Милые мальчики
Шрифт:
– Кто любил тебя?
Как далеко это сияние. Зачем разграничивать это чувство и жизнь? Наверно, потому, что кажется, что вся жизнь не стоит и секунды этой эйфории… Воронка затягивает. Посреди синего сумрака, в отражении зарева горящего города, словно на станции в космосе, вещи сползают в черную дыру. И мы в эпицентре. Ты черная дыра, величайшая звезда в ночном небе. Хочу утонуть, исчезнуть в твоей тишине, в твоем сиянии.
Бегущие под колесами полосы, сливающиеся в одну грязно-белую линию жизни. Гудки и крики. Провода, обтягивающие кожу. Волосы, блестящие в мимолетном сверкании осеннего солнца.
– Я боюсь тебя.
Страх расщепления. Можно ли упасть и разбиться? Можно довериться? Притяжение смерти. Она в синем бархате. Она похожа на тебя… Я закрою глаза. Твои глаза закрыты. Я открою глаза. Твои закрыты. Закрою. Твои глаза закрыты. Неужели? Снова открою. И встречу твой бесконечный голубой взгляд. Утону в улыбке…
Эта нежность сверкающего металла. Все тоньше и тоньше нить. Почти излом. Недосягаемый призрак. Коснется лишь раз и увянет.
– Ты исчезнешь после этого?
Испуганный взмах крыльев. Полет. Свободное падение.
– Сохраним интригу.
Вращается, крутится черная дыра. И комната вертится, словно карусель.
Голубая мягкость. Трещина из нежности. Туман. Спящий пар. Танцующий в темноте. И призрак рядом кружится. Пьяная соната. Теряться в лабиринтах. Закрывать в спешке люк за люком, опускаясь на дно океана. Все ниже и ниже, возносясь все выше и выше. И хочется верить, что ничего не важно, что ничего не страшно, когда любишь…
Лишь сон. Исчезла ночь, словно утонув в черной дыре. Как вода, утекло все сквозь пальцы. Интрига сохранена. Исчез…
2019
Милые мальчики
Новелла
Shortparis – Нелюбовь
БЛАНШ. Это называется грубой похотью… да, да, именно: "Желание"! – название того самого дребезжащего трамвая, громыхающего в вашем квартале с одной тесной улочки на другую…
СТЕЛЛА. Будто бы тебе самой так ни разу и не случалось прокатиться в этом трамвае!
БЛАНШ. Он-то и завез меня сюда…
– Т. Уильямс «Трамвай "Желание"»
Они спускались все ниже и ниже. Дорога продолжала идти под откос, а дна этого шоссейного колодца так и не было видно. Лобовое стекло было усеяно каплями моросящего дождя, и дворники с усердием носились туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.
Мокрый ветер проскальзывал внутрь кабины через приоткрытое боковое окно. Маша грызла семечки и выбрасывала в него шелуху, которая, на миг мелькнув градом, пропадала из виду.
– Малыш, подай лимонад, – играючи бросил Лёня.
Он скользнул взглядом по
ней и слегка прикусил кончик языка.Маша отложила пакетик с семечками в сторону и, немного повозившись, достала с заднего сидения ярко-оранжевую бутылку.
– Спасибо, малыш, – проговорил Леня.
– Сколько мы уже в дороге? – спросила она в ответ. – Мы едем целую вечность!
– Не знаю. Разве это важно? Тебе не нравится быть со мной?
– Какой ты глупый, – усмехнулась Маша, взгромождая пакетик с семечками вновь на свои колени.
Леня слегка сжал руль под своими ладонями, и тот приятно отозвался томным скрипом. Он любил свою машину. Ее подчиненность ему, готовность отозваться на любую его мысль, прогнуться. Сила, полностью под его контролем. Что-то возбуждающее было в этом контроле. Странная, внезапная идея…
Леня оглянулся на Машу и усмехнулся. Кровь сегодня разыгрывалась в нем, и он как никогда чувствовал, что его тело – та же машина, гудящая и стонущая, рвущаяся сквозь сырость и грязь, скрывающая дикую силу. Да, она знает какую… Футболка и джинсы сдавливали его тело, и от этого ему становилось еще жарче и томительнее.
– Можно я переключу? – спросила она, готовая нагнуться к магнитоле.
– Нет, – простонал он, улыбаясь.
– Почему?
– Кто ведет, тот и выбирает музыку, – широко улыбался Леня.
– Я тебе то же самое скажу в другой раз, в другой ситуации, – проговорила она с интонацией ультиматума.
– Ах вот ты как!
– А ты что думал?.. Нет, без рук. У тебя уже машина есть. Так что сосредоточься на ней, коль уж променял меня на нее.
– А ты думаешь, я с двумя не справлюсь?
Он бросил мимолетный взгляд на проглядывающий сквозь ее кофточку сосок. Кровь подступила к вискам, и ему показалось, что на мгновение стало меньше воздуха. В этом свете ее кожа была нежнее и теплее топленого молока. И ему хотелось окунуться в нее, разлить этот привлекательно переполненный стакан.
– Я в тебе не сомневаюсь, Леонид, – произнесла она играючи. – Но я думаю, ты не успеешь показать свои таланты до того, как я лишу тебя твоего стручка.
– Уж прямо стручка? – улыбнулся он, обгоняя грузовик.
– Черт! – воскликнула Маша. – Сколько раз я тебя просила не делать так при мне!? Ты же знаешь, что я боюсь. Я понимаю, легковушку какую-то обгонять, а тут фура. Идиот!!!
Она завязала семечки, бросила их в бардачок и схватилась за бутылку лимонада. Прыснув пузырьками, Маша сделала несколько глотков и, кинув лимонад на заднее сидение, прильнула к окну.
– Ну, извини меня, – проговорил он спустя пять минут ее молчания, помявшись.
Тишина. Только три аккорда и барабан.
– Можешь переключить музыку.
– Нет, спасибо. Ты же ведешь.
Он улыбнулся и погладить ее по ноге, после чего нога резко отдернулась.
– Знаешь, вот ты сейчас пытаешься меня раздраконить, вывести на агрессию, – просто проговорил Леня, убавляя громкость музыки, – а добиваешься другого. Ты такая белая и чистая в этом дождливом свете, что я бы изнасиловал тебя прямо здесь и сейчас. А ты еще больше меня кипятишь.
Маша резко обернулась. На лице ее медленно выросла улыбка. Все расширяясь и расширяясь, в какой-то момент она взорвалась громким смехом.