Мир образов
Шрифт:
Если у онтопсихолога возникают малейшие сомнения при определении семантики («Действие, которое я воспринимаю, мое, оно синхронно моему комплексу, или я действительно являюсь эффектом сети, констеллирующей силы его семантики?»), то ему следует обратиться за помощью к теории – пособию по имагогике «Мир образов».
Критерий причинности – что.
Функциональный критерий – для кого.
Семантический критерий – это конкретная реальность или же меметика, то есть образ, за которым не стоит действие оригинала?
Комплекс Эдипа, или эдипова психология, в действительности создает референтную направленность, предопределяющую зависимое положение субъекта, которое приводит к патологии или по крайней мере требует отцеубийства ради становления.
Жизнь
С точки зрения истинности человеческого Ин-се отец и, прежде всего, мать представляют собой блага метаболизации и посредников развития. Настоящая, то есть хорошая, мать – это взрослый человек, который следит за тем, чтобы ребенок был сыт, ухожен, защищен. Она с самого рождения является связующим звеном между ребенком и окружающим миром. Принимая необходимость автономной жизни будущего взрослого, она по инициативе «ребенка» или вследствие влияния окружения отходит в сторону и дает возможность заменить себя.
Несмотря на истинность восприятия его человеческим Ин-се, треугольник «отец – мать – ребенок» превратился уже в запрограммированную ячейку, которая ведет к возникновению компьютерной диалектики и ограничению развития. В слове «отец» и в слове «мать» Ин-се видит только рождение новой индивидуальной жизни, которая начнет свой путь в этом мире. Любовь к ним является отзвуком любви человеческого Ин-се к Ин-се жизни. К тому же материнство или отцовство являются одним из образов жизни, и каждый волен выбирать его для себя.
С первых наших самостоятельных шагов, как только законы общества предоставляют нам определенную физическую свободу, лишь собственное Ин-се становится подлинным отцом и матерью для исторического «Я». Действительно, ядро эдиповой психологии передается матерью, а отец выступает в роли ее диалектического сообщника. Мать, неспособная испытать собственную радость, надевает маску, чем заключает собственных детей в механическую ловушку. Она, невинная от природы, вынуждена изгнать их из рая, оторвать от Ин-се по вине змея-искусителя, то есть фаллической цепи, симбиоти-зировавшейся с организмом. Дочь отдается во власть психического пениса матери в ненависти к отцу-мужчине, который в подобной ситуации выступает лишь как стимул, усиливающий подкрепляющий механический захват. Сын желает обладать матерью, чему препятствует присутствие отца (стимул усиления). Змей предшествует существованию отца, матери, а значит, и сына. Змей-компьютер лежит у истоков зарождения любой формы эдиповой психологии.
Мать становится лишь первой жертвой в этой ужасной игре: выбор пал на нее, поскольку она представляет собой наиболее жизнетворное опосредование жизни.
Если в своих ранних онтопсихологических исследованиях я и считал необходимым обвинить мать, то только потому, что она является инструментом, который вносит матрицу или устанавливает оперативный терминал монитора отклонения. Кроме того, это та маска, которую предпочитает использовать чужеродный механизм. Именно матери человек обязан своей раздвоенностью, возникающей в нем с самого начала его земной истории, что вынуждает его к навязчивому повторению импринтинга [15] .
15
Импринтинг – запечатление в памяти раздражителей, ключевых для инстинктивного поведения некоторых видов. Прим. пер.
На самом деле мать, настоящая женщина
и дочь, является самой гармоничной благодатью человечества. Дабы удостовериться в этом и суметь насладиться ею согласно земному потенциалу, следует, прежде всего, научиться отличать ее от механизма и ментального обладания, свойственного «старухе». Это нелегко, особенно если женщина считает себя умственно и психически выше мужчины.В клинической практике исследования психической феноменологии именно личность матери становится центральной фигурой в семье, попеременно сталкивая друг с другом детей и отца (нередко причиной ненависти отца к жене и дочери становится то, что они «сговорились между собой», либо же отец не любит дочь, боясь оказаться «свиньей» в глазах собственной жены). Если вы хотите понять, о чем я говорю, вам нужно лишь вспомнить о тех детях, которые живут с матерями-вдовами или матерями-одиночками, когда мать, которой не хватает чего-то конкретного, использует трансцендентные ссылки «Сверх-Я», то есть заменяет недостающее звено механизмом. В таких случаях в материнской фрустрации психология обвиняет девиации сына. Когда же в семье есть отец, этот «ужасный эгоист», тогда считается, что фрустрация сына является причиной его агрессивности. Сын уверен, что мать принадлежит ему, но не может использовать ее. Отец же использует мать, так и не находя отклика в ее душе. Мать притворяется и с тем, и с другим, оказываясь в конечном итоге наиболее фрустрированной. Дочь, подражая матери, выставляет себя напоказ, внутренне оставаясь заблокированной.
Подобная схема приводит к возникновению бесконечной социальной цепи, которая из века в век периодически выливается в очередную бойню (войны, эпидемии, неврозы, массовую агрессивность и т. п.).
Конечно же, такую проблему нельзя решить, упразднив семью: механизм, уже зафиксировавший структуру человеческого «Сверх-Я», будет продолжать действовать и в детских садах, школах, при усыновлении или удочерении. Данный механизм монополизировал главные человеческие чувства, поэтому, где бы ни возникла любовь, способная породить новую жизнь, «Сверх-Я» тотчас запускает программу отчуждения.
Спасение заключается в восстановлении изначального человеческого Ин-се: это пособие приближает нас к пониманию его языка в соответствии с нашей культурой, насчитывающей не одно столетие. Так как в человеке существует отклонение, то Ин-се, декодировав его язык, указывает на это отклонение, прибегая к определенным символам. Если данная культура исчезнет (а это будет означать возникновение нового кода, созданного решетчатым механизмом), то и наше Ин-се изобретет свой новый код, свой новый язык.
Когда я говорю «данная культура», я имею в виду и западную, и восточную, из которых наиболее извращенной и, соответственно, наиболее негативной культурой является восточная.
Покуда существует сознание, или логико-историческое «Я», оторванное от языка собственной экзистенциальной индивидуации, для прочтения и обретения взаимообратимости между объективным и субъективным, между отображаемым образом и органической ситуацией, человеку нужен код интерпретации (онтопсихологическая парадигма). Для начала необходимо полностью восстановить семиологическую (онейрическую) функцию как отражение факта, чтобы задействовать способность принимать решения, формализующую реальность в соответствии с критерием функционального утилитаризма природной и исторической идентичности личности. После чего человек неизбежно проникает в невыразимость Ин-се, составляющее чистую очевидность в себе самом, и тогда каждая вещь есть то, что она есть. Бытие исчерпывает каждое слово и проявляет свое присутствие. Важно всегда помнить о том, что не столько сам объект, сколько его функция в совокупности имагогического действия определяет позитивность или негативность. Поэтому ни в коем случае не стоит абсолютизировать фиксированный символ. Нужно всегда улавливать степень его влияния на векторность с точки зрения организмического эгоизма субъекта вообще или в данный момент.
И последнее. Сновидения и образы ясновидения и предвидения являются реальными, исходя из их прямого, буквального значения, то есть их можно интерпретировать с помощью этого же рационального кода. Их можно узнать по непосредственности семантической очевидности.
Когда сновидение не отражает
Организмическую или реальную ситуацию
Ночь в жизни человека предстает как переживание его незащищенности и, таким образом, как раскрытие его слабых сторон. В течение НОЧИ, понимаемой как сон, человек, будучи беззащитным и безоружным физически, оказывается таковым и психически во всем, что связано с разумом и волей.