Мир Гаора
Шрифт:
– Зачем тебе это? Ты культурный человек, а они дикари, ты не должен опускаться до них.
Гаор удивлённо посмотрел на него.
– Ты это мне, Ворон?
– Да, тебе. Ты давно раб?
Гаор мысленно прикинул даты и присвистнул.
– Да с месяц, наверное.
– И уже стал совсем как они. Зачем тебе... болботанье это? Ты грамотный, я слышал, водишь машину, ты выживешь.
– А ты сколько рабом?
– пользуясь моментом, спросил Гаор.
– Много. Я устал, пока я держусь, главное, это остаться человеком, а ты...
– А они не люди?
– перебил его Гаор.
– Они
– Как это тебя в камере до сих пор не придавили?
– задумчиво спросил Гаор.
– Не знаю, это неважно.
– За что ты стал рабом?
– Неважно, я держусь. Я никому не мешаю, и меня не трогают. Они, в сущности, они неплохие, все-таки мы немного цивилизовали их. Но они другие. Мы дуггуры, а они...
– Ворон захлебнулся ветром, оборвав фразу.
– И кто они?
– с интересом спросил Гаор.
– Аборигены, - пожал плечами Ворон.
– Они чужие и навсегда останутся такими. Мы разные. Мы и они...
– он снова замолчал.
– Мы и они, - повторил Гаор.
– Это ты правильно сказал. Но для меня "мы" здесь.
– Ты порвал с семьёй, с родом, а теперь хочешь отказаться от своего народа?
Гаор засмеялся.
– Ну, положим, порвал не я, а со мной. А народ? Если мы совсем уж такие разные, то чего же бреются все дважды в день, а?
– Да, конечно, кровь перемешалась, но мы, дуггуры, мы живы, пока сами сохраняем себя. Ты полукровка...
– А ты нет?
– Да, и я. Совсем немного, на малую долю, но да. Но я всегда стыдился этого, а ты... и зачем тебе эти рассказы? Воображаешь себя Креймом-Просветителем? А ты помнишь, как он кончил?
Крейм-Просветитель? Что-то смутное, вроде, говорили в училище, но... нет, это надо отдельно вспоминать.
– Про Крейма ты мне ещё расскажешь, хорошо? А об остальном... Ты живёшь среди них и презираешь их, за что? Тебе надзиратели ближе, что ли?
– Отдельный мерзавец ещё не народ, ты же понимаешь это.
– Да. И никем я себя не воображаю, я просто живу.
Гаор легко вскочил на ноги, оглядывая гомонящую толпу. Вроде бы там опять эти две девчонки мелькнули. Как их? Дубравка и Киса. Поймать их что ли и... Ворон снизу вверх оглядел его и горько улыбнулся.
– Ты ничего не понял. Конечно, живи. Это твоё право, но мне горько, что дуггуры потеряли ещё одного, ещё один ушёл назад, в дикость...
Не дослушав его, Гаор шагнул в толпу. Да, он один из них, и не только из-за цвета волос, но и потому, что сам хочет этого. Кем бы ни был Ворон раньше, на фронте он не был, а то бы знал, что в одиночку не выживешь, что сосед по землянке ближе любого кровного родича, и только та кровь роднит, которую заодно проливаешь. Красиво сказано - мимоходом оценил он - Кервин бы забраковал.
Кто-то сзади дёрнул его за капюшон, и Гаор, круто развернувшись, попытался поймать обидчицу. Но та с визгом увернулась и исчезла в толпе. И бросаясь за ней в погоню, Гаор успел подумать, что Ворону так недолго и всерьёз спятить. Нашёл где и о чём думать. А опускаться... мелькнула у него тут одна мысль, но это тоже на потом...
Погоня успехом не увенчалась, да он толком и не разглядел её. А ловить неизвестно кого - никого и не поймаешь.
Холодало, ветер становился всё резче, пробивая комбезы
и тонкие куртки, да и ужин, похоже, скоро, животы уже подводит. И толпа повалила вниз, в тепло спален.– Давайте живее, - подгонял их, помахивая дубинкой, охранник у входа, - мёрзни тут из-за вас, волосатиков.
Но беззлобно, замахивался, а не касался, и некоторые даже желали ему приятного отдыха.
В выходной вечер запускали без обыска, только уже на нижнем входе пересчитывали, запуская по десяткам, так что на лестнице выстроилась очередь. Гаор оказался в самом конце, ждать долго, но он сразу предусмотрительно сбросил капюшон и снял шапку. Нарываться из-за таких пустяков не хотелось, только-только у него зажило, и синяки уже почти целиком жёлтые, чуть-чуть синевы по центру, и не болят уже. Рядом с Гаором стоял Махотка, а впереди две девчонки, и Махотка потихоньку дёргал их за куртки. Девчонки шёпотом отругивались. Получалось у них хлёстко, и Гаор с удовольствием давился от смеха, опасаясь заржать и привлечь надзирателя.
Как только зашли в коридор, девчонки дружно набросились на Махотку с кулаками, сбили его с ног и стали дёргать за волосы, щипать и щекотать. Махотка блажил дурным голосом.
– Во, дурень волосатый!
– заржал надзиратель запирая за ними дверь.
Вокруг драки собралась целая толпа, и уже спорили на сигареты и фишки, кто кого тут умотает.
Гаор ушёл, не дождавшись конца схватки. В спальне он разделся, сразу сбросив пропотевшее за эти дни бельё в ящик для грязного, уже выставленный матерями у двери, и надел опять рубашку и штаны уже на голое тело. А чистое бельё наденет завтра утром. Спать голышом он уже привык. И до душевой и обратно тоже пробегал голым без стеснения. В самом деле, в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь! Но что ему Ворон наговорил, это ещё надо обдумать. Может... может и отдельный лист в папку положить. Здесь есть о чём писать.
Время после ужина всегда твоё. Надзиратели ни в коридор, ни в спальни не заходят, только, конечно, чтоб шума особого не было, драк там серьёзных или ещё какого безобразия. Но это уже забота Старшего.
Гаор решил было подсесть всё-таки к Ворону и расспросить того о Крейме-Просветителе, а то вертится рядом, а не ухватишь. Но тут в мужскую спальню заглянула женщина.
– Рыжий, ты здесь?
– А где я могу быть?
– поинтересовался Гаор, быстро подходя к ней.
– А хрен тебя знает, - сразу ответила она, - вы, мужики, бегливые, чуть не догляди и концов не найдёшь. Тебя Матуня зовёт.
И отступила, пропуская его.
Гадая, зачем он в выходной вечер понадобился Матуне, Гаор протолкался по коридору в дальний от выхода конец, где располагались кладовки. Дверь вещевой была приоткрыта на щёлочку, и там вроде кто-то притаился. Не обратив на это внимания, Гаор прошёл мимо. Но дверь кладовки Матуни была закрыта и даже вроде заперта изнутри. Стучать, разумеется, Гаор не стал и тут же повернул обратно, ломая голову над тем, кому и зачем понадобилось так его разыгрывать. Выманивали из спальни? Понятно. Но зачем. Гаор был так занят этим, что когда поравнялся с дверью вещевой и оттуда рванулась голая рука, ловко ухватившая его рукав и вдёрнувшая внутрь, он растерялся, больно ударившись животом о перегораживавшую вход доску прилавка.