Мир цвета сепии

Под утро меня сморил сон. Проснулся от голосов: по дежурной части шмыгали милиционеры – то выходили, то заходили, разговаривали, смеялись. Начиналась дневная смена. Постучав в стекло, я сказал дежурному, что мне необходимо позвонить. Он отмахнулся: подожди, мол, некогда. Похоже, и правда был занят, отвечал на звонки, бумажки какие-то перекладывал.

Вскоре дежурный ушёл. На смену заступил тот самый доброжелательный капитан, который в прошлый раз освободил Вику. К телефону он, однако, меня не пустил: сказал, что позвонит сам. Я продиктовал номер и попросил сообщить Александру Розенбергу, что Дмитрий Дьяконов просит его зайти в отделение. Дежурный набрал номер, постоял с трубкой у уха и развёл руками – никто не отвечал. Я приуныл. Бродил взад-вперёд по камере, думал, но ничего дельного в голову не приходило. И тут я заметил Малькова: стоя ко мне спиной, он разговаривал с дежурным. Я забарабанил в перегородку. Капитан подошёл.

– Ты чего здесь?

Я рассказал. С минуту, раздумывая, он морщил лоб, потом спросил:

– Потерпевшую описать можешь?

– Зовут Галина, под сорок, по виду пьющая, фигура нескладная – тушка на ножках.

– Ясно, – усмехнулся капитан. – Ты вот что: посиди тут пока, а я на пару часиков отлучусь. Обнадёживать не буду, но если выгорит – вытащу. Жди.

Появилась надежда; время ощутимо замедлилось. Сокамерников выпустили, я остался один. Хотелось есть, в голове гудело как с похмелья. Устав мотаться по камере, лёг на скамью. Задремал. Привиделось, будто лежу где-то на приволье, на благоухающей лужайке, ветерок холодит лоб, ласково ерошит волосы…

«Сержант, ну ты чего там, мать твою!» – рявкнули рядом. Очнулся: смрад стоял – хоть нос зажимай, в глотке пересохло, тело одеревенело. Снова ходил по камере: три шага вперёд, три – назад. Вспомнился Мальков: серое, измождённое лицо, покрасневшие глаза; вся надежда на него, похмельного, измученного капитана.

Он пришёл под вечер. Переговорил с дежурным, открыл камеру, махнул головой на выход:

– Свободен.

Пока я получал от дежурного разную карманную мелочёвку, что сдаётся при водворении в камеру, капитан ушёл.

На улице моросит. Быстрым шагом иду к дому. Проходя мимо проулка, слышу свист. Поворачиваюсь: в плаще с поднятым воротником меня поджидает Мальков. Подхожу.

– Слушай, я особо распространяться не могу, некогда сейчас, – поглядывая по сторонам, говорит капитан. – Созвонимся потом, обсудим. В общем, такое дело – квартиру у тебя хотят отжать. Так что смотри, осторожнее будь. Не шляйся, где попало, лишку не пей, а лучше всего пропиши к себе кого-нибудь – родственников или там… не знаю. Понял?

– Понял. Только… как можно квартиру отжать?

– Э-э-э… Етишкина мать, время… – Мальков кривится. – Напряг у нас со служебной жилплощадью, понял? Кирюша шестой год в отделении, а до сих пор в коммуналке, в одной комнате с женой, тёщей и двумя детьми. Ему сказали: ты, мол, первый на очереди, как только что подходящее подвернётся – не зевай. Вот он и не зевал, держал нос по ветру. Вариантов немного: свободные квартиры в нашем районе – или в полуподвалах или убитые напрочь. Насчёт тебя, я думаю, Гаврилыч, участковый ваш, шурин Кирюши, подсказал: парень один в четырёхкомнатной скучает; не ахти какой благонадёжный: с шантрапой разной крутится, ну и так далее. Апробированный приём: человека сажают и через полгода, автоматом, его выписывают. Квартира остаётся бесхозной. А дальше, как говорится, дело техники. Всё, побежал, – капитан уходит.

Вся эта история с милицейскими наскоками обрела смысл. Я, в общем-то, о подобных махинациях был наслышан, однако не придавал этому значения. Теперь же, когда самого коснулось, меня ошарашило. Как люди до такой низости опускаются? Не умещалось в голове. А что будет, когда дети подрастут и узнают, каким образом пусть тёмненькая, но достаточно приличная квартирка досталась им? Или Кирюша такими вопросами не заморачивается? Что же за паскудство творится, что за гадость?..

