Мир Дому. Трилогия

И тому были причины.

Всю эту неделю Серега никак не мог очухаться. То, что он чувствовал… это было больно. Будто выдрали кусок – и не кто-то, а Гришка, своей рукой – и на том месте теперь кровоточила рваная рана. Первые день-два – так просто висел в прострации. Оглушило его. Огрело пыльным мешком по голове. Он мог ожидать чего угодно – ссоры, несогласия и даже откровенной ругани… но только не предательства. А ведь это было именно оно, во всей своей отвратительной неприглядности. Он еще слабо понимал, что произошло, доходило как через слой ваты; он все пытался заняться какими-то самокопаниями – а не допускал ли как командир и товарищ ошибок, а не слишком ли напрягал, а не проявил ли излишней грубости – но получалось плохо. Не уяснялось пока основного: как мог Гриша, друг, с которым вместе с самого детства – и так…

О преследовании дезертиров не могло быть и речи – за ночь они ушли далеко. К тому же и направление попробуй определи… Да и не было никакого желания. Ну догнал ты беглецов. А дальше?.. В глаза ему смотреть и спрашивать? Он уже все сказал. Фактически Григорий говорил все это время – а разговор накануне явился финальным аккордом. Который помог решиться. А может, и обида здесь сыграла: угроза судом офицерской чести – очень серьезно.

Серега не встречался еще с подобным. Не было реального, собственного опыта. И как реагировать – просто не знал. В поисках ответа он всё пытался обратиться к Уставу – но тот давал только конечные решения. Отступил в бою, открыл брешь в строю, сбежал с позиции – даже не изгнание. Смерть. Расстрельная статья. «Самовольное оставление (дезертирство) места несения военной службы (а равно и дезертирство с позиции, из подразделения во время выполнения задачи) в мирное и военное время, а равно дезертирство, совершенное группой лиц по предварительному сговору или организованной группой, карается высшей мерой наказания – расстрелом». И казенщина не могла ответить на самый главный вопрос – как справиться с этим ему самому, Сергею Сотникову. Человеку, у кого только что не стало друга.

Он пытался как-то принять случившееся, очухаться – но пока тщетно. Наверно, не прошел еще всех стадий. Шок и отрицание, гнев, торг, депрессия – и принятие. Наука под названием психология давно уже ответила на вопрос. Прежде чем обогатиться новым опытом, ты должен еще помучиться. Пройти эти стадии. И человек не переживает их строго поочередно, линейно, ступень за ступенью – это было бы слишком просто. Иногда его окунает мордой разом в две или три, в адскую смесь из пустоты и отчаяния, за которыми следует гнев напополам с попытками поторговаться или злость… Часто бывает и так, что человек зацикливается на одном и не может двигаться дальше… Серега же теперь чувствовал две из них, самые разрушительные – шок и пустоту. Депрессию – и отрицание. Словно страус, прячущий голову в песок: а вдруг, если притвориться, что снаружи ничего не происходит, это проклятое чувство безысходности уйдет?.. Ведь это же был Гришка! Друг! Нутро не могло понять и не хотело смириться – для него Григорий все еще проходил по статье «товарищ». Что же ты натворил, Гриша?!.. Ведь ты же плюнул на все! На дружбу! На братство боевое! На двадцать пять лет бок о бок. Плюнул – и растер…

Вероятно, уход планировался заранее. Так считал Илья. Он пребывал в том же раздрае, что и Серега – но был куда более категоричен. Букаш ждал именно Гексагона – и плюс-минус неделю после. Оглядеться, понять, что обойма не собирается поворачивать… и только тогда валить. Поверни он раньше – объяснить свое появление в Доме было бы несколько труднее. Вернулся без командира, без обоймы, да еще и приказ не выполнен. Конечно, можно отбазариться гибелью Третьей экспедиции и своим чудесным спасением… Но если иметь плюсом выполненный приказ и кучу информации – глядишь, и в герои выбьешься. Со всеми положенными благами и причиндалами. Говоря об этом, Знайка презрительно кривил рот – но Серега видел, что в глазах его стоит боль и обида. Гриша, сотворив непрощаемое, разом перестал для него существовать.

– Такой вот… находясь в привычных условиях, так и проходит всю жизнь надежным пацаном… – цедил Илья сквозь зубы. – Рыцарем без страха и упрека… Просто потому что не ставило раком. Не раскорячивало. А на самом деле попробуй испытай – по-настоящему испытай, чтоб перекосило – и сломается!

– Есть такие люди,

Твердые на вид…

А ножом потычешь –

Мягкий и визжит, – пробормотал Хенкель.

– …и я думаю, тут еще немало фазенда добавила, – продолжал Знайка. – Месяцы в паутине! А потом сразу уют, комфорт и безопасность. Постель мягкая… Креслица все эти, диванчики, камин потрескивающий… Бабы жопастые… Его еще сильнее назад потянуло. А может, там и Медоед замешан.

– Не важно, кто замешан, – угрюмо сказал Серега. – Окончательное решение за командиром группы. Как же он мог?!..

– Он с самого начала жаловался, – сказал Илья. – Оно всегда так начинается. Психология… Сначала ему тоскливо было. И уже тогда хотелось назад. И он раз за разом пытался нас подбить – да ты его отфутболивал. И мы со Злодеем добавляли… Потом недовольство. Потом переросло в неприязнь… А уж когда племя пришлось вырезать – и вовсе его нагрузило… Это росло в нем, варилось, кипело, плавилось – и переплавилось в решимость.

Злодей был более откровенен. И… равнодушен. Уже вечером подсев к Сереге, он положил руку ему на плечо, встряхнул разок, словно пробуя на крепость – не расклеился ли, не разваливается ли на части – и сказал:

– Ладно, командир. Давай, соберись. Сожми булки. Букаш с самого начала поскуливал. Я, конечно, не ожидал, чтоб так… но лучше уж сейчас, чем когда петух в жопу клюнет. Вернемся – вздрючим его по самое небалуйся. Мне вот только интересно – на что он рассчитывал, когда уходил?.. Неужели похоронил уже нас?

– Букаш со мной не разговаривал – но вот Медоед подсаживался… – хмуро проговорил Росич. – Но тут как… между своими же разговор… Я пальцем у виска покрутил – и назавтра забыл об этом. Но я думаю, что он просто через себя вопрос коман… кхм… Григория оттранслировал. Тот ведь был твердо уверен, что на поверхности нам конец.

– Медоед и со мной говорил, – кивнул Один. – Я, правда, тогда не понял, к чему разговор – а теперь соображаю…

– То есть похоронил, – кивнул Пашка. – Ладно. То-то сюрприз будет, когда вернемся.

– Если он сам дойдет, – сказал Знайка. – Триста пятьдесят горизонтов – не хрен собачий.

– Если друг оказался вдруг

И не друг, и не враг – а так… – снова пробормотал в рифму Хенкель.

Илья вздохнул.

– Это да. Ладно, ребят… Что ж теперь! Думали, что наш… с самого детства… А нет, не наш оказался. В Доме ведь как… Он всегда знал, что через четыре-пять дней вернется за Периметр. Отоспится, отдохнет – и снова в поисках приключений. Коротеньких, правда, куцых приключений – но тем не менее… Это не сложно. А на большее не хватило его. Не смог. Рыпнулся – да надорвался. Что ж теперь…

Серега вздрогнул – до того в точку, до того сказанное было созвучно его мыслям. И не друг, и не враг… а так себе человек оказался. Вот они, друзья, когда познаются-то. Не так и трудно это – стоять на Периметре насмерть. Не так и трудно выходить из Дома на два-три дня: поохотиться, пострелять из любимого пулемёта, показать удаль… А потом возвращаться назад к чистой постели, вкусной воде и свежей жрачке. Этому нас учили, это мы впитали как губка, это для нас – рутина. Привычная работа. Но ты попробуй вот так – просто уйти в неизвестность. Без надежды вернуться. И выживать. День за днем. Быть с командой, болеть за нее, поддерживать бойцов, мириться с их слабостями, быть единым целым – куда обойма, туда и ты. Понимая, что твоя зона комфорта невероятно далеко и обратно ты вернешься не скоро. А может, и не вернешься вовсе. Этому не учат, Гриша. Это должно быть в тебе самом.

Впрочем, эта растерянность, эта пустота и безысходность точили его лишь поначалу. На третий или четвертый день – точно в соответствии с психологической наукой – Серега почувствовал, как из глубины понемногу начинает подниматься злость. Километр за километром он шагал по темным пустым коридорам – а в душе плясал огонь. Учудил ты, Гриня… Ох и учудил на свою голову… И как только додумался. Ведь это же – всё! Это как смертный приговор себе подписать! Ну вернешься ты… хотя и это еще под вопросом. Ну представишься героем… Но с этого момента – житья себе не дашь. Малейший шорох из Джунглей будешь ловить – и вибрировать от страха. Ждать, что вскроется, ждать, что вернется обойма – и сдаст тебя с потрохами. Это куда хуже смерти. Это позор несмываемый. На что ты рассчитывал, дурак?.. Неужели так сильно прижало?..