Мир дзэн
Шрифт:
«Здесь»
Словно обширное небо, здесь не имеет границ,
Но во все времена оно неизменно глубокое и ясное.
Если ты хочешь узнать его — не увидишь;
Нельзя от него избавиться,
Но нельзя и потерять.
Когда не можешь получить его — получаешь.
Когда молчишь, говорит оно,
Когда говоришь, оно безмолвствует.
Великие врата распахнуты для раздачи милостей,
Но нет толпы перед ними.
Слишком прозрачно оно, потому незаметно.
Как-то
Знал бы он, что такое огонь,
Быстрее сварил бы свой рис.
Твои глаза могут видеть предмет, только если он имеет длину и ширину, если он большой или маленький, круглый или квадратный, близкий или далекий, и наделен цветом. А твои уши не услышат, если не будет ни шума, ни звука. Не узнаешь вкуса, если он не кислый и не сладкий, не соленый и не пресный, не горький и не приятный. И ничего не почувствуешь, если не холодно и не горячо, не твердо и не мягко, не тупо и не остро. Поистине, ни Бог, ни духи не имеют ничего из этого. И потому оставь это, ибо оно есть внешнее, и не обращай на него внимания ни внутри, ни вне себя.
До того как человек начнет изучать дзэн, горы для него — это горы, а воды — это воды; когда он постигнет истину дзэн под руководством хорошего мастера, горы для него уже не горы, а воды — не воды; когда же он достигнет обители покоя, горы для него — снова горы, а воды — снова воды.
Умоляю тебя, не ищи ничего вне явлений. Уже сами по себе они — хороший урок.
Утверждение является дзэнским только тогда, когда оно само по себе есть действие и не ссылается на то, что в нем утверждается.
Дикие гуси не стремятся отбрасывать тень, А вода не стремится хранить отраженье. Мака цветы — Как тихо они опадают.Откроем же наши сердца, как цветок открывает свои лепестки, и будем терпеливы и восприимчивы.
Монах. Все эти горы, и реки, и сама великая земля — откуда они взялись?
Мастер. А откуда взялся этот твой вопрос?
Опадают с деревьев листья,
И на землю с неба льются холодные струи,
Человек приходит, пашет землю и в нее же уходит,
И лебедь умирает в конце лета.
Листья, кружась, Ложатся на землю; Капля за каплей летит. Как лучше петь — Вот о чем вечный спор Школы лягушек и школы жаворонков. Знает лишь ветер, Черед какого листа Сейчас с ветки сорваться! Ни неба, ни земли. И тихо На землю снег ложится.Монах спросил Фукэцу: «Речь и молчание принадлежат к абсолютному и относительному мирам; как можно избежать обеих этих ошибок?»
Фукэцу ответил:
«Всегда думаю о Конане в марте; Куропатки поют средь весенних цветов».Когда Дзёсю (Чжао-чжоу) спросили, что такое Дао (или истина дзэн), он ответил: «Каждый день твоей жизни — это Дао».
Монах. Что такое Будда? Тосу. Будда. Монах. Что есть Дао? Тосу. Дао. Монах. Что есть дзэн? Тосу. Дзэн.Мастер отвечает, как попугай, он точно эхо. Но ведь и нет другого способа просветления разума монаха, чем утверждение, что то, что есть, есть, — и это непреложный факт.
Коль осень на дворе, Зачем нам ждать весны, Не лучше ль Дни холода нам просто пережить? Рядом с руинами дома Персик нежно цветет; Здесь проходила война.Аристотель говорит, что имена либо хороши, либо плохи; но ни добро, ни зло не имеют к ним никакого отношения; «яблоня», «груша», «лошадь», «лев» — это имена, но хороша яблоня или плоха — она все та же; оттого, что конь плох, он не становится львом; это всего лишь имя; добро или зло, заключенное в нем, — уже совершенно другая материя.
Наука не больше чем искусство — я думаю, даже меньше — постигает «вещь в себе». Она, скорее, устанавливает отношения между «вещами»… Наука, как и искусство, есть лишь система самообмана, иначе говоря, завоевания.
Люди знают, как прочесть напечатанное; но они не умеют читать ненапечатанное. Они умеют играть на струнах арфы, но не могут извлечь ни звука, если их нет. Их влечет к себе поверхностное, а не глубокое. Как же они поймут музыку или поэзию?
Существование, строго говоря, столь же похоже на поэзию, сколь и на философию — суть и той, и другой сразу же исчезает в переводе на язык презренной прозы. В нем содержится меньше, так сказать, стремления к объективной, познаваемой истине, чем субъективного переживания в своем индивидуальном аспекте. Пока существование пользуется универсальными, понятными всем формами, они скорее эстетические, нежели интеллектуальные, и напоминают, пожалуй, яркие образы, созданные Шопенгауэром и Ницше, а не логические построения Платона. Это верно даже по отношению к Хайдеггеру, пусть он и унаследовал от своего учителя, Гуссерля, интерес к «редуцированной» логической сущности, напоминающий форму Платона. У Хайдеггера феноменология, став существованием, обратилась от логики к более фантазийной и чувственной стороне опыта. Существование — это, таким образом, поэтическая и философская попытка описать субъективные переживания религии, и, как таковое, оно во многом обязано своим обаянием тому способу, которым выражает себя. Моментальным ощущением Абсолюта и утверждением его неизбежного влияния на человеческую жизнь Кьеркегор напоминает Фрэнсиса Томпсона. [124] Ясперс, как и Браунинг, оригинален, подвижен и объективен. А вольный стиль Хайдеггера можно сравнить только с тем, как пишет Гертруда Стайн. Подобно ей, он использует непривычные слова в привычном контексте и привычные слова в непривычном контексте, заставляя нас подняться над обычными категориями восприятия.
124
Фрэнсис Томпсон (1859–1907) — английский поэт. — Прим. отв. ред.
Роза есть роза есть роза.
Огурец,
Неуловимо похожий на огурец.
Материя менее материальна, а дух менее духовен, чем принято думать. Привычное разделение физики и психологии, материи и духа с точки зрения метафизики — непростительное заблуждение.