Так, думая скорбную думку, я свернул в проходные дворы и в одном из них наткнулся на компанию: Андрей Семёнов, Женя Труль и Макс обсуждали что-то под детским, раскрашенным под мухомор грибком. Возле них крутился неизвестный мне низенький брюнет. Он был в тельняшке, солдатском кителе нараспашку и спортивных отвислых на коленях штанах.

Увидели меня, закричали наперебой:

– Димон, давай к нам! Богатым будешь! Только что тебя вспоминали.

Я подошёл. Брюнет представился Женей, добавив к чему-то:

– Всё ништяк, братишка!

Вблизи стало понятно, что на голове у него парик. Голос прокуренный, но по-женски высокий, да и в лице, несмотря на выдвинутую вперёд тяжёлую челюсть, было что-то бабье.

Четверть стакана, что мне налили, я проглотил залпом и закашлялся – это был спирт. Сунули конфетку. Хихикали.

– Предупреждать надо, черти! – ругнулся я, отдышавшись.

– Не черти, а «чёрт», – засмеялся Семёнов, ткнув носком кроссовки в пятилитровую канистру («чёртом» у нас на заводе называли спирт). – На работе сегодня половину бочки надыбали! Почти пятьдесят литров неразбавленного, прикинь! А ты чего, кстати, не вышел-то?

Я рассказал о ночном налёте оперативников, о подставе.

– Совсем мусора оборзели! – возмущались парни.

– Волки позорные! – плевался Евгений.

Послали Макса за водой. Я дал четвертной, попросил зайти в магазин купить чего-нибудь съестного.

– Съестного, – фыркнул Макс, – там кроме кефира да сырков плавленых нет ни хрена.

Семёнов посоветовал угловой гастроном, где он на днях видел маринованные огурцы.

Дождь то затихал, то снова начинал моросить. Под грибком места не хватало, постепенно промокали. Ждали Макса долго, ругались:

– Опять во что-нибудь башкой врезался идиот!

Место, где мы расположились, хорошо проглядывалось с улицы. Проедет патрульный УАЗ – и снова можно оказаться в аквариуме. Мысль эта у меня мелькала периодически, но не пугала: хмель туманил голову.

Отягощённый двумя пакетами, появился Макс. В одном пакете была закуска: хлеб, банка огурцов, кусок варёного сала, десятка два плавленых сырков, в другом были две пустые бутылки и баклажка с водой.

Есть мне, конечно, хотелось, но не настолько, чтобы пробовать похожее на мертвечину сало – приналёг на сырки с огурцами.

– Да, братишка, кича [8] – не сахар! – сочувствовал Евгений, похлопывая меня по плечу.

Чуть позже, когда мы с Семёновым отошли по нужде, я спросил, что это за пугало в парике, откуда он вообще взялся?

8

Тюрьма.

– Это ж баба, – прыснул Андрей, – Женька Чебурашка, ну или Чебурген. Неделю назад из Саблино освободилась.

О женской колонии, что располагалась в посёлке Саблино, я был осведомлён. Как-то даже побывал поблизости, на даче у знакомых. А о Чебурашке ещё подростком от сверстников слышал: водится, мол, у нас в районе чудо чудное: не баба и не мужик – оно. Кажется, мне её показывали, но давно это было, плохо помню.

Спирт – суровая штука. Парни пьянели на глазах, галдели на весь двор. Я сидел на бортике песочницы и щурился в надежде перенестись в мир цвета сепии. Не получалось – мешали голоса. «…Миновалось, молодость ушла! Твоё лицо… в его простой оправе своей рукой… убрал я… со стола» [9] , – захлёбываясь плачем, декламировал баритон. Декламацию заглушали прерываемые икотой завывания про маленький плот [10] . «Эх, Мурка, ты мой Мурёночек!» [11] – взвизгивало прокуренное сопрано.

9

Отрывок из стихотворения Александра Блока «О доблестях, о подвигах, о славе».

10

На маленьком плоту, сквозь бури, дождь и грозы, / Взяв только сны, и грёзы, и детскую мечту, / Я тихо уплыву, лишь в дом проникнет полночь, / Чтоб ритмами наполнить мир, в котором я живу (песня Юрия Лозы «Плот»).

11

Строки из песни «Мурка». Автор музыки – Оскар Строк. Автор слов – Яков Ядов.