Министр любви [сборник рассказов]

— А клигер!! — повторял он, — не мог сказать, что ваш папа ехал в Израиль!

— Не кляните себя, — сказал Кохба, — он туда хотел. Он поехал в Штаты из-за меня. Если б я не поселился в Лос — Анджелесе — у нас бы уже был миньян. Но я люблю Лос — Анджелес, старик Эйнштейн, — ай лав Лос — Анджелес!

— Ду ю лав Лос — Анджелес?!! — на них двигалось несколько громких, с золотом в ушах загорелых мужчин с магендовидами на шеях и с золотом в ушах — мы, — тоже! Они начали обнимать Кохбу, хлопать его по спине, плечам.

— Эйнштейн, — сказал Бен, — возьмите их на себя. Я сегодня не в настроении видеть загорелые лица…

— Это миньян, — сказал Эйнштейн, — вы не понимаете, что это миньян!

Он обратился к американской группировке:

— Вы уже слушали оперу?

— Мы не ходим в оперу, — ответили американцы, — мы пьем пиво, ездим на лошадях и приглашаем вас покататься с нами.

— Май френдс, — сказал Эйнштейн, — сегодня не день прогулок. Мы не в поисках развлечений, мы в поисках миньяна…

Американцы рьяно кинулись помогать, они забросили кареты и согласились ехать на кладбище.

— Тем более, он ехал к вам, — добавил Эйнштейн, — в прекрасный

Лос — Анджелес.

Что-то вроде холодка пробежало по загорелым лицам.

— В Америку? — переспросили они.

— Йес, йес! — подтвердил Эйнштейн.

— Советские евреи должны ехать в Израиль, — сказали американские евреи и умчались в пролетках.

…Кохба сидел на венских камнях. На его лице появилась улыбка.

— Чему вы улыбаетесь, Кохба? — спросил Эйнштейн.

— Вы слышите смех? — спросил Кохба.

— Я вам говорил, что я туговат на ухо, — ответил тот, — но мне кажется, вы правы…Кто-то смеется…

Они опять начали поиски.

Время торопливо, беспрерывно били куранты, евреев не было.

Вдруг, в кафе, в «Музеум», где сиживал Фрейд и даже что-то написал Стефан Цвейг, они увидели двух евреев — таких они даже в России не встречали.

— Даже в Мариуполе таких не было, — сказал старик Эйнштейн, — но я бы все-таки уточнил.

— Не надо, — сказал Кохба, — взгляните в их глаза, Эйнштейн. Вся боль нашего народа. Века гонений, изгнаний, инквизиция. Вы видите в них костер инквизиции?

— Я вижу, — ответил Эйнштейн, — но я бы все-таки спросил.

— Послушайте, Эйнштейн, если вы читали описания древних хабиру, — евреев, живших в ХIII веке до нашей эры и завоевавших Ханаан — так это они. Это хабиру, Эйнштейн!

— Возможно, они и хабиру, но я все-таки спрошу, на всякий случай, — он приблизился к их столику:

— Я извиняюсь, вы сами откуда будете?..

Хабиру подняли большие черные глаза, отодвинули черный кофе.

— Из Израиля, — сказали они.

— Братья, — сказал Эйнштейн, — не найдется ли у вас часа, чтобы проводить в последний путь отца этого молодого человека. Он ехал в Израиль и не доехал…

В глазах хабиру заблестели огни.

— …он хотел жить с вами, на одной земле, братья, под одним небом. Вы где живете?

— На территориях, — сказали хабиру.

— И он хотел туда же! — воскликнул Эйнштейн.

— Что? — вскричали хабиру.

— Да, он хотел в самый опасный уголок! Он хотел быть на передовой, писать с автоматом за спиной, вместе с вами по ночам охранять свой дом, землю предков, он не позволил бы этим хозейрем швырять камни в детей,

женщин, стариков!

— Берегитесь! — крикнул Кохба.

В голову старика полетели чашки, пепельница, сахарница, полная песка.

— Интифада победит! — орали «хабиру».

— Сын Бабеля, пригнитесь, — сказал Эйнштейн, — у них в запасе горшок с геранью.

— Мне все равно, — сказал Кохба.

Герань пролетела рядом.

— Если мир — идиот, не будьте хотя бы идиотом вы! — сказал Эйнштейн. Он выхватил из штанов «Мальборо» и швырнул пачку в «хабиру».

— Я был минометчиком, — кричал он, — они у меня получат, эти хозейрем!

— Интифада бессмертна! — орали «хабиру».

— Запустите в них чем-нибудь, — просил Эйнштейн, — я видел у вас трубку…

— Пойдемте, — сказал Кохба, — пойдемте. — У меня умер отец…

— Простите, сын Бабеля, — сказал старик Эйнштейн.

Они пошли на Опернграссе. Громыхали трамваи на Ринге, деревья уже распустились, в парке все так же играл Моцарт.

— Хозейрем, — повторял старик Эйнштейн, — новая пачка. 25 шиллингов… Половина пособия!.. Чтоб они сгорели!

— Как вы думаете, что нам играет Моцарт? — спросил Кохба.

— Моцарт нам играет Фрейлахс, — сказал Эйнштейн.

Они сели и молча смотрели на белый памятник.

— Вы мудрый, Эйнштейн, — сказал Кохба, — вы старый и мудрый. Скажите, зачем миру столько абсурда? И разве смерть — это не абсурд?

— Сын Бабеля, — вздохнул Эйнштейн, — Моцарт кончил свой Фрейлахс и я вам могу сказать: с чего вы взяли, что со старостью обязательно приходит мудрость? У меня, например, со старостью пришел радикулит…

Сейчас казалось — смех исходил из Моцарта.

— Вы знаете, — произнес Кохба, — у меня такое ощущение, что отец не умер. Что он где-то сидит и пишет этот рассказ — рассказ, который сегодня разыгрывается на наших глазах. Я вижу рассказ, который он сейчас пишет…

— А кто вам сказал, что это не так? — неожиданно ответил Эйнштейн. — И забудьте вопрос «почему»? Даже в Торе нет «почему».

— Почему? — спросил Кохба.

— Думайте о том, что можно понять… Думайте о миньяне — десять человек, евреев, мужчин…

За решеткой затормозило такси. Из него выскочил бухгалтер Гросс и начал кричать через прутья решетки.

— Где вы шляетесь? Я ищу вас по всей Вене — для миньяна не хватает двух человек.

— Мы же их как раз ищем, — ответил старик Эйнштейн.