Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ

12 лет назад, в самом начале моей журналистской карьеры, мне довелось работать на Конгрессе по ракетно-космической технике: в доперестроечные времена я занималась исключительно научным популяризаторством, и космическая медицина была одной из любимых тем. Конгресс этот был организован Академией наук СССР. И вот однажды ко мне подходит некий Иванов (реальная фамилия) — элегантный, бородатый, весьма симпатичный человек лет тридцати пяти, сотрудник 1 отдела Президиума АН СССР — «режим». Расспрашивает меня о моей журналистской работе, часто ли бываю в командировках, не хочу ли побывать на других научных конгрессах, в том числе я за рубежом. Я, понятное дело, хочу. То есть очень даже хочу. «Я вам помогу, — говорит Иванов. — Мы вас сами будем отправлять в командировки. Единственно, о чем я вас попрошу, так это делать для нас копию ваших интервью с иностранцами — вы ведь свободно говорите по-английски, да? Ну вот, замечательно. Наверное, эти копии будут чуть обширнее, чем то, что вы публикуете в газете. Для нас вы приведете некоторые детали: какие разговоры ваш собеседник вел помимо основной темы интервью, чем интересовался, что говорил о нашей стране. Да не мне вас учить — вы же профессионал», — польстил Иванов 22-летней журналистке. В ответ я промямлила что-то насчет того, что в редакции много работы, да как посмотрит на это начальство… «Подумайте, подумайте», — не стал настаивать симпатичный чекист. Потом был еще какой-то конгресс или симпозиум. Он подошел ко мне снова. Тут я уже довольно резко и, как поняла потом — неосторожно, — сказала ему, что на совмещение профессий у меня нет времени.

Следующие 8 лет за границу меня не выпускали.

Подполковник Кичихин, которому я рассказала эту историю (мы как раз говорили о стукачах, и Кичихин убеждал меня, что завербовать можно практически любого), поведением моего вербовщика был просто возмущен: «Дуболом. Я бы, например, на вас не пошел». Не скрою — польстил. «Кандидатов у меня всегда достаточно. Но к каждому надо подобрать ключик. С одним можно сговориться на одних каких-то интересах, с другим — на других. А к третьему с «интересами» и лезть нечего — надо найти что-нибудь весомое: объяснить, чтобы не рыпался, что нет у него выхода, что работать придется. Так сказать, своя профессиональная мастерская», — пояснил он.

На чем же ловят комитетчики своих жертв?

Во-первых, это не всегда жертвы, во-вторых, часто их вовсе не надо ловить — сами приходят. «Я, когда в Воронеже на заводе работал, — рассказывал мне полковник Рубанов, — то мне приходилось буквально отбиваться от добровольных «помощников». Начинаю проверять — точно: метит в кресло своего начальника, надеется, что с моей помощью — в качестве платы — ему удастся это быстрее».

Ну, а если все-таки «ловят», то — как?

По-разному. Вариантов при нашей жизни бесконечное количество: от решения квартирного вопроса или устройства на работу в совместное предприятие до командировки за границу и места в детском садике для ребенка. То есть пообещать могут черта в ступе, вот с выполнением обещанного, после того как «клиент» уже сел на крючок, труднее.

«У меня не был решен квартирный вопрос, я не мог устроить дочку в детсад. Сотрудник КГБ намекнул, что помогут с квартирой». (В. Алещенко, Киев.)

«Если бы я с ними не сотрудничал, то не смог бы устроиться в фирму «Хана», которая строила в Воронеже завод видеомагнитофонов». (М. Ярославцев, кличка «Феликс».)

«Какие-нибудь просьбы к нам есть?» — спросили комитетчики Б. Криволатова — тогда официанта из Новокузнецка. «Есть. Хочу работать в ресторане «Новокузнецкий» …В тот же день я получил перевод на новую работу». ^{53}

«Как все началось? Когда — помню точно: 25 октября 1985 года. В тот день меня вызвал к себе начальник отдела кадров Ленинградского Комитета по телевидению и радиовещанию. Из литературно-драматической редакции радио, где я работал, я уже тогда уволился: вышла первая книжка, мне был 41 год, решил, что займусь серьезно литературой. Но «трудовая» оставалась на радио, и по старинке я все еще что-то делал для родимой редакции. Так вот, за столом начальника отдела кадров, который, встретив меня, тут же ушел погулять, сидел молодой, подтянутый и аккуратно одетый человек — майор УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области Борис Иванович Ткаченко. Он-то и предложил-попросил помогать им. Я без долгих колебаний согласился. Почему? Я ощущал себя чуть ли не чекистом новой формации, так сказать, горбачевского призыва…» — слушаю я пленку своей беседы с членом Союза писателей СССР Владимиром Лысовым [14] .

14

Здесь и далее я называю фамилии лишь тех людей, кто публично обнародовал свое сотрудничество с КГБ.

Ловили (ловят?) и на романтике разведывательной работы, на общественной полезности такой работы (ну, например, борьба с коррупцией в высших эшелонах власти), на трудностях с карьерой.

«Я работал в одном журнале, рассчитанном на зарубеж, — рассказывал мне один журналист, назовем его NN. — С КГБ в нашей редакции сотрудничали практически все: это было обязательное условие, если хочешь поехать за рубеж. Заведующий отделом был кадровый чекист, в прошлом разведчик. Сначала мне казалось — разведка, романтика. Ну, а потом уже понял: влип. Сейчас? Звонят иногда, просят написать для них обзор ситуации в стране. Я пишу примерно то же самое, что у себя в журнале, ничуть не смягчаю».

И последняя цитата — из разговора с журналистом Михаилом Казаковым: «Они мне сказали: если я откажусь с ними работать, они испортят жизнь моему брату — он работал в оборонном институте, и жене, на трудоустройство которой я потратил столько сил».

Бывший сотрудник идеологической контрразведки, опальный капитан КГБ Виктор Орехов [15] , считает, что есть четыре главных побудительных мотива, почему люди начинают работать на КГБ:

— желание сделать карьеру — например, без проблем защитить диссертацию;

15

Этот тот самый Орехов, который отсидел 8 лет в лагерях за то, что предупреждал диссидентов о грозящих им обысках и арестах. О нем я пишу в Гл. «Реалия эпохи гласности».

— наличие у чекистов компромата на имярека, который может поломать всю дальнейшую жизнь;

— страх перед органами;

— боязнь, что КГБ, если откажешься от сотрудничества с ним, все равно не отстанет, все равно будет давить.

«За 8 лет моей работы от вербовки отказался один студент. Хотя я и пугал его неприятностями. А план по вербовке у меня был 4–5 человек в год», — рассказывал Орехов. ^{54}

План по вербовке в 1991 году (до переворота) был 2 человека в год на каждого оперативного сотрудника КГБ. Некоторые чекисты, по словам Кичихина, работали особо успешно, имели и четырех и пятерых новых агентов. За что поощрялись — премией. Или не поощрялись, если начальство считало, что подчиненный себя не реализовал: «Мог завербовать 5 агентов, а завербовал лишь 4, потому премия снижается на 30 процентов», — объяснял руководитель отдела на собрании зимой 1991 года.

Как официально оформляются отношения со стукачами? Подпиской. Выглядит она примерно так: «Я, Иванов Иван Иванович, изъявляю добровольное желание сотрудничать с органами госбезопасности (вариант: помогать органам КГБ в их работе). Об ответственности за разглашение факта сотрудничества предупрежден. Даваемые мной материалы буду подписывать псевдонимом Веснин». Число. Подпись. Выбор клички стукача — дело тонкое: нельзя, чтобы она напоминала фамилию или имя кого-то из родственников, друзей, но при этом должна легко запоминаться.

Как только человек дает такую «подписку», объясняли мне собеседники из идеологической контрразведки, его надо сразу заставить написать агентурное сообщение, на комитетском сленге — «шкурку».

«Шкурка» необходима и в тех случаях, когда человек отказывается дать подписку о сотрудничестве с КГБ. «Бывают трудные случаи, — жаловались мне комитетчики. — Поговорили, хорошо поговорили, источник дает агентурную информацию. В конце говоришь ему: надо дать подписку. Он отказывается… Разъясняешь: «Подписка необходима, чтобы не было разглашения факта сотрудничества». Он — ни в какую. Тогда просишь: «Коротко запишите мне фамилии, факты — чтобы нам не ошибиться, никого зря не наказать». Это часто срабатывает. Агентурного сообщения вполне достаточно, чтобы завести на агента карточку. Подписка затем последует».

Или — не последует: в последние годы подписка стала необязательной.

По словам Вадима Бакатина, нередко и устных бесед с комитетчиками было достаточно, чтобы в оперативные архивы КГБ легла еще одна карточка агента, а оперативник мог отчитаться. Ну, например, так: «В качестве агента органов КГБ СССР завербована актриса театра «Современник» — «Евгения Рюмина», а также искусствовед, сотрудник Художественного фонда СССР — «Пономарева»… ^{55}Это я к тому, что, идя на самые, казалось бы, безобидные отношения с чекистами (дескать, дам им информацию общего свойства), надо отчетливо осознавать, что за этим может последовать.