Мир будущего

— У древних набилианцев была поговорка: "Как бы ни были прекрасны ночные сны, нет ничего прекрасней утреннего возвращения к реальности", — Ник заметил меня и прекратил манипуляции со столом. — Но, судя по твоему виду, и сны, и реальность одинаково неприятны.

— Как они назывались? — после паузы ответила я.

— Кто?

— Эти древние набилианцы. Должно же быть название у их народа.

Между бровями Никеля залегла морщинка.

— Консары. Но это не важно. Теперь мы все один народ.

«Не важно. Гораздо важнее то, что у тебя в голове можно найти абсолютно любую информацию», подумала я. Даже ту, которая не записывается на нейроносители уже очень много лет. Вроде названий некогда отдельных народов ныне единой расы.

— А это что? — я заметила стоящее чуть поодаль большое светлое кресло с откинутой спинкой.

— Оно для вас с Тимериусом. Мне нужно провести некоторые измерения, я же говорил.

Я снова взглянула на кресло, теперь с неприязнью. В голове крутилось два слова: "пыточное" и "подопытное".

— Хамелеон сейчас придет. Сможешь взять в прыжок нас двоих — его и меня? — спросил Ник. — По весу — даже троих. Нам понадобится много оборудования, — он окинул меня оценивающим взглядом. — Раньше у тебя бывали с этим трудности.

Я глубоко вздохнула и подошла к креслу.

— Столько сложностей. Столько мороки, — медленно провела рукой по гладкой обивке. — Похищение с родной планеты, завтрак в "Девятом"… И при этом ты все еще сомневаешься во мне.

— Как бы то ни было, я хочу дать тебе шанс, — Никель манерно поклонился мне, изобразив приглашающий жест, — Давай приступим, раз ты уже здесь.

Я понимала, на что он намекал. Несмотря на большой потенциал к посещению новых миров, моя сила как странника невелика. Причина этого — здоровенный груз из привязанностей и воспоминаний, которые, подобно якорю, держат меня в родном мире.

Они так и называются — якорями — обстоятельства, которые не позволяют брать с собой в прыжок сразу многих людей. Самыми крепкими якорями являются любимый человек и дети, они могут надолго ослабить способность к посещению иных миров. Затем — друзья, знакомые, собственная память и даже мечты — от всего этого в момент прыжка протянется тонкая невидимая нить, связывающая тебя с покидаемым измерением.

Есть странники, посвятившие жизнь увеличению силы. Они сознательно не заводят семью и друзей, стараясь свести до минимума количество связей с окружающим миром. Самые сильные (то есть одинокие) из них могут перемещать десятерых за раз, но это совсем не мой случай.

Раньше я никогда не могла брать в прыжок более двух человек. Сначала моим якорем были Земля и родители, затем — Набил и Ник. Кажется, все это было так давно… С тех пор я прошла немало на пути независимости и одиночества.

— Я легка как никогда, — мне захотелось повторить, что в этом мире у меня больше нет привязанностей, но не стала нарываться на спор.

Сейчас посмотрим. — Никель пожал плечами. — Знакомься, это Шелли.

Позади раздался какой-то звук. Я удивленно обернулась, ожидая увидеть человека, но вместо него к нам подошел — точнее, подъехал на оборудованном колесами столике — небольшой красивый прибор.

— Шелли? Теперь ты зовешь технику по именам? — переспросила я, подозревая в странном приборе очередное творение Никеля.

— Именно так. Она заменяет с десяток различных приборов: измерителей шума, уровня помех, детекторов радиоактивных частиц и прочего. Именно то, что нужно для путешествия в незнакомый мир.

Ник надел мне на голову два датчика. Они были беспроводные и напоминали плоские овальные камушки, отшлифованные морской галькой. Я почувствовала прохладу, когда они без помощи клея или присосок прильнули к моим вискам и так там и остались.

— И, да. Тебе придется на это время снять блокаторы. Все. Сколько их у тебя? Два?

— Это обязательно?

— Обязательно, — Никель взял в руки прибор и мельком взглянул на экран. — Сейчас твой мозг словно укрыт непроницаемым щитом.

Я нахмурилась. Меня абсолютно не воодушевляла перспектива снова оказаться рядом с ним без блокаторов.

От Ника не укрылось мое замешательство. Он сделал нетерпеливый жест.

— Обещаю, я не дотронусь до тебя и пальцем.

Все еще сомневаясь, я потянулась к левой мочке. Почувствовала холодный металл маленькой сережки, расстегнула ее и зажала в руке.

— Продолжай.

— Но кольцо — просто красивая побрякушка. Ты сам так говорил!

— Да, побрякушка. Против сканеров и чтецов оно бесполезно, но сейчас оно создаст ненужную погрешность измерений.

Скрипнув зубами, я сняла с указательного пальца серебряное колечко с синим камнем и вместе с серьгой положила его на неслышно подъехавшую тумбочку.

— Отлично! — Ник улыбнулся. — Теперь приступим.

Мне совсем не понравилось, как он улыбнулся. Без украшений я чувствовала себя почти голой.

Откинувшись на спинку кресла, мне пришлось сощуриться от яркого света, проникающего сквозь стеклянную крышу комнаты. Пока я жила в Москве, глаза отвыкли от набилианского солнца, даже скрытое за плотной пеленой облаков, оно казалось слишком агрессивным.

— Расслабься и успокойся. Если не успокоишься, результат будет неверным, — Ник взял в руки прибор и начал тихо насвистывать.

"Расслабься"…

Если бы я могла!

Даже сквозь сомкнутые веки я ощущала каждое его движение, слышала шорох накрахмаленной рубашки. Я почти видела, как он быстро скользит пальцами по сенсорному экрану прибора и прикасается к датчикам на моей голове. Его раздражающая близость заставляла чувствовать себя натянутой струной, взведенным и готовым выстрелить арбалетом.

Хлопнула дверь. Я подскочила и выпрямилась в кресле, словно нас застали за чем-то постыдным.

— Подожди еще немного. Я почти закончил.

Я снова откинулась назад, прикрыв глаза. Не знаю, к кому были обращены эти слова, ко мне или к вошедшему — кресло было развернуто спиной ко входу в зал. Может, все дело в закрытых глазах, а может в том, что я теперь знала, но я почувствовала, как вместе с новоприбывшим ко мне приближается ореол света и спокойствия.

Шаги приблизились к нам и остановились. Я замерла, наслаждаясь ощущением мимолетного, неосязаемого тепла, ласкающего кожу, а затем лениво приоткрыла один глаз: так и есть, это атлант.