Мир по дороге

«Хватит, – вскидывает ладонь Мхабр. – Ты, парень, ещё не настиг буйвола, но уже чуешь оставленную им кучу… А теперь спать, пока надсмотрщики не заглянули!»

Лесная дорога, приведшая их на это дивное озеро, спустя несколько дней должна была упереться в ворота селения, называвшегося Рудая Вежа. Где-то в окрестностях Вежи обитал человек, у которого, по словам матери Кендарат, Волкодаву было чему поучиться.

– Ты так уверенно ведёшь нас, госпожа, – сказал Иригойен. – Ты бывала здесь раньше?

– Нет, – покачала головой жрица. – Просто слишком хорошо знаю прежнего друга.

Прежнего друга, повторил про себя Волкодав, кативший тележку, и поневоле опять вспомнил Фербака. На самом деле мы с ним друзьями стать не успели… Тогда почему так обидно?

Дорога очередной раз повернула, следуя вдоль лесистого склона холма. Волкодав остановился. Впереди, между заросшими травкой неглубокими колеями, лицом вниз лежал человек.

Его руки и ноги медленно скребли по земле, он силился ползти, но тело слушаться не желало. Иригойен уже бежал к нему, мать Кендарат толкнула пятками ослика… Волкодав вскинул голову, напряжённо прислушиваясь… Нет. Лесные голоса звучали обыкновенно и мирно. Никакая разбойная засада в придорожной чаще не пряталась.

Когда он подкатил тележку, упавшего уже перевернули на спину и стянули с головы куколь плаща. Несчастный прохожий был одет в кафтан глубокого фиолетового цвета, расшитый изысканным белым узором. Волосы, слипшиеся от пота, сперва показались Волкодаву совсем седыми, хотя лицо, обрамлённое мягкой бородкой, выглядело почти юношеским. Человек открыл мутные, по сути, уже неживые глаза и попробовал заговорить:

– Дух род… Дать… Много человек наш род… Эта… Крутить лист…

Саккаремской речью он владел с пятого на десятое. Он понимал, что умирает, и силился сообщить подоспевшим незнакомцам нечто невероятно для себя важное, но вот что?.. Пока Волкодав пытался сообразить, что за листья должны были закрутить соплеменники умирающего, мать Кендарат нахмурилась и вдруг заговорила на языке, которого венн не знал. Его слух выхватил только слово «книга». Благо оно очень сходно звучало почти у всех племён, живших восточнее реки Малик. Причём своё первенство с удивительным жаром отстаивали даже бесписьменные мергейты.

Лицо человека между тем прояснилось, он улыбнулся, пробормотал нечто невразумительное, почему-то отрицательно мотнул головой, его пальцы поползли к горлу, но добраться не успели. Глаза остановились. Человек тихо закашлялся, его челюсть отвисла, изо рта показался язык.

Мать Кендарат опустила веки умершему и посмотрела на свою левую ладонь, перепачканную в крови. Что-то привлекло её внимание. Кровь уже не была свежей, она на глазах утрачивала текучесть, обращаясь в густую чёрно-багровую слизь.

И пахла так, как, по мнению Волкодава, крови пахнуть не следовало…

Жрица тоже почувствовала запах. Её передёрнуло, она поспешно вытерла руку о землю.

– Крепкий народ эти сыновья Книги, – задумчиво проговорила она. – Его отравили, кольнув отравленным лезвием. Парень должен был умереть почти сразу, а продержался полсуток!

– Сын Книги? – спросил Иригойен.

– Да, так они себя называют, – кивнула мать Кендарат. – Иноплеменники зовут их ягунцами, по имени их страны – Айрен-Ягун. Злые языки утверждают, будто от избытка учёного благочестия волосы у них седеют прямо в материнской утробе.

Ну надо же… Волкодав знал, что такое книги. Листы с письменами, запечатлевшими мудрость. Они могли представать сшитыми стопками в окладах из тонких дощечек, кожи и серебра. А могли – свитками.

Венн взялся было гадать, каким образом люди, пусть даже приверженные письменному слову ещё побольше аррантов, могли возводить свой род к…

И тут его осенило.

Вот, стало быть, о каком кручёном листе вёл речи погибший!

– Этот бедняга попросил нас передать его родичам свиток, – сказала мать Кендарат.

Она расстегнула ворот фиолетового кафтана и, стараясь больше не дотрагиваться до тела, вытащила за ремешок длинный кожаный мешочек. Внутри лежала резная, тонкой работы шкатулка-обляк [31] . Если Волкодав что-нибудь понимал – сделанная из большой трубчатой кости. Шкатулка была запечатана с обоих концов.

– Я думаю, свиток очень много для него значил, – сказал Иригойен. – Люди платят кровью своей жизни только за то, что почитают святым! Госпожа, ты позволишь мне хранить свиток, пока мы не встретим ягунцев?

31

Обляк – цилиндр.

Мать Кендарат пожала плечами:

– Храни, только заверни как следует. Мало ли что.

Иригойен чуть не выронил кожаный тул [32] . Потом принёс из тележки длинногорлый дар-дзумский кувшин, сунул в него шкатулку, надёжно заткнул – и по примеру жрицы тщательно протёр руки землёй.

Значит, пырнули отравленным остриём, глядя на кровь, повторил про себя Волкодав. Он уже прикидывал, где у дороги лучше вырыть могилу, чтобы не добралось зверьё. И как отметить погребение, чтобы другие дети Книги могли почтить отважного брата. Кому помешал человек, пытавшийся сберечь священные письмена? Если недруги ягунцев охотились за свитком, почему просто не украли его? Почему не подоспели обобрать обессилевшего?..

32

Тул – здесь: вместилище.

Может, всё выяснится прямо назавтра. А может, не выяснится никогда. Мало ли чего он до конца дней своих не узнает. Например, на что нардарскому вельможе, взявшему жену в Саккареме, понадобилось рядиться купцом, а в охранники нанимать Фербака с ребятами. Какая, в сущности, разница?..

Пока Волкодав понимал только, что Небесам было угодно взвалить на него ещё одно дело.

От просьбы умирающего так просто не отмахнёшься.

Вот чем дело кончается, когда в очередной раз сворачиваешь с пути…

Деревня оказалась по-родственному похожа на горные селения северного Саккарема, лепившиеся к отвесным утёсам. Однако имелось и отличие. Рудая Вежа не карабкалась на обрывистый холм. Она была в него врезана. Жилища, закрома для припасов, хлева, стойла, даже улочки – всё выбито в каменной толще трудом множества поколений. Деревня числила свою историю со стародавних времён, когда в здешнем краю только обосновались выходцы из Нарлака. Ныне весь холм напоминал увитую зеленью старинную башню с множеством бойниц от подножия до вершины. Закатное солнце наделяло красноватый местный камень величественно-багряным свечением, позади громоздились войлочные зимние тучи.

Было видно, как боролись в небесах ветры. Могучие токи с гор стремились вернуть зиму, но с юго-запада, одолевая раскинувшийся на пути Халисун, долетало тёплое дыхание далёкого моря, и облака раскачивались почти на одном месте.

– Я туда не пойду, – сказал Волкодав.

– Почему, малыш? – удивилась мать Кендарат.

До сих пор венн казался человеком очень неприхотливым. Она видела, как он укладывался спать и на общей лавке постоялого двора, и на расстеленном плаще у входа в палатку, и вовсе на голых камнях.