Милые чудовища

— Он и впрямь был идиот, — сказал я. — Поэтому и умер.

— Может, и так, — промолвила Наоми. — А что у тебя в пузырьке?

Как я уже говорил, пустая стеклянная бутылочка была первым подарком, который отец преподнес маме. Он сказал ей, что там, в бутылке, живет джинн. И что он купил ее в волшебном магазинчике. Действительно волшебном. Он сказал, что уже загадал два желания. Первое — встретить очаровательную девушку. Это и была моя мама. А второе желание — чтобы она влюбилась в него, но сама, а не из-за джинна. Чтобы она влюбилась по-настоящему. Замечаете противоречие, да? Нельзя влюбиться в парня, который говорит тебе такое. Потому что если ты влюбишься в кого-то по собственному желанию, получится, что это все равно желание заставило тебя влюбиться. Однажды я сказал об этом маме, и она заявила, что я все понимаю слишком буквально. Я сказал, что нет, вовсе нет, я просто утверждаю, что папина выдумка — довольно глупая.

Мама всегда говорила, что так и не потратила последнее желание. Этого я тоже не понимал. Почему она не воспользовалась им, когда они разводились? Или почему не сделала так, чтобы Стивен относился к младшему брату получше? Я раньше думал, что окажись бутылочка у меня, я бы пожелал, чтобы Стивен не так меня ненавидел. Чтобы любил меня. Хоть немножко. Настолько, насколько старшим братьям положено любить младших. Были у меня и другие желания. Я составлял длиннющие списки желаний, которые мог бы загадать. Например, стать лучшим в мире вратарем. Или вырасти на несколько дюймов. Ну и еще всякая ерунда, о которой даже стыдно говорить. Я мог придумывать желания хоть весь день напролет. Чтобы никогда не было дождя. Чтобы я вдруг сделался математическим гением. Чтобы родители снова жили вместе.

Я так и не загадал ни одного из тех желаний, даже про футбол, потому что не верил в них. И еще потому что это вроде как жульничество, ведь если я стану знаменитым вратарем, я всю жизнь буду терзаться вопросом: то ли я действительно лучший футболист в мире, то ли все дело в желании. Я бы мог пожелать себе подрасти, но, может, я и так вырасту. Все говорят, что вырасту. Думаю, если бы я был Паулой или одним из «Друзей звезд», я бы пожелал, чтобы Ханс Блисс оказался умнее. Чтобы он не умер. Или пожелал бы возвращения инопланетян. Не знаю, что из этого я бы пожелал.

Когда Лара пришла прощаться, я протянул ей пузырек. В этом жесте не было ничего символического.

— Что это, Дорн? — спросила она.

— Это джинн в бутылке, — сказала Наоми. — Как в сказках. Дорн говорит, еще осталось одно, последнее желание. Я сказала, что если он отдаст бутылочку мне, я пожелаю мира во всем мире, но он отдает ее тебе, веришь?

Лара встряхнула бутылочку.

— Не надо, — сказал я. — Если бы ты была невидимым джинном, запертым в бутылке на сотни лет, тебе бы понравилось, что тебя трясут?

— Я не верю в волшебство, — сказала Лара. — Но все равно это очень милый подарок, Дорн.

— Эта вещь принадлежала моей матери, — сказал я.

— Его покойной матери, — уточнила Наоми. — Это ценная семейная реликвия.

— Тогда я не могу ее принять, — сказала Лара и попыталась вернуть мне бутылочку.

Я сунул обе руки за спину.

— Ну ладно, — сказала Лара. Вид у нее был слегка раздраженный, как будто я повел себя глупо. Тут я кое-что осознал: Лара не была особенно романтичной. А я, похоже, был. Она снова заговорила: — Я сберегу ее для тебя, Дорн. И еще я хотела сказать тебе кое-что важное.

— Знаю, — буркнул я. — Ты видела, как охранник меня обставил. Во время последней игры. И теперь хочешь сказать мне, чтобы я выбрал другую карьеру.

— Нет, Дорн, — оборвала меня Лара. Похоже, она разозлилась еще сильнее. — Прекрати болтать, а? Тот охранник — не просто охранник. Он играл за сборную Коста-Рики. За команду, которая должна была поехать на Кубок мира три года назад, перед последней эпидемией.

— Что?! — изумился я.

— Его зовут Оливас, — сказала Лара. — Этим летом он ввязался в драку, и его на время выгнали из команды. Он похож на тебя, Дорн, не находишь? Тоже не слишком умен. Впрочем, неважно. Он говорит, ты хороший игрок. Одаренный.

— Если бы я чего-то стоил, он бы так просто мимо меня не бегал туда-сюда, — сказал я. Но на душе у меня чуть-чуть потеплело. Он был не просто какой-то охранник. Он был профессиональный футболист.

— Нет, Дорн, — снова поправила меня Лара, — ты хороший игрок, а он очень хороший. Вся разница только в этом, понимаешь?

— Вообще-то, — сказал я, — разница действительно есть. И я только что понял, насколько большая. Я же не знал, что он типа футбольная суперзвезда. Думал, он играет как любой средний костариканец. Я уж решил, что брошу футбол и займусь подводным плаванием или еще чем.

— Не знала, что ты так легко сдаешься, — сказала Лара. Тон у нее по-прежнему был осуждающий. Брови сдвинуты в одну ниточку, нижняя губа сердито выпячена. Так она казалась даже симпатичнее, и все потому, что она во мне разочаровалась. Интересно…

— Может, тебе стоит узнать его получше, — сказала Наоми, переводя взгляд с меня на Лару, как будто знала, о чем я думаю. — Дорну надо собирать вещи. В автобусе у вас еще будет уйма времени на разговоры. Вы ведь еще не прощаетесь навсегда. По крайней мере, пока. Лара, pele el ojo.Сюда идет твоя мама.

— Es ип chingue, — сказала Лара. — Que tigra!

Она вздохнула и поцеловала меня прямо в губы. Для этого ей пришлось сильно нагнуться. А потом она умчалась прочь. Выигрыш всухую. Оно и к лучшему, мне не очень-то хотелось поближе знакомиться с ее матерью, и, конечно, ее матери со мной — тоже.

— Вот как, — сказала Наоми с широкой улыбкой. — А знаешь, что Лара говорила мне несколько дней назад? Что она не собирается встречаться с парнями. Что нельзя заводить с парнями ничего серьезного, если хочешь полететь на Марс. А теперь что? Кстати, не знаю, интересно это тебе или нет, но ты здесь не единственный, кому повезло.

— А что такое? — поинтересовался я. — К тебе подходила та девчонка-блондинка и хвасталась подаренным кольцом?

— Нет, — сказала Наоми и принялась шевелить бровями как ненормальная. — Это мне повезло. Тот симпатичный парень, Филипп… Помнишь его?

— Если мы имеем в виду одного и того же парня, — сказал я, — то он не симпатичный. Я знаю, что значит это слово. Вот я — симпатичный.

— Он милый, — заявила Наоми. — И забавный. И умный.

В том, что значит слово «милый», я разбирался хуже. И в слове «умный». Я упаковал свой чемодан и принялся за отцовский. Зря я подарил Ларе бутылочку. Мог бы обойтись и книжкой в мягкой обложке.

— У вас с ним, должно быть, много общих тем для разговоров, — сказал я.

— Это уж точно, — подтвердила Наоми. — А знаешь, что самое лучшее?

— Что? — Я огляделся в поисках отца и наконец его обнаружил. Он сидел на раскладушке рядом с беременной. Ее, наверное, как-то звали, но я так и не заморочился узнать имя. Она рыдала, уткнувшись отцу в плечо, рот раззявлен в вое. Лицо блестит от размазанных соплей. Готов поспорить, если родится мальчик, она назовет его Хансом. А если девочка, то, может, Блисс.