Милосердие палача

Обговаривали они ее не в какой-нибудь местной локанте с люля-кебабами, а в русском ресторане «Кинь грусть» в Галате, где, случалось, пели Вертинский и Плевицкая, где не брезговал дать сольный концерт иногда наезжающий сюда из Румынии Лещенко. И все это – под неподдельную «Смирновскую», под икорочку, под рассольничек, грибочки… Эх, все можно иметь, когда у тебя в кармане настоящие, с портретом Виндзорской династии короля Георга Пятого, хрустящие бумажки.

– Я вам советую взять на борт как можно больше груза, – тихо и вкрадчиво посоветовал Иванов. – Забейте все каюты, ресторан, буфет. Груз этот сухость любит. Частично разгрузитесь в Зонгулаке. У меня там свои люди. Реализуют.

– Больше груза – больше денег, – пыхтя и отдуваясь от выпитого и съеденного, сощурил ловкий глаз Збигнев.

– Ссуду я дам. Барыш фифти – фифти.

– Да вы грабитель, голубчик, – возмутился Выволожский. – Я рискую всем, делаю дело… А вы представьте, если какая-нибудь неприятность начнется? Как у Деникина тогда под Новороссийском. Красные и босиком воевать пойдут. Но если шинельки к Врангелю припоздают, вы не только барыша не увидите, но и вашего покорного слугу живым и здоровым.

Неясно, туманно рисовал картину Выволожский. Но Иванову и не нужно было много объяснять! Збышек у Врангеля, при хорошем раскладе, не один миллиончик сорвет. Ведь закупать товар будет где-нибудь в Рабате, остатки от Иностранного легиона. Шинельки – бумазея на сатиновой подкладке – возьмет за копейки.

Иван Николаевич был не совсем уж малой рыбешкой, не частиком или килечкой. Понимал, что к чему, и потому твердо повторил:

– И все-таки пятьдесят на пятьдесят! Вы рискуете жизнью, согласен. Я рискую капиталом, который в наших сегодняшних условиях тоже является жизнью.

В то утро Иван Николаевич вернулся в Стамбул из очередного рейса. С баульчиком, в котором помимо обычного капитанского барахлишка, бритвы да полотенца, лежали еще и деньги, не считанные, в разной валюте и в купюрах разного достоинства – все, что сумел всеми правдами и неправдами собрать с пассажиров за рейс. Он вышел на голосистую набережную. Сопровождал Ивана Николаевича верный помощник, он же телохранитель, Ковригин, с которым капитан не разлучался ни на работе, ни дома.

Ковригин обычно и ночевал у своего капитана на улице Алтым-Бакал, на первом этаже, как сторожевой пес. Темные пронырливые глазки помощника выдавали в нем человека себе на уме, который, придет минута, продаст хозяина за тридцать сребреников. Но такая минута до сих пор не случилась. Да и где Ковригин найдет такого нового хозяина? Ведь он не просто в услужителях, а помощник капитана по пассажирской части: фуражка с «крабом», галуны.

Как и обычно, домой Иван Николаевич не отправился, а в сопровождении Ковригина пошел на причал, высматривая, какие суда с его должниками-капитанами стояли у стенки. Таких было три: «Диана», «Гермес» и «Герои Плевны».

Пока Ковригин попивал возле портовой проходной чаек, Иванов отправился взимать долги. Обошлось, слава богу, без приключений, и помощь Ковригина не понадобилась. Каждый из капитанов любезно предлагал отведать кофе или чего покрепче и передавал уже заранее приготовленный пакет с деньгами…

Лишь закончив это приятное, но хлопотное дело, они наняли извозчика и поехали домой. Иван Николаевич считал, что сегодня они могут потратиться на извозчика. Дома, наскоро перекусив, разошлись. Ковригин остался внизу, а Иван Николаевич поднялся наверх и, закрыв дверь на щеколду, вытряхнул на стол содержимое баула. И приступил к пересчету денег.

Это первое, что он проделывал, вернувшись в дом. В годы международных свистоплясок деньги – дело тонкое, требующее хозяйского глаза. Они не должны находиться без дела. Они должны работать. Часть из них завтра же окажется в тяжеленных сейфах в банкирском доме, а другую часть он вновь отдаст в долг под высокие проценты.

Сначала Иван Николаевич разложил на столе золотые монеты – эти не знают никаких инфляций, будь то русский червонец с изображением как бы отрубленной наискось по шее красивой головы покойного императора, или золотая гинея с изображением Георгия Победоносца – вот уже более века как кончилась чеканка этих тяжелых монет, а они все ходят, будто вечно живые. Или, совсем как новенький, соверен: создан только для банковских операций, но поди ж ты, и в обычных делах силы не теряет…

Знать надо нынешние денежки, знать! Как ни красив соверен, украшенный изображением меча, а золота в нем чуть поменьше, чем в царском червонце, стало быть, его – в эту кучку. И пятидолларовик – он тоже поменьше червонца, – значит, и его к соверенам…

Приятно иметь дело с золотом. Тут все ясно, чисто, все в золотниках, в граммах, тут не надо, как в ассигнациях, обманчивой красоты – вес говорит сам за себя.

Бумажные деньги – вот где морока. В пачечку итальянских синеньких лир кто-то вложил десяток таких же синеньких, схожих внешне, сербских динаров: обман! Динар нынче втрое дешевле лиры. Провели капитана! Ушлый пошел народ, только и гляди, обманут!

«Катеньки» и «петеньки» – эти еще ценятся, пока держится приклеенный к могучему дереву России листок Крыма. Но, похоже, уже осень, листья опадают. И надо поскорее эти деньги сбывать, пока за «петеньку» еще можно взять три-четыре английских фунта со скучным и бесцветным Георгом. «Колокольчики»… Эх! Тут и за тысчонку вряд ли получишь хоть доллар. Но все же сбыть их через надежных менял тоже можно. Некоторые иностранцы берут, веря в будущие доходы от Донбасса и Баку.

Пачечку «колокольчиков» Иван Николаевич отложил в сторонку. Это тайное, личное. Хоть он и порядочный семьянин и ценит жену и двух неудачниц-дочек, но все же какой мужчина откажется от тайной любви? Впервые попав на улицу Абаноз Зокаги, Иван Николаевич отплевывался. Там, заглянув в маленькое окошечко во входной двери, можно было увидеть возможную избранницу. Во время обеда или ужина. Здесь считалось, что женщину надо выбирать во время еды. Упитанная румяная женщина, пальцами хватающая баклаву и засовывающая ее за обе щеки – какая картина может быть приятнее! И что может больше возбудить восточного мужчину!

Несколько раз Иван Николаевич приходил на эту гадостную улицу и, наконец, привык. Вид женщин, поедающих долму или шишкебаб и обсасывающих толстые пальцы, даже стал ему как-то нравиться. Наконец он нашел избранницу – довольно худую, несчастную, с белой косичкой. Постучал – впустили.

Женщина оказалась русской, бедолагой, потерявшей всех родных после новороссийской эвакуации и тифа. Светочка…

Жалко, конечно, ее, но все же лучше расплатиться при будущем визите «колокольчиками». Она найдет, как их сбагрить, а семье лучше оставить соверены. Банкирский дом охотно берет соверены и зачисляет их на любую валюту. Все зависит от того, куда бежать, если и в Турции, как в России, случится заваруха. Не дай, конечно, бог, но все может быть. Вон за Босфором, на азиатской стороне, в Скутари, ночью частенько постреливают. Говорят, полковник Мустафа Кемаль вместе с преданными ему офицерами подбирается к Стамбулу. Хочет скинуть султана и прогнать союзников. И к тому же выгнать из Турции всех армян, греков и евреев. Ладно – их. Но и русских эмигрантов тоже. Хорошенькая перспектива!

Помимо банкирского дома «Борис Жданов и Кє» у Иванова был и собственный банк. Тоже достаточно надежный, особенно если учесть, что в Стамбуле обычного домашнего воровства почти нет. Этот банк – старинный персидский сундук, окованный по углам и украшенный затейливой инкрустацией, с надежным потайным замком.

Наступил вечер. «Кирасон» стоял у причала в Золотом Роге под присмотром вахтенных. Помощник по пассажирской части Ковригин попивал чаек в доме у капитана на Алтым-Бакал. А капитан на втором этаже упоенно складывал деньги в заветный сундучок, когда в дверь настойчиво и уверенно постучали.

Оторвавшись от чашки цейлонского чая и подойдя к двери, Ковригин открыл маленькое смотровое окошко. Перед ним стоял однорукий солдат в фуражке с вишневой тульей и белым околышем и с почетным знаком дроздовца на груди. Высокий, крепкий, со смуглым и словно бы отмеченным оспинами лицом.

– Из представительства, от генерала Лукомского, срочный пакет, – сказал солдат, показывая внушительного вида конверт.

Осторожный Ковригин вытянул руку из окошечка:

– Давай!

– Лично под роспись господина капитана Иванова, – сказал посыльный, сверяясь с надписью на пакете.