Мир колонизаторов и магии

В команде было уже не пятьдесят шесть человек, а тридцать восемь, и многие были серьезно ранены. Повторный абордаж и сражение они бы не выдержали. С другой стороны, судну предстояло пройти пустынные районы Атлантического океана, вдали от торговых маршрутов и возможной помощи.

А запасы продовольствия и воды были не безграничны, особенно воды. И это усугублялось отсутствием островов на пути, где можно было бы пополнить запасы пресной воды. Двигаясь по Гольфстриму, скорость судна могла бы быть больше почти в два раза, чем та, с которой мы будем двигаться по кратчайшему пути к Азорским островам. Но другого выхода не было.

— Навигатор, рассчитать курс на Азорские острова и двигаться этим курсом, — после долгих размышлений отдал капитан мне приказ, после чего вышел вместе со мной из каюты и, направившись к рулевому, лично изменил курс корабля, направив его согласно компасу и моим подсказкам в нужном направлении.

Моя астролябия подсвечивала только мне видимой синей стрелкой путь, по которому следовал корабль. Я корректировал изменения, пока компас, установленный перед штурвалом, не совместился с её стрелкой, после чего я ушёл спать к себе в каюту, основательно устав за ночь и пробегав всё утро.

Остальная команда пыталась установить новую фок-мачту из кусков запасной, но удалось поставить только первые две секции с нижними парусами и фок-брамселями, до фок-бом-брамселей и остальных парусов дело не дошло. Последующие дни потянулись довольно однообразно.

Мы занимались ремонтом парусов, такелажа, сращивали рангоут и заделывали пробоины, проделанные пиратскими ядрами. Выкачивали воду из трюма, проникающую туда из множества щелей, полученных в ходе столкновения кораблей и последующего сражения.

Работы было очень много, если не сказать больше. Я научился уже сносно рифить паруса и их ставить. Людей ощутимо не хватало, и каждые рабочие руки были на счету. Мне приходилось заниматься заштопыванием рваных парусов, отчего руки покрылись грубыми мозолями и несколько раз облезли от морской соли и постоянной работы.

Еда становилась всё хуже и хуже, по мере того, как мы обогнули справа Бермудские острова и, выйдя из Саргассова моря, отправились по Атлантическому океану в сторону Азорских островов, пока, наконец, не стала просто отвратительной.

Каждый день мы стали получать в миске что-то, похожее на кашу — размазню, сделанную из старых гнилых сухарей, пополам с червями, растёртую вместе с мукой из маиса или пшеницы. Раз в неделю команду баловали гороховой кашей, с почти сгнившим салом или куском солёной протухшей рыбы. Если бы не ощутимые потери в людях, мы бы не продержались всё это время и уже принялись бы за крыс, которым тоже нечего было есть.

Сухари уже основательно воняли крысиной мочой, и весь их запас был перебазирован из трюма наверх и уложен в капитанской каюте, в надежде, что их не съедят ни крысы, ни капитан. Ещё хуже дела обстояли с водой. Мы шли уже второй месяц и вода, до этого пахшая затхлостью, постепенно меняла не только свой запах, но и цвет.

Из прозрачной и чистой, она постепенно окрашивалась, благодаря проникшим в неё микроскопическим водорослям, в светло-зелёный цвет, а потом и в тёмно-зелёный. Мои попытки убедить капитана, что в неё надо влить любой очень крепкий алкоголь, который убережёт её от гнили, или хотя бы вино или уксус, потерпели позорное фиаско. Он меня просто не понял. Запасы вина на корабле были, так зачем же им разбавлять ещё и воду.

В конце концов, на второй месяц нашего путешествия, вода приобрела жёлтый цвет гноя и такой же отвратительный запах. Пить её стало совершенно невозможно, даже если зажать пальцами нос. Начались болезни, все стали мучиться животами и поносом. Дизентерия или что-то, на неё похожее, валила всех с ног, кроме особенно крепких моряков, среди которых был и старый капитан, и, как это ни странно, кок.

Поняв, что скоро я либо умру от дизентерии, либо от отвращения, я стал собирать пресную воду с канатов и парусов, которая конденсировалась там по утрам. Другие матросы занимались этим же. Несколько раз нам посчастливилось попасть под дождь, и тогда несколько бочек мы смогли наполнить свежей дождевой водой, которая, впрочем, быстро протухала. Ведь бочки были уже заражены микроорганизмами.

Пришлось капитану отдать приказ пить вино вместо воды, которого тоже бы надолго не хватило, но, судя по показаниям моей астролябии, наш трёхмесячный марафон постепенно подходил к своему завершению. Но и выживших на судне оставалось всё меньше и меньше. Из тридцати восьми человек нас было уже двадцать восемь, от голода, ран и болезней остальные давно пошли ко дну, с привязанными к их ногам чугунными ядрами.

По ночам у многих матросов, стоявших на вахте, начинались непонятные видения. Мёртвые товарищи, всплывая возле корабля то на черепахах, то на акулах, то на неизвестных никому морских чудовищах, манили их костлявыми пальцами и, улыбаясь синими, объеденными рыбами губами, звали к себе.

Идём, здесь хорошо, нас любят русалки, их много, у каждого много жён из них. Мы сытно едим, много пьём, мы богаты, груды злата и серебра, драгоценные камни, лежащие среди остовов погибших кораблей, это всё теперь наше. Идите к нам, разделите наше братство.

Только меня не посещали подобные видения, и вскоре многие это заметили, напрашиваясь со мной на вахту, назначая меня вне очереди. Я смертельно устал. Все эти видения, суеверия, мистика и магия доконали меня. Но дело, скорее всего, было в подаренном мне амулете, и морские чары неизвестных обитателей моря не действовали на меня.

Потеряв много людей и запас чугунных ядер, корабль стал легче и вследствие этого шустрее, а оставшиеся в живых смертельно устали и начинали завидовать мёртвым. Теперь уже и я почти постоянно стоял на вахте, а так как я был навигатором, и, как оказалось, неплохим рулевым, то и место моё было всегда за штурвалом.

Так продолжалось довольно долго, пока кроме меня не осталось никого, кто ещё мог бы это делать, и меня теперь сменял сам капитан. Голод, обезвоживание, суровые бессонные вахты основательно подточили мой организм.

Мои щёки, которые после пиратского плена стали немного округляться, сейчас не только впали, но и запали глубоко внутрь, обнажив кости черепа с натянутой на них кожей. А скрюченный нос приобрел ещё больше сходства с клювом совы.

— Ну и страшный же ты, Эрнандо! — сказал как-то раз мне капитан, сам не сильно похожий на красавчика. Смотреть на себя я не стал, зачем лишний раз расстраиваться, я и так ему верил. Будучи подростком, я понимал, как это важно, хорошо выглядеть, для любого мальчишки и любой девчонки, но сейчас…

Сейчас мне было совсем не до этого. Половое созревание уже давно началось, но постоянные лишения не давали организму сосредоточиться на нем, и никакие мысли о девчонках меня не посещали, ни днем, ни ночью. Только одна мысль стучала мне в голову, похлеще всего остального: «Нужно доплыть! Нужно доплыть!», и больше ничего.

Усталость стала ощущаться как физическая боль, от неё некуда было деться, она свербела в мозгу, заставляла закрываться глаза, слабеть руки, подкашивала ноги, заваливала туловище на штурвал, но человеческая воля, долг перед другими моряками и нечеловеческое напряжение не давали этой усталости сломить слабое человеческое тело. И всё равно, не в силах побороть физическую усталость, я часто ловил себя спящим с открытыми глазами.