Мир Под лунами. Конец прошлого

Доктор выглядел одновременно смущенным и обрадованным, а в его голосе зазвучали даже какие-то, как показалось Алекосу, наставнические нотки.

– Госпожа ненадолго потеряла сознание от слабости. В последнее время она не очень хорошо себя чувствует.

– Она не писала мне об этом...

– И это понятно. В ее положении опасно волноваться и волновать других.

Алекос не сразу понял, а поняв, изумился и вопросительно посмотрел на Хойреса. Тот кивнул.

– Срок чуть больше трех месяцев, - сказал он, сдерживая улыбку.
– Состояние ее неважное, как мне кажется, в первую очередь потому, что она очень переживает... из-за вас.

Алекос долго смотрел в окно на стекающие по стеклу капли дождя.

– Но как же так, Хойрес? Это ведь невозможно ни для меня, ни для нее.

– Но оказалось возможно для вас двоих.

Ему вспомнилось все, что он говорил когда-то Евгении по этому поводу. К своему удивлению, вместо ожидаемой досады он обнаружил, что улыбается. Снял драгоценный перстень с руки, вложил в руку Хойреса.

– Не говори пока никому. Хотя ее женщины наверняка все поняли. Но все равно не говори.

Он взялся за ручку двери.

– Вы поаккуратней, мой господин, - произнес врач умоляюще.

Алекос погрозил ему пальцем.

Его встретили лихорадочно блестящие глаза. Бледность Евгении прошла, сменившись ярким румянцем. Поправив одеяло, Лела вышла. Он присел на край кровати, погладил маленькую горячую руку. Она не сводила с него тревожного взгляда.

– Ты мне веришь?

– О чем ты говоришь?
– сказал он, наклоняясь к ней с поцелуем.
– Почему ты не сказала мне сразу?

– Я никому не сказала. Даже Лела узнала только сейчас. Я так долго не верила, не могла поверить... И так боялась потом... Всего боялась, даже того, что мне это только показалось... Ты мне веришь?
– спросила она еще раз.

– Ну что ты? О чем ты спрашиваешь? О чем ты думаешь? Ведь это - еще одно доказательство твоей верности, разве не так?

Она с облегчением откинулась на подушки. Тут же приподнялась снова:

– И что теперь?

Алекос засмеялся.

– А как ты думаешь?

– Не смейся! Я помню, как ты говорил, что наследник тебе не нужен.

– Да, похоже, боги опять подставили мне подножку.

Они смотрели друг на друга, и глаза их говорили больше, чем любые слова. Но Евгения все же продолжила:

– Все в твоих руках, как всегда.

– Ты с ума сошла, - сказал он, коснулся поцелуем сухих горячих губ. Поднялся.
– Подожди минуту.

Ушел к себе, вернулся с хрустальной чашей, в которой лежали серебряные кольца.

– Не так я планировал это сделать. Но, может быть, так как сейчас даже лучше.

Снова сел у кровати, протянул ей чашу.

– Ты выйдешь за меня замуж, Евгения?

Она засмеялась и заплакала, кивнула.

– Я выйду за тебя замуж, Алекос!

Через несколько минут она сказала:

– Все-таки бестолково получается. Спешить со свадьбой нам нехорошо. Но даже если поспешить, все равно будет невеста с животом. Не по-царски.

– Олуди не ходят старыми путями, - ответил он.
– Как мы сделаем, так и будет правильно. Не беспокойся ни о чем. Сшей себе самое красивое платье без пояса и закажи самые роскошные драгоценности.

– Вот эти - самые роскошные, - улыбаясь сказала Евгения, примеривая кольцо с именем Алекоса.

Он еще раз поцеловал ее и собрался уходить.

– Значит, так, - сказал он вместо прощания.
– В Ианту больше не поедешь. Хочешь командуй отсюда, хочешь поставь вместо себя кого угодно, хоть своего любимца Маталана.

Евгения засмеялась.

– Как прикажешь, повелитель!

Когда он вышел из спальни, служанки, забыв о приличиях, всем скопом кинулись ему на шею, насилу отбился. Вернулся в Дом приемов. Члены Совета успели соскучиться и вместо того, чтобы работать, доедали остатки пирожных.

– Так, - снова сказал Алекос как можно строже, оглядывая стол, по которому словно прошлась неприятельская армия.
– До ужина осталось недолго, давайте тогда уж и продолжим заседание. А пока предлагаю выпить за здоровье госпожи Евгении, которая неважно себя чувствует и не сможет к нам присоединиться. Мальрим, здесь найдется коньяк?

– У меня все найдется, государь, - отозвался второй распорядитель, щелкая пальцами.

Не прошло и пяти минут, как на столе появилось несколько запыленных бутылок.

Пока разливали коньяк, Нурмали все приглядывался к царю, угадывая что-то значительное за его взволнованным лицом. Наверное, сила олуди каким-то образом в эту минуту передалась ему, иначе почему он, когда все взяли бокалы, поднял свой как можно выше и воскликнул:

– Выпьем за здоровье госпожи Евгении и за род великих царей Матагальпы!

Остальные придержали бокалы, в который уже раз за день удивленно переглянулись. Алекос улыбнулся, протянул руку, чокаясь с Нурмали. Никогда еще стены Большого зала не слышали такого дружного и оглушительно громкого крика "Ура"!

Эпилог

Железнодорожную ветку, соединившую Рос-Теору и Камалонд, достроили летом 2791 года. Посмотреть на отправление первого поезда собралось несколько тысяч человек. Списки путешественников согласовывались за полтора года; среди них были и те, кто приложил руку к созданию паровоза и вагонов, и вельможи Шурнапала. Вагона было два: с богато обставленными салонами, коврами, шторами, электрическими люстрами и красавцами-официантами. Это был царский поезд, а другой пассажирский состав, который с завтрашнего дня должен был начать курсировать между городами, дожидался своей очереди на запасном пути.

Пропустив вперед великого царя и царицу, правитель иантийский и шедизский Астис устроился во втором вагоне. Его сразу же окружили придворные дамы и кавалеры. Раздался требовательный голосок его дочки, желающей к Эви, и няня повела девочку в первый вагон. Евгения посадила внучку на колени, прислушалась к шипению, а затем и тревожному крику гудка. Вагон вздрогнул, тронулся, остановился и тронулся снова.

– Как на корабле!
– закричала девочка, глядя на проплывающие за окном лица.

Алекос сам вытащил пробку из бутылки, разлил пузырящееся вино.

– За нашу очередную победу!

– За тебя, мой царь!

Его смеющиеся глаза оглянули жену. Он давно уже к ней не приглядывался. Она мало изменилась за тридцать с лишним лет, даже, пожалуй, стала еще красивее, если только это возможно. Он с интересом спросил себя: каково женщине чувствовать себя молодой и сильной в семьдесят без малого лет? На нем продление обычного срока человеческой жизни никак не отразилось. Он всегда был слишком занят, чтобы беспокоиться об этом. Но у женщин иная психология, и, пожалуй, Евгении непросто сочетать естественную в этом возрасте заботу о детях и внуках с требованиями нестареющего тела. Она выглядит ровесницей своей невестки, и никто не смеет подсказать внучке, что великую царицу следует называть бабушкой. Для той она просто любимая Эви. Алекос перегнулся через стол, поцеловал свою Эви в щеку, несказанно удивив ее.