Мир ГП
Шрифт:
Забалтывая Петра Мироновича, я пропитывал его тело магией. Это заняло полчаса. Затем запустил серию сканирующих чар, чтобы определить состояние организма. Надо сказать, что оно было запущено. Не в том смысле, что Первый секретарь Белоруссии вел беспорядочный образ жизни, а в том, что он очень многое пережил, и сам по себе протянул бы ещё лет пять. То, что у него отсутствует почка, и в ужасном состоянии лёгкие, уже хватает для подобного диагноза.
Так, у меня два варианта действий. Первый — быстрый: это оживление, а затем лечение. Второй — медленный: ремонт тела, а затем оживление.
В первом варианте, для оживления
Я выбрал второй вариант. Он менее травмирующий для сознания.
Ослабив действие «Савана», я начал работу. Представляя, что сейчас чувствует Пётр Миронович, я, чтобы хоть как-то отвлечь его от неё, стал рассказывать историю России. От нынешних времён до моего попадания в Улей. Не сказать, чтобы я хорошо ее знал, но, как оказалось, помню немало. Рассказ мой был сумбурным и прерывистым. Часто перескакивал с одного на другое, но и так получилась четырёхчасовая лекция.
Выложил мысли сырьевом характере нашей экономики, и при этом мы фактически раздаём за бесценок свою высокотехнологическую продукцию. Те же самолёты. Про лишенную логики поддержку африканских царьков, которые предадут, едва получат чуть больше от наших конкурентов. А свой народ, при этом, вожделеет продукцию вражеских стран. И как у нас борются со спросом? Правильно, запрещают. Как будто не понимают, что запретный плод сладок. Сказал о расслоении народа по типу сословного на партийных и беспартийных. А внутри партии растущую безнаказанность и местничество. Когда как, исходя из тезиса, что коммунисты — лучшие люди, ответственность они должны нести не только за совершённые преступления, но и как предатели дела партии.
Конечно же поведал Петру Мироновичу, чем закончил Союз, и как жилось в девяностые.
Кажется, что я выложил всё наболевшее, хоть и не пережитое. Но тоску по СССР я перенял от тех, кому за державу обидно.
И все эти четыре часа я работал.
В первую очередь пришлось чистить кровь. Для этого существовало специальное заклинание, оно стало очень известным в семнадцатом веке, тогда же появилась пара модификаций. Я применил ту версию, которая очищала кровь от всех примесей, в том числе от питательных веществ и продуктов разложения. Зато не надо вычислять какой именно яд применили.
Вторым этапом стала реанимация печени. Судя по всему, именно по ней пришёлся удар яда. И так, последовательно, я восстанавливал один орган за другим, пока не дошел до сердца. Впрочем как раз с ним проблем не было, а общий износ пройдёт сам, после оживления, под действием энергии жизни.
Переломы руки и ребра восстанавливать не стал, и так у врачей будет много вопросов к улучшению здоровья высокопоставленного пациента. Пусть останется хоть что-то, не вызывающе диссонанс с их опытом.
Закончив с ремонтом организма, я начал заполнять его энергией жизни, благо запас накопителей у меня был. Орган за органом
стали подавать признаки жизни. Но не хватало главного — работы сердца. Им я занялся в последнюю очередь, так как это была самая легкая часть. Уж для его запуска заклинаний было предостаточно. Я применил то, которое использует электричество.Ну вот, сердце бьётся, кровь бежит по жилам, органы работают, теперь можно снимать «Саван».
Пётр Миронович с воплем распахнул глаза. Что не так-то? Вроде ничего болеть не должно.
— Пётр Миронович, говорите. Что болит?
Машеров с кряхтеньем простонал:
— Чешется! Жутко чешется.
— Хм-м-м. Об этом я не подумал. Сейчас помогу.
Чары понижения чувствительности я знал, поэтому, не прошло и десяти секунд, как мой пациент задышал спокойно.
— Спасибо.
— С возвращением в мир живых, Пётр Миронович, — поприветствовал я его.
В этот момент выключился и снова включился свет. Как будто кто-то щелкал выключателем. Я взмахнул палочкой накладывая на дверь Коллопортус. Долго его держать будет подозрительно, а значит надо торопиться.
— Пётр Миронович, сюда идут. Надо закругляться. Я сейчас наложу на вас заклинание повышения метаболизма. От него у вас будет жар, и вам будет плохо. Оно перестанет работать через двенадцать часов, и вам станет легче. И намного улучшится самочувствие.
— Постойте! Но у меня столько вопросов…
— Простите, но некогда. Прощайте. Порвите там их всех.
Где — там, и кого — всех, я и сам не понял, и Машерову уточнить не дал. Очередное медицинское заклинание погрузило его в беспамятство. Уже укрывая его простыней, я увидел как покраснело его лицо и дыхание стало очень частым.
Судя по рывкам, с той стороны двери не оставляют надежду открыть дверь морга, и, судя по начавшим шататься косякам, надежда эта не беспочвенна, а значит времени совсем не осталось. Я наложил на себя маглоотталкивающее, и снял чары с двери. Последний рывок был особенно сильным, и санитар, дёргавший рукоять, не удержался на ногах. Кто-то коротко похохотал. И в проём въехала каталка с телом охранника Машерова.
— Чё за херня тут творится? — услышал подозрительные звуки санитар. И, подойдя к каталке с Петром Мироновичем, приподнял простыню с лица. — Охренеть! Да он же живой!
— Чё? Да ты гонишь! — не поверил второй санитар.
— Ничего я не гоню, — возмутился первый. — Сам смотри. Дышит.
— В натуре. И красный весь, — согласился второй. — Тащи его в реанимацию!
— Ещё чего! — не согласился первый. — Вот Горский скажет — оттащу.
— Ты дебил? Здесь морг и холодно. Вот загнется, и кто виноват будет?
— Сам ты дебил! Может он не загнулся от жара, только потому, что тут холодно? А вдруг в коридоре хуже станет? Иди лучше, зови Горского сюда.
С приходом дежурного врача, началась суета. Я, до кучи, накинул на всех троих чары болтливости. Теперь все встречные были в курсе, что Машерова ещё живого отправили в морг. Время было утреннее, самое начало рабочего дня, и встречных было много.
Закончив с делами, я отправился на автовокзал. Автобус до Минска пришлось ждать пару часов, и, ещё до обеда, я был в столице Белоруссии.
Следующим пунктом моего плана, было посещение посольства Великобритании, но как оказалось, Белоруссия — всё ещё в составе СССР, и отдельного Британского посольства не имеет.