной дивизии в 1819 году, позднее начальник сводной дивизии 5-го пехотного корпуса. В 1827 году получил пост тифлисского военного губернатора.
1006
Щербинин А.А.Записки // Изгнание Наполеона из Москвы. М., 1938. с. 23.
1007
«Генерал, перед французской армией не надо бравировать». — «Это мое дело бравировать, а ваше умирать» (фр.).
1008
Милорадович М.А. Осдаче Москвы… с. 59—60.
Удивительный рассказ! Генерал словно бы наблюдает себя со стороны, откровенно любуясь. Причем это повествование адресовано лишь одному слушателю — запись его увидела свет только в конце XIX столетия. Зато в боевых донесениях, которые принадлежали истории, Михаил Андреевич ограничивался двумя или тремя строками… Определенно, мнение потомков мало заботило графа, но перед теми, кто находился рядом, он желал предстать во всей красе.
Парламентером к начальнику французского Генерального штаба маршалу Бертье [1009] был отправлен гвардейский штабс-ротмистр Федор Акинфов [1010] .
1009
Бертье Луи Александр, герцог Валанженский, князь Ваграмский и Невшательский(1753—1815) — маршал Франции. Участвовал в войне за независимость США (1775—1783). С 1789 года — начальник штаба национальной гвардии Версаля. Участвовал в подавлении мятежей в Вандее. В 1796—1797 годах — начальник штаба, а в 1797—1798 годах — командующий французской Итальянской армией. При Наполеоне — военный министр (1799—1807, перерыв в 1800). До 1814 года являлся бессменным начальником штаба Наполеона. Разработал основы штабной службы, принятые затем всеми европейскими армиями.
1010
Акинфов Федор Васильевич(1789—1848) — генерал-майор с 1824 года, впоследствии — тайный советник и сенатор. Был причастен к деятельности тайных обществ, что «оставлено без внимания».
«Меня проводили к командовавшему аванпостами, генералу Себастиани, который спросил, чего я желаю. Услышав, что имею поручение к королю Неаполитанскому, отвечал, что все равно могу ему сообщить. На отзыв мой, что не имею приказания адресоваться к нему и не смею никому передавать моего поручения, кроме короля Неаполитанского, к которому послан, генерал Себастиани приказал вести меня к Мюрату.
Проехав мимо пяти кавалерийских полков, стоявших развернутым фронтом "ан эшикьэ", перед пехотными колоннами увидел я Мюрата, блестяще одетого, с блестящей свитой. По приближении моем приподнял он свою шитую золотом с перьями шляпу, и, когда подъехал к нему я, был окружен его свитой. Тут он закричал, чтобы нас оставили, и, по удалении свиты, положа руку на шею моей лошади, сказал мне: "Господин капитан, что вы мне скажете?" — вероятно, в ожидании, что я имею гораздо важное поручение…» [1011]
1011
Акинфов Ф.В.Разговор с Мюратом // России двинулись сыны. с. 181-182.
В рассказах наличествует определенная путаница: Милорадович сказал, что письмо за подписью Кутузова было адресовано князю Невшательскому, по словам же Акинфова письмо, подписанное дежурным генералом Кайсаровым, предназначалось Мюрату. Удивляться не приходится — вокруг такое творилось! Да и общей картины эти разночтения не меняют: Милорадович во что бы то ни стало должен был остановить неприятеля, а князь Кутузов, лично или через кого-то, просил французское командование позаботиться об остающихся раненых…
Известно, что судьба тысяч наших раненых воинов, оставленных в Москве, — одна из самых черных страниц в истории 1812 года и биографии светлейшего князя Смоленского. Традиционно принято обвинять в их гибели французов, словно бы покинутая
жителями древняя столица России не была сознательно обречена на уничтожение. Фельдмаршал хотел сделать Москву могилой Великой армии — коварный этот план был выполнен сполна, пожар оказался для армии врага гораздо губительнее всех ранее бывших сражений. Однако…«По прежним распоряжениям, все больные и раненые препровождались мимо Москвы, и, когда ей не угрожала еще опасность, от нее отклоняли неприятное зрелище нескольких тысяч страждущих. В городе Гжатске Кутузов переменил мое распоряжение о больных и раненых и разосланным от себя офицерам приказал отовсюду свозить их в Москву: их было до 26 тысяч человек. В последнюю ночь я послал к коменданту, чтобы он объявил раненым, что мы оставляем Москву и чтобы те, кто был в силах, удалились. Не на чем было вывезти их; правительство, не предупрежденное, не имело уже к тому ни малейших средств, и следствием неблагоразумного приказания Кутузова было то, что не менее 10 тысяч человек осталось в Москве», — писал генерал Ермолов [1012] .
1012
Ермолов А.П.Записки // Изгнание Наполеона из Москвы. с. 22.
«В госпиталях было до 25 тысяч больных и раненых, из коих часть сгорела в общем пожаре города» [1013] .
Маршал Мюрат сказал штабс-ротмистру Акинфову, что «…напрасно поручать больных и раненых великодушию французских войск; французы в пленных неприятелях не видят уже врагов» [1014] . Звучит страшным каламбуром — во время пожара французы не только не пытались выносить русских раненых из горящих домов, но даже расстреливали дома, в которых они находились, из орудий. В полном смысле, поручать раненых великодушию французов было напрасно…
1013
Муравьев Н.Н.Записки… с. 132.
1014
Акинфов Ф.В.Разговор с Мюратом. с. 182.
В конце концов Неаполитанский король согласился на предложение и сказал, что «…пойдет так тихо, как нам угодно, с тем только, чтобы Москва занята была французами в тот же день… Он послал приказ всем передовым цепям остановиться и прекратить перестрелку; меня же спросил, знаю ли я Москву, и на ответ мой, что я уроженец московский, просил сказать жителям Москвы, чтобы они были покойны, что им не только никакого вреда не сделают, но никакой контрибуции не возьмется и всячески будут стараться о их безопасности» [1015] .
1015
Там же.
Как видно, все французы — от солдата до маршала — были уверены, что с занятием ими Москвы война завершится. А русское командование думало только о спасении армии — Кутузова не заботила ни судьба Москвы, ни участь остающихся в ней раненых. Спасти же армию был должен генерал Милорадович.
«Выслушав ответ, привезенный Акинфовым, Милорадович сказал: "Видно, французы рады занять Москву; возвратитесь к Мюрату и в дополнение условия предложите перемирие до 7 часов следующего утра, чтобы обозы и отсталые успели выйти из Москвы, в противном случае остаюсь я при первом мнении, и буду драться в Москве"… Мюрат согласился беспрекословно» [1016] .
1016
Михайловский-Данилевский А.И.Отечественная война… с. 130.
«Через несколько минут возвратился мой посланный и привез радостную весть, что не только Неаполитанский король согласился на мое предложение и приказал остановить вход войск в Москву до тех пор, как обозы и тяжести из оной увезены будут и мой арьергард пройдет, но что они и Наполеон сам, находившийся близ короля, меня благодарят за мое предложение, что будто я уговорил жителей не жечь города. Я отправил Уварова и Васильчикова [1017] назад для устроения по возможности порядка на улицах Москвы, а сам, оставшись некоторое время на позиции, начал помалу с оной сходить и прошел город, способствуя жителям спасаться из оного» [1018] .
1017
Васильчиков Илларион Васильевич, князь(1775—1847) — генерал от кавалерии; с 1838 года — председатель Комитета министров.
1018
Милорадович М.А. Осдаче Москвы… с. 60.
«Прекрасная столица под лучами яркого солнца горела тысячами цветов — группы золоченых куполов, высокие колокольни, невиданные памятники. Обезумевшие от радости, хлопая в ладоши, наши, задыхаясь, кричат: "Москва! Москва!" …Лица осветились радостью. Солдаты преобразились. Мы обнимаемся и подымаем с благодарностью руки к небу; многие плачут от радости, и отовсюду слышишь: "Наконец-то! Наконец-то Москва!"» [1019]
«Многие, виденные мною столицы, Париж, Берлин, Варшава, Вена и Мадрид, произвели на меня впечатление заурядное; здесь же другое дело: в этом зрелище для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое. В эту минуту было забыто все — опасности, труды, усталость, лишения, и думалось только об удовольствии вступить в Москву» [1020] .
1019
Ложье Ц.Указ. соч. с. 71-72.
1020
Воспоминания сержанта Бургоня. М., 2005. с. 3.