Мимо денег

— Еще бы!

— И какой диагноз?

Сидоркин наморщил лоб, припомнил записи в медицинской карте, процитировал:

— «Болезнь Ремницкого в первой стадии, параноидальная симптоматика» и, главное, малопонятное и оттого особенно угрожающее — «казуистический зуд шарового отростка».

— Ишь ты… — восхитился Сабуров. — Как же вас выпустили с таким букетом? Вы опасный для общества человек.

— По знакомству… А что это все-таки такое — шаровой отросток?

— Думаю, кличка лекаря, который вас пользовал… Но вы, майор, так и не ответили: зачем ему Анна?

— Если бы я знал, наверное, не сидел бы здесь, а ловил его в другом месте. Дождемся, спросим у самого.

— Хорошо, — согласился Сабуров. — Вернемся немного назад. Вы действительно на хорошем счету у себя в конторе?

— Себя хвалить неудобно, — приободрился Сидоркин. — Ребята прозвали Клещом. В нашей работе это звучит гордо.

— И силенка имеется?

Сидоркин достал из кармана продолговатый медный ключ, дал подержать профессору, а потом резким кистевым усилием согнул его пополам.

— Надо же, а по виду никак не скажешь… Пожалуй, убедили. Оставайтесь… Но есть некоторые условия.

— Весь внимание, Иван Савельевич.

— Жить придется вон в том сарайчике, видите, рядом с туалетом. В доме нельзя, стесните дам.

— Подстилка какая-нибудь найдется?

— Койка железная, матрас. Все как в лазарете.

— Еще какие требования?

— Условимся, что вы мой племянник, что ли… Поработаете наравне со всеми. Крыша вон прохудилась в трех местах, сортир на ладан дышит…

— В органы я попал по недалекости ума, — сообщил Сидоркин. — А по душевному устремлению как был, так и остаюсь крестьянин.

В этот день ужинали вчетвером. Татьяна Павловна вернулась из деревни с богатой добычей — огромным бруском парной свинины. Кто-то из местных пьянчуг заколол хряка и мясо раздавал почти даром. Медсестра нажарила отбивные, а к ним подала чугунок отварной картохи и банку маринованных груздей. Кроме того, распластала на деревянном блюде и сдобрила лучком две жирных, истекающих соком селедки. При виде такого великолепия Сабуров посчитал уместным выставить (опять же для знакомства) литровую посудину натуральной «Смирновской». У Сидоркина, наблюдавшего за приготовлениями, в брюхе произошла революция, и он сладко, по-волчьи застонал.

Пир затянулся до поздней ночи, но уже втроем. Аня, выпив две рюмки и умяв большой ломоть ароматного, тающего во рту мяса, быстро осоловела, клевала носом и, сославшись на то, что утром рано вставать, покинула компанию. На удивленный вопрос Ивана Савельевича, почему она собирается рано вставать, ответила туманно, в том смысле, что на огороде полно недоделок, а вот-вот хлынут дожди.

Лучше всех чувствовала себя Татьяна Павловна. За несколько дней на дачном приволье она будто сбросила с плеч десяток беспокойных, никому не нужных лет. Превратилась в круглолицую, пышнотелую, озорную хохотушку в пестром сарафане. В этот вечер у нее получился двойной праздник: в новоприбывшем постояльце она обнаружила поразительное сходство со своим мужем Остапушкой, невинно отбывающим многолетнюю каторгу. Когда увидела Сидоркина, так и ахнула:

— Господи ты Боже, да разве бывают такие чудеса!

За столом, не сводя с него пылающего взгляда, то и дело восклицала:

— Надо же — одно лицо! Буквально одно лицо. И улыбка, как у Остапушки: так же губки кверху и в глазенках будто солнышко.

Или другое:

— А голос-то, голос, ну один к одному. Бывало, шуганет понарошку, для острастки: «Ты где это, курва, мать твою, пропадала!» Сердчишко так и екнет… Антонушка, дружочек, у тебя не было ли сродственничков на Украйне?

Потчевала Сидоркина неустанно и уже не раз, не два опускала невзначай пухлую руку ему на плечико. Сабуров не узнавал свою прилежную, добросовестную помощницу, но майор отнесся к ухаживаниям любезной дамы как к само собой разумеющемуся. Случайные ласки принимал благосклонно, тарелку опустошал исправно и водку опрокидывал стопку за стопкой, словно путник, истомленный жаждой. По поводу неожиданного приятного сходства разъяснил так:

— Родичей на Украине нет, и в тюрьме пока не побывал, но путают с кем-нибудь частенько. Один раз спутали с актером Козаковым. Вроде с ним и по возрасту не подходим. Подошел ферт в магазине и говорит: «Миша, вы разве уже вернулись?» Я говорю: «Откуда?» «Как откуда? Из Израиля. У вас же там свой театр. Хорошо, что я вас встретил. Давно хотел спросить, правда ли там климат сыроват для россиянина?» Я говорю: «Да нет, климат нормальный, субтропики, а за кого вы меня принимаете?» Он так похлопал по плечу: «За кого же, как не за того, кто вы есть. Вы, Михаил, при вашей характерной цыганской внешности от народной любви никуда не спрячетесь…» А еще в другой раз приняли за Жириновского. Не шучу. Что было, то было. Из песни слова не выкинешь.

— Чем же объясняете? — заинтересовался Сабуров, тоже захмелевший от парного мяса и питья.

— Думаю, — глубокомысленно ответил Сидоркин, — есть во мне что-то такое общее для всех хороших людей. Какие-то усредненные привлекательные черты.

Татьяна Павловна к этому часу (Аня уже спала) перебралась почти к нему на колени. Прошептала завораживающе в ухо:

— Признайся, Остапушка, ты ведь меня тоже признал?

— На ощупь — да, — честно сказал Сидоркин. — А так — нет.

Около полуночи они с Сабуровым вышли на крылечко покурить. Луна сияла в половину небосклона, сад был полон ею. По черной траве струились, как змеи, голубоватые нити. Воздух был упругий и влажный, как перекачанная шина.

— И что теперь скажете? — спросил Иван Савельевич, щурясь от призрачного света, как от лампы.

Сидоркин понял его без уточнений.

— Конечно, Берестова — соблазнительная женщина, с хорошими манерами и все такое. Но это не объясняет, почему он устроил охоту именно на нее. Скорее всего знал ее прежде. Я в этом даже уверен. Вы легко это выясните, доктор. Вот, возьмите, это его фотография. Может, не очень достоверная, но все же.

Сабуров принял фотографию, отнес на вытянутой руке так, чтобы падал свет из окна.

— Не очень симпатичный юноша.

— Да уж… Кстати, вскрывает своим жертвам вены и пьет кровь. Это не мое больное воображение — установленный следствием факт.

— Просьба, Антон. Ни в коем случае вы не должны Аню пугать. Полагаю, вы в курсе, какие потрясения ей довелось пережить?

— Только в общих чертах. Шлепнула, что ли, кого-то… Не очень верится, глядя на нее.

— Ваши вампиры, пришельцы — это все не для ее психики. У нее своих монстров хватает.

— Понял вас. — Сидоркин с удобством облокотился на перила, наслаждался сигаретой и ночным воздухом, переваривал богатый ужин. — Но без ее помощи не обойтись. Причем это в ее же интересах. Не думаю, что маньяк ищет с ней встречи, чтобы просто объясниться в любви.

— Согласен, но предоставьте инициативу мне.

Сидоркин пожал плечами, неожиданно спросил:

— Слишком много проблем, да, доктор?

— Вы о чем?

— Да так, в голову пришло… Про маньяка вы только от меня узнали, и не от него здесь прячетесь, верно? Кто-то вас еще допекает